О чем он говорил, Матиуш не знал, но, должно быть, он их сильно припугнул, потому что на улице и на торжествах они вели себя вполне прилично.
Только два раза Бум-Друму пришлось наказать диких королей. Один получил десять ударов плетью за то, что откусил палец белому лакею, а другой сидел целый день в железной клетке за скандал, устроенный ночью.
А было это так.
Захотелось ему ночью играть на пищалке. Он говорил, что, если короли устали, пусть они спят, а он спать не хочет. Когда хотели отнять у него пищалку силой, он прыгнул на шкаф и начал бросать оттуда на головы разные вазы и статуэтки, которые там стояли. А хуже всего было то, что он выскочил из окна в парк и на террасе зимнего дворца поднял такой шум, что разбудил всех белых королей. Короли рассердились, что им не дают спать, и пошли к Матиушу с жалобой.
— Мало того, что мы с этими обезьянами должны сидеть за одним столом и смотреть, как они едят лапами, без вилок, вытирают свои приплюснутые носы пальцами и портят воздух так, что даже есть невозможно, так еще ночью у нас нет покоя.
Матиуш долго успокаивал их, уверяя, что дикари исправятся, что Бум-Друм тоже был дикарем, а за два месяца научился мыться душистым мылом и даже употребляет зубочистки.
Была уже опасность, что белые короли уедут, и с трудом удалось их уговорить не делать этого, пообещав, что они будут есть отдельно и что только наименее дикие негры будут сидеть с ними за одним столом.
Ведь между черными королями было три совершенно порядочных и образованных, которые даже носили брюки и воротнички и умели заводить граммофон.
Может быть, белые короли не уступили бы так быстро, но одни ждали охоты, другие — состязаний борцов, и все — черные, желтые и белые — ждали фейерверка.
Желтых королей приехало только двое. Король Кито-Сиво был совсем как белый, носил очки и говорил на европейских языках. А король Цинь-Дань, хотя и не был похож на белых, тоже не был дикий, так как знал этикет. С ним была другая забота. Он желал здороваться и прощаться с каждым. Казалось бы, в этом нет ничего плохого, но надо знать, как он здоровался. Сначала он отвешивал каждому королю четырнадцать вступительных поклонов, потом двенадцать обыкновенных, десять этикетных, восемь церемонных, потом шесть торжественных и четыре дополнительных. Следовательно, всех поклонов было 14+12+10+8+6+4, что продолжалось сорок семь минут; вступительные поклоны — по полминуты, а все другие — по минуте.
— Пять тысяч лет делали так мои предки, значит, и я буду так делать.
— Да, но так можно здороваться с одним или двумя королями, а не с такой массой.
«Удивительно устроен мир, — подумал Матиуш, — одни недостаточно вежливы, а другие слишком. И как это все примирить?»
Король Цинь-Дань приехал с двумя учеными, которым удалось убедить Цинь-Даня, что с черными королями, — а их было больше всех, — вообще не стоит здороваться. А белым можно отвешивать поклоны не лично, а перед их портретами. Итак, были сфотографированы все белые короли, и Цинь-Дань ежедневно, утром и вечером, отвешивал в своей комнате поклоны их портретам. Как только он кончал кланяться одному, лакеи тотчас ставили фотографию другого, и так далее. Цинь-Дань постоянно опаздывал к завтраку, хотя вставал на два часа раньше, а ложился на два часа позже, чем остальные короли.
Что касается черных королей — хоть с этими был покой. Одни, здороваясь, два раза высовывали язык, другие — четыре раза, третьи всовывали средний палец правой руки в левую ноздрю, а четвертые ударяли себя пятками в спину, подпрыгивая вверх три, а некоторые шесть раз.
Матиуш очень удивился, когда Бум-Друм рассказал ему, что в прошлом столетии в течение пятнадцати лет шла война между двумя черными королями только из-за того, что один король, здороваясь, всовывал палец правой руки в левую ноздрю, а другой поступал наоборот. Весь народ взбунтовался. В спор вступили жрецы и другие короли. Одни говорили — надо так, другие — не так. Началась борьба. Жгли шалаши и целые деревни, убивали женщин и детей, брали в плен, бросали на съедение львам. Пока не вспыхнула эпидемия, и не начался голод, так что дольше воевать уже не могли, и каждый остался при своем мнении. И теперь короли этих стран не здоровались и за столом сидели далеко друг от друга.
Я сказал: сидели за столом. И это было нелегкое дело. Славный Бум-Друм немало попотел, пока смог им растолковать, что стулья служат для того, чтобы на них сидеть, а не для того, чтобы разбивать ими головы…
Но кто действительно получил удовольствие, так это дети, живущие в столице. Школы были закрыты, потому что все равно никто не приходил на уроки.
Дикие короли не любили ездить, на автомобилях, они ходили по городу пешком. И за каждым — толпа мальчишек. Полиции тоже досталось. После торжеств префект полиции жаловался, что он похудел на семь килограммов.
— Вы только подумайте! Расползлись эти чудища по городу, а ты следи, чтобы какой-нибудь оболтус не бросил в них камнем, чтобы их не переехали, ну, и чтобы они кого-нибудь не съели, им это очень даже просто.
Матиуш должен был дать ему орден. Вообще, во время торжеств Матиуш раздал много разных орденов: черные короли прикрепили ордена к носу, а белые повесили на грудь. И все были очень довольны.
Матиуша ждала еще одна неприятность. Черным королям не понравилась охота. И ничего удивительного: как могла понравиться охота на зайца и серну людям, которые привыкли убивать слонов, тигров и крокодилов? Может быть, и белым королям одно понравилось больше, другое меньше, но они были хорошо воспитаны и делали вид, что им все нравится. А дикие короли были плохо воспитаны и, возможно, даже думали, что Матиуш над ними подшутил. Они подняли такой страшный шум и так свирепо начали потрясать своими стрелами и копьями, которыми вооружились перед этой злополучной охотой, что белые короли сели в автомобили и хотели удрать, а Бум-Друм бегал как угорелый и махал руками, успокаивая возбужденных, пока ему это наконец не удалось.
Охота, однако, закончилась без происшествий. Белые короли даже подстрелили двух кабанов и одного медведя и думали, что черные короли, наконец, поймут, что и в Европе водятся опасные звери. Король, убивший медведя, до конца охоты держался вместе с черными, как их коллега, и хвалился, показывая жестами, что он умеет стрелять и что, вообще, он отличный охотник. Он осматривал их луки и стрелы и даже сказал, что хочет ночевать в летнем дворце. А на другой день за завтраком сказал, что черные — очень милые люди, что от них можно многому научиться — и даже, кто знает, не вкуснее ли еда, когда ее берешь руками, а не острыми и холодными вилками.
37
Случилась неслыханная вещь: дочь Бум-Друма, маленькая и смелая Клю-Клю, приехала к Матиушу в клетке с обезьянами. А произошло это так.
Зоологический сад был уже совсем готов. Все звери были размещены по своим клеткам. В среду должно было состояться торжественное открытие сада, а в четверг его должны были передать детям. Но ждали еще один ящик с тремя такими редкими обезьянами, каких не было пока ни в одном зверинце белых королей.
Этот ящик должны были распаковать во время торжеств. Открыли его так, чтобы обезьяны могли сразу вбежать в клетку. И вот, собрались все, стоят и смотрят. Как только оторвали доску, сейчас же одна, за ней другая обезьяна выпрыгнули в клетку. Но третьей все нет. Ящик немного отодвинули от клетки, и вдруг из него выпрыгивает маленькая Клю-Клю, бросается Бум-Друму в ноги и что-то говорит ему по-негритянски.
Бум-Друм страшно рассердился и, хотя он не был уже таким диким, хотел ударить непослушную Клю-Клю. Но Матиуш взял ее под свою защиту.
Клю-Клю дурно поступила, что убежала из дому. Клю-Клю очень дурно поступила, что ночью сама открыла ящик, выпустила одну обезьянку и заняла ее место. Но Клю-Клю уже была наказана. Потому что даже для негритянского ребенка шесть недель находиться в ящике с обезьянами — вещь очень неприятная. А ведь Клю-Клю была не просто черным ребенком, а дочкой короля, привыкшей к удобствам. К тому же, в ящике она не могла пользоваться даже теми удобствами, которыми пользовались обезьяны, ведь она не могла подходить к окошку ящика, через которое им подавали пищу, так как боялась, чтобы ее не заметили в дороге и не отослали домой.
— Король Бум-Друм, друг мой Бум-Друм, — сказал растроганный Матиуш, — ты можешь гордиться своей дочерью. Ни на что подобное не решилась бы не только девочка, но ни один белый мальчик.
— Могу тебе подарить эту упрямую девчонку, которую ты так защищаешь, — сказал рассерженный Бум-Друм.
— Отлично, — согласился Матиуш, — пусть она останется в моем дворце, пусть учится, а когда станет королевой, будет такой же реформаторшей среди черных, как я среди белых.
Странная вещь: спустя час после этого приключения Клю-Клю вела себя так, как будто была здесь уже очень давно. А когда старый профессор, который знал пятьдесят языков, обратился к ней по-негритянски и объяснил, что хочет сделать с ней Матиуш, она сразу ответила:
— Я тоже так думала. Мой золотой, львиный, крокодиловый профессор, только, пожалуйста, сразу же начни меня учить вашему языку, потому что я не могу сказать, что думаю, а планы у меня очень важные, и я не люблю ни ждать, ни откладывать.
Оказалось, что Клю-Клю уже знает сто двенадцать европейских слов, которым научилась во время пребывания Матиуша в Африке.
— Это поразительно, однако, какая способная эта малышка, — удивлялся профессор. — Удивительная у нее память.
Клю-Клю не только помнила слова, но помнила также, от кого их слышала. Оказалось, что, сидя в клетке, она научилась многим словам от моряков.
— Фу, Клю-Клю, — говорил профессор, — откуда у тебя такие выражения? Ты, верно, не понимаешь, что они означают.
А Клю-Клю:
— Эти три слова сказал носильщик, когда брал на плечи клетку. А эти четыре слова он сказал, когда споткнулся и чуть не упал. Так говорил надсмотрщик, когда давал нам есть. А так кричали моряки, когда были пьяные.