— Нисколько: пусть себе болтаются.
Летят, летят, летят, летят. Мотор, хорошо смазанный, работает как надо. Опять начинают попадаться то кусты, то низкие деревья.
— Хо, хо, моя лошадка уже чувствует конюшню, — шутит летчик.
Выпили последнюю воду, доели остатки еды, чтобы не приезжать голодными. Ведь неизвестно, сколько будет продолжаться торжественная церемония встречи, пока их накормят.
И вообще, нехорошо приезжать в гости голодными, а то негры могут подумать, что они сюда приехали специально для того, чтобы их накормили.
Начали осторожно спускаться, снизили скорость, так как Матиуш уже издалека заметил серый песок лесов Бум-Друма.
— Ну, хорошо, — говорит пилот, — а есть там в лесу какая-нибудь полянка, ведь мы не можем сесть на деревья? Правда, однажды я сел в лесу, собственно говоря, не столько я сел, сколько самолет меня высадил. Тогда-то я и потерял глаз. Я был тогда еще молод, и самолеты были молодые и непослушные.
Как раз перед дворцом, то есть перед королевским шатром Бум-Друма, была большая поляна. И теперь, пролетев уже совсем низко над лесом, самолет искал эту поляну.
— Немного правее! — крикнул Матиуш, глядя в подзорную трубу. — Слишком далеко, надо вернуться. Левее, меньше круг, хорошо.
— Вот, вижу, вижу, да, поляна, но что это?
— Вверх! — крикнул перепуганный Матиуш. Снова поднялись выше. До их ушей донесся снизу такой крик, как будто орал весь лес.
Вся поляна перед королевским шатром была полна людей. Голова к голове.
— Что-то случилось. Или Бум-Друм умер, или у них какой-то праздник.
— Да, но мы ведь не можем опуститься им на головы.
— Мы должны подниматься и опускаться до тех пор, пока они не поймут, что надо разойтись, иначе мы их раздавим.
Семь раз поднимались они вверх и снижались, пока дикари не поняли, что большая птица хочет сесть на поляне, отошли назад к деревьям, и самолет спокойно сел.
Только Матиуш ступил на землю, как к нему подбежало какое-то лохматое существо и изо всех сил обхватило его за шею.
Когда Матиуш немножко постоял и у него уже не кружилась голова и перед глазами не мигало, он увидел у своей щеки курчавую голову негритянского ребенка; а когда ребенок поднял голову и посмотрел ему в глаза, Матиуш сразу же узнал королевскую дочь, милую Клю-Клю.
32
Матиуш не понимал, что происходит. Все случилось так быстро, что ему казалось, что он видит это во сне. Сначала Матиуш увидел Бум-Друма, связанного веревками. Бум-Друм лежал на костре, а около него стояли черные жрецы. Все жрецы были страшные, но один был особенно страшный: у него было два крыла, две головы, четыре руки и две ноги. Так он был одет. В одной руке он держал какую-то доску, на которой было что-то нарисовано или написано кровью, а в другой руке держал зажженный фонарь. Матиуш догадался, что Бум-Друма должны сжечь. Тут же стояли связанные его двести жен, и каждая держала в руке отравленную стрелу, острием направленную в собственное сердце. Дети Бум-Друма ужасно плакали, ходили на четвереньках или с жалобным видом кувыркались. Одна только маленькая Клю-Клю тянула Матиуша за руку в сторону отца и что-то говорила, но что — Матиуш не понимал. Матиуш на всякий случай вынул револьвер и выстрелил в воздух.
В эту самую минуту Матиуш услышал позади себя крик. Это крикнул летчик, замахал руками в воздухе, посинел и упал замертво на землю.
Тогда дикари начали орать так, что Матиуш подумал, что они сошли с ума. А жрец с двумя головами разрезал веревки Бум-Друма, начал танцевать какой-то дикий танец, потом вошел на костер, на котором только что лежал Бум-Друм, и дотронулся зажженным факелом до хвороста.
Хворост, по-видимому, был пропитан каким-то легко воспламеняющимся составом, потому что тут же вспыхнуло сильное пламя, и Матиуш и Клю-Клю едва успели отскочить в сторону, так как тоже могли загореться.
Самолет стоял недалеко от костра, одно крыло его загорелось, раздался треск, и он взорвался. Тут жены Бум-Друма схватили Матиуша на руки и посадили на золотой трон. А потом Бум-Друм и все младшие короли и князья клали головы на ступени трона, брали правую ногу Матиуша и трижды ударяли ею себе по шее, говоря при этом какие-то слова, которых Матиуш не понимал.
Тело мертвого летчика завернули в материю, пропитанную такими ароматными маслами, что у Матиуша закружилась голова.
«Что все это значит?» — спрашивал себя Матиуш.
Случилось что-то необычайное, но что? Похоже на то, что Матиуш спас жизнь Бум-Друму и всем его женам. Кажется, Матиушу не угрожает теперь никакая опасность. Но разве можно быть в чем-нибудь уверенным в стране этих странных людей?
Откуда явилось такое множество негров? Что они собираются делать? Они уже разожгли в лесу несколько тысяч костров и танцевали, играли и пели. Каждый оркестр играл свое, каждое племя пело свои песни.
То, что тут были не только подданные Бум-Друма, Матиуш узнал по одежде. Одни, по-видимому, были из лесов, так как одежда их состояла из растений и птичьих перьев, другие носили на спине панцири громадных морских черепах, третьи были в обезьяньих шкурах, четвертые совсем голые, только в носу и в ушах у них болтались украшения.
Матиуш не был труслив, он не раз смело смотрел смерти в глаза. Но один, вдали от дома, среди стольких тысяч дикарей, один-одинешенек… Нет, это было уже слишком даже для мужественного сердца Матиуша. А когда он вспоминал славного товарища, который погиб столь таинственным образом, его охватила такая жалость, что он громко заплакал.
Матиуш занимал отдельный шалаш, сделанный из львиных и тигровых шкур, и думал, что может свободно выплакаться, что его никто не слышит. Но он ошибся. Маленькая Клю-Клю не спала, маленькая Клю-Клю не отходила от Матиуша ни на шаг. Он увидел ее при свете громадного брильянта. Клю-Клю плакала вместе с ним. Положив свою маленькую ручку на его голову, она заливалась горькими слезами.
О, как жалел Матиуш, что он не знал языка людоедов. Клю-Клю рассказала бы ему обо всем. Она что-то говорила, говорила очень медленно и по нескольку раз повторяла одно и то же слово, надеясь, что так Матиуш поймет. Показывала ему что-то жестами. Но из всего этого Матиуш догадался о двух вещах: что Клю-Клю является самым верным его другом на свете и что Матиушу не угрожает никакая опасность — ни сейчас, ни в будущем.
Несмотря на усталость, Матиуш не спал всю ночь.
Только под утро крики немного затихли, и Матиуш уснул. Но его снова разбудили, снова посадили на трон, и каждая группа негров подносила ему подарки. Матиуш улыбался, благодарил, но понимал, что во всем мире не найдется столько верблюдов, чтобы перевезти все это через пустыню. К тому же иностранные короли перед самым его отъездом заявили, что будут пропускать через свои государства только клетки с дикими зверями, и ничего больше, сколько бы Матиуш ни предлагал им денег.
«Как жаль, подумал Матиуш, — что в моем государстве нет своего порта и своих кораблей».
И, если уж хотите знать, Матиуш подумал ещё о том, что, если бы вспыхнула новая война, и он снова бы ее выиграл, иностранному королю пришлось бы отдать ему один морской порт, чтобы Матиуш не зависел от их милости.
Матиуш охотно остался бы еще с неделю, чтобы отдохнуть, но не мог; а что будет, если без него вспыхнет война? Как справится он с чтением писем? Ведь он должен был ежедневно читать по сто писем и ста детям давать во время аудиенции все, что им необходимо.
— Надо возвращаться, — сказал Матиуш Бум-Друму, показал на верблюда и махнул рукой на север.
Бум-Друм понял.
Потом Матиуш показал, что хочет взять домой тело храброго летчика. Бум-Друм понял.
Когда развернули пропитанную благовониями ткань, Матиуш увидел своего мертвого товарища: он был теперь совершенно белый и твердый, как мрамор. Его положили в ящик из черного дерева и показали Матиушу жестами, что он может его взять.
В другой ящик положили остатки сожженного самолета. Матиуш знаками показал, что этого он не возьмет. К его удивлению, Бум-Друм так этому обрадовался, точно сожженный самолет был чем-то необыкновенно важным.
Ну хорошо, но Матиуш не знал самого главного: ест ли еще Бум-Друм людей или нет? Не было иного способа узнать этого, как только взять Бум-Друма с собой. И Матиуш взял Бум-Друма. И уже знакомой дорогой тронулся королевский караван через пустыню.
И только в своем кабинете, в своей столице, понял Матиуш все странные вещи, свидетелем которых он был в стране людоедов. Профессор, который знал пятьдесят языков, все объяснил Матиушу.
Давным-давно, когда один из предков Бум-Друма захотел перестать есть людей и был за это отравлен, верховный жрец диких сделал такое предсказание.
Настанет время, когда людоеды изменятся. Будет так: однажды вечером покажется огромная птица, у которой будет железное сердце, а в правом крыле десять отравленных стрел. Эта птица семь раз облетит поляну королевской столицы и снизится. У этой птицы будут огромные крылья, четыре руки, две головы, три глаза и две ноги. Одна голова и две руки этой птицы будут отравлены одной из десяти стрел и умрут. Дважды раздастся гром. Тогда верховный жрец будет сожжен. Треснет железное сердце громадной птицы. И останется от нее только кусок мрамора, горсть пепла и белый человек, который станет королем всех черных королей. И тогда негры перестанут быть людоедами и начнут учиться у белых разным искусствам и мудрости. А пока птица не покажется, ничего нельзя менять. И каждый король, который захочет что-нибудь изменить раньше этого, должен погибнуть от огня или яда.
Бум-Друм выбрал огонь. И как раз тогда, когда должно было произойти торжественное сожжение Бум-Друма и отравление его двухсот жен, появился самолет с двумя путешественниками. Матиуш вызвал два грома, а летчик — то есть две руки и один глаз птицы — погиб, уколовшись по неосторожности одной из десяти отравленных стрел разбойников. Верховный жрец добровольно сжег себя, огромная птица сгорела, а Матиуш стал королем не только всех людоедов, но и всех черных королей. Итак, отныне людоеды уже никогда не будут есть людей; они хотят учиться читать и писать, не буду