Матиуш учился бы еще охотней и лучше, если бы мог получать ответы на разные вопросы, которые приходили ему в голову.
Долгое время раздумывал Матиуш, можно ли изобрести такое увеличительное стекло, которое могло бы на расстоянии зажечь порох. Если бы Матиуш изобрел такое стекло, он объявил бы войну всем королям и накануне сражения взорвал бы все неприятельские пороховые погреба. Он выиграл бы войну, потому что только у него одного был бы порох. И тогда сразу стал бы великим королем, хотя он такой маленький. Но учитель, услышав об этом, только пожал плечами, скривился и ничего не ответил.
В другой раз Матиуш спросил, нельзя ли сделать так, чтобы отец, умирая, отдавал сыну свой ум. Отец Матиуша, Стефан Разумный, был очень умен. И вот теперь Матиуш сидит на том же самом троне и носит ту же самую корону, но должен с самого начала учиться всему и даже не знает, будет ли он когда-нибудь знать столько, сколько его отец. А так с короной и троном он получил бы храбрость от прадеда Павла Победителя, набожность от бабки и все знания отца.
Но и этот вопрос не встретил доброжелательного приема.
Долго, очень долго думал Матиуш, нельзя ли где-нибудь достать шапку-невидимку. Как бы это было хорошо: наденет Матиуш такую шапку и сможет всюду ходить, никто его не увидит. Сказал бы, что у него болит голова, ему позволили бы днем лежать в кровати, выспался бы хорошенько, а ночью надел бы шапку-невидимку и пошел в город, ходил бы по столице, осматривал витрины магазинов, пошел бы в театр.
Матиуш только раз был в театре на парадном представлении, когда еще папа и мама были живы, теперь ничего почти не помнит, так как был очень маленький, но знает, что было прекрасно.
Если бы у Матиуша была шапка-невидимка, он вышел бы из парка на королевский двор и познакомился с Фелеком. И по дворцу мог бы всюду ходить, пошел бы на кухню посмотреть, как готовятся кушанья, пошел бы в конюшню, к лошадям, в разные помещения, куда сейчас ему входить запрещено.
Может показаться странным, что королю так много запрещено. Так вот, должен вам сказать, что при королевских дворах очень строгий этикет. Этикет — это значит, что так всегда поступали короли, и новому королю нельзя делать иначе, потому что, если бы он хотел что-нибудь сделать иначе, он потерял бы честь и все перестали бы его бояться и уважать, так как это означало бы, что он не уважает своего великого отца-короля или деда и прадеда-короля. Если король хочет что-то сделать иначе, он должен спросить церемониймейстера, который следит за дворцовым этикетом и знает, что в таких случаях делали короли.
Я уже говорил, что завтрак короля Матиуша продолжался шестнадцать минут тридцать пять секунд, потому что так делал его дед, и что в тронном зале не было печки, потому что так хотела его прабабка, которая давно умерла, и уже нельзя было у нее спросить, не позволит ли она сейчас поставить печку.
Иногда король может кое-что немного изменить, но тогда происходит длительное совещание, как это было с прогулкой Матиуша. Так неприятно о чем-нибудь просить и потом долго ждать ответа.
Король Матиуш был в худшем положении, чем другие короли, — ведь этикет был составлен для взрослых королей, а Матиуш был ребенком. Поэтому пришлось кое-что изменить. Так, например, утром и перед сном вместо вкусного вина Матиуш должен был пить рыбий жир, который ему совсем не нравился. А вместо того, чтобы читать газеты, он просматривал только картинки, так как читал еще не очень хорошо.
Все было бы иначе, если бы у Матиуша был ум отца-короля и волшебная шапка-невидимка. Тогда он действительно был бы королем. А так он сам часто не знал, не лучше ли было ему родиться обыкновенным мальчиком, ходить в школу, вырывать листы из тетрадок и бросаться камнями.
Однажды Матиушу пришло в голову, что, если он научится писать, он напишет письмо Фелеку — и, может быть, Фелек ему ответит. Таким образом получится так, как будто он с Фелеком разговаривает.
С той поры король Матиуш взялся за дело серьезно. Все дни он писал, переписывал из книжек рассказы и стихи. И если бы ему позволили, он даже не ходил бы в королевский сад, а только писал и писал с утра до вечера. Но он не мог этого сделать, так как придворный этикет и церемониал требовал, чтобы король прямо из тронного зала выходил в сад. И уже двадцать лакеев стояли наготове, чтобы открыть королю двери. Если бы Матиуш не вышел в сад, эти двадцать лакеев остались бы без всякого дела и им было бы очень скучно.
Может быть, кто-нибудь скажет, что это не работа — открывать двери. Так скажет тот, кто не знает придворного этикета. Должен заметить, что у этих лакеев не было свободной минуты. Каждый из них утром принимал холодную ванну, потом парикмахер их причесывал, брил им усы и бороды, одежда должна была быть чистая, чтобы на ней не было ни пылинки, потому что триста лет тому назад, когда царствовал король Генрих Вспыльчивый, однажды на королевский скипетр с одного из лакеев прыгнула блоха, за что этому неряхе палач отрубил голову, а маршал двора еле избежал смерти. С той поры особый надзиратель проверял чистоту лакеев, которые в семь минут двенадцатого, тщательно умытые и одетые, стояли в коридоре и ждали до семнадцати минут второго, чтобы их осмотрел сам церемониймейстер. Они должны были быть очень внимательны, так как за незастегнутую пуговицу им грозило шесть лет тюрьмы, за плохую прическу — четыре года каторжных работ, за недостаточно ловкий поклон — два месяца заключения на хлебе и воде.
Обо всем этом Матиуш уже немного знал, так что ему даже в голову не приходило не выйти в парк; а впрочем, кто знает: может быть, можно было найти где-нибудь в истории случай, когда король вовсе не выходил в сад, и разрешить Матиушу поступать так же. Но тогда ему было бы ни к чему уметь писать, потому что как бы тогда он передал Фелеку свое письмо через решетку?
Матиуш был способный мальчик, и у него была большая сила воли. Он сказал:
— Через месяц я напишу Фелеку первое письмо.
И, несмотря на все препятствия, он так долго писал и писал, что через месяц, уже без посторонней помощи, письмо Фелеку было готово.
Дорогой Фелек! — писал Матиуш. — Я уже давно смотрю, как вы весело играете во дворе. Я тоже хотел бы играть с вами. Но я король и поэтому не могу. Но Ты мне очень нравишься. Напиши мне, кто Ты, я хочу с Тобой познакомиться. Если Твой папа военный, может быть, он позволит Тебе иногда приходить в королевский сад.
Матиуш, король
Сильно билось сердце Матиуша, когда он подозвал к решетке Фелека и передал ему свое письмо.
И еще сильнее билось его сердце, когда на другой день таким же образом он получил ответ.
Король! — писал Фелек. — Мой отец — военный, он взводный командир придворной стражи, и я очень хочу попасть в королевский сад. И я Тебе, король, верен и готов пойти за Тебя в огонь и в воду и защищать Тебя до последней капли крови. Когда бы Тебе ни понадобилась моя помощь, свистни только, и я явлюсь по первому зову.
Фелек
Матиуш положил письмо на самое дно ящика, под книги, и начал старательно учиться свистеть.
Матиуш был острожен, он не хотел себя выдать. Если он потребует, чтобы Фелека впустили в сад, сейчас же начнутся совещания: а зачем, а откуда он знает, как его зовут, а где они познакомились? А что будет, если их выследят и, в конце концов, не позволят? Сын взводного. Уж хоть бы поручика! Сыну офицера, может быть, позволили бы, а так, наверно, не согласятся.
«Нужно еще подождать, — решил Матиуш. — А пока я научусь свистеть».
Не так-то легко научиться свистеть, если нет никого, кто бы мог показать, как это делается. Но у Матиуша была сильная воля, поэтому он научился.
И свистнул.
Свистнул только на пробу, чтобы убедиться, что он умеет. И каково же было его удивление, когда через минуту перед ним предстал — вытянувшись в струнку — Фелек, собственной персоной.
— Как ты сюда попал?
— Перелез через решетку.
В королевском саду росли густые кусты малины. Там-то и спрятался король Матиуш со своим другом, чтобы посоветоваться, что делать дальше.
4
— Слушай, Фелек, я очень несчастный король. С того времени, как я научился писать, я подписываю все бумаги. Считается, что я управляю целым государством, а на самом деле я делаю то, что мне приказывают. А приказывают мне делать самые скучные вещи и запрещают все, что приятно.
— А кто же вашему величеству запрещает и приказывает?
— Министры, — сказал Матиуш. — Когда был жив папа, я делал только то, что он приказывал.
— Ну да, тогда ты был королевским высочеством, наследником трона, а папа твой был королевским величеством, королем, но теперь…
— Теперь в сто раз хуже. Этих министров целая куча.
— Военные или гражданские?
— Один только военный.
— А остальные гражданские?
— Я не знаю, что значит гражданские.
— Гражданские — это такие, которые не носят мундиров и сабель.
— Ну да, гражданские.
Фелек положил в рот полную горсть малины и глубоко задумался. После чего нерешительно спросил:
— В королевском саду есть вишни?
Матиуша удивил этот вопрос, но, так как он питал к Фелеку большое доверие, он признался, что есть и вишни, и груши, и обещал, что будет через решетку передавать их Фелеку, сколько тот пожелает.
— Часто видеться мы не можем, потому что нас могут выследить. Будем делать вид, что мы друг друга совершенно не знаем. Будем переписываться. Письма будем класть на ограде (рядом с письмом могут лежать вишни). Когда эта тайная корреспонденция будет положена, ваше королевское величество свистнет, и я все заберу.
— А когда у тебя будет готов ответ, ты свистнешь, — обрадовался Матиуш.
— Королю не свистят, — объяснил Фелек. — Но я могу крикнуть кукушкой. Буду издалека куковать.
— Отлично, — сказал Матиуш. — А когда ты снова придешь?
Фелек долго что-то взвешивал и, наконец, ответил:
— Я не могу без разрешения сюда приходить. Мой отец взводный, и у него острое зрение. Отец не позволяет мне даже приближаться к ограде королевского сада, он много раз меня предупреждал: «Смотри, Фелек, чтобы тебе никогда не втемяшилось в голову лезть за вишнями в королевский сад, помни так же твердо, как то, что я твой родной отец: если тебя там поймают, я сдеру с тебя кожу и живого из рук не выпущу».