На первой странице сообщалось о произошедшем преступлении. Фотография пугала своей реалистичностью. Сразу было видно, что на этот кадр фотограф-криминалист перевел немало магниевого порошка и потратил изрядное количество времени. Крупным планом была запечатлена корзина, из которой неряшливо торчали жиденькие букетики хризантем. Часть из них прикрывала отрубленную голову. Заголовок сообщал: «ОЧЕРЕДНОЕ УБИЙСТВО В ПАРИЖЕ!» А ниже, более мелким шрифтом, сообщалось: «…Вчера, около шести вечера, на берегу Сены рабочий ткацкой фабрики Жозеф Люссак обнаружил страшную находку, — человеческую голову! А тремя часами позже недалеко от места страшной находки полиции во главе с комиссаром Лазаром удалось обнаружить и тело. При убитом находились документы на имя некоего Тимофея Степановича Барановского, эмигранта из России…»
Родионов отложил газету.
— Савелий, что с тобой? — встревоженно спросила Елизавета. — Ты знал этого человека?
— Да, — сдавленно ответил Савелий. — Я с ним должен был встретиться сегодня вечером.
— Господи, — совсем по-бабьи всплеснула она руками. — Какой кошмар!
Что же такое хотел поведать ему господин Барановский? Теперь уже не узнаешь!
— Мамай еще не приходил? — спросил Савелий, поднимаясь.
— Заходил, — растерянно ответила Елизавета, — он оставил тебе пакет.
— Вот как? Где он, чего же ты молчала? — нервно спросил Савелий.
— Я не думала, что это так важно, — удивилась Елизавета. — А потом, мы ведь собирались с тобой сегодня в Гранд-опера. Или ты забыл?
Губы молодой женщины сжались — Елизавета старалась не показать обиду.
Как же все женщины необыкновенно чувствительны!
Савелий подумал, что, чтобы растаял иней в их отношениях, пожалуй, одного поцелуя будет недостаточно. Савелий не раз убеждался, что характер у Лизы был неслабым: ей бы революции делать, в кружках бомбистов состоять…
Правда, порой Савелию казалось, что у Лизы есть какая-то своя, тайная жизнь. Она порой надолго исчезала, иногда к ней приходили какие-то люди. Она, правда, уверяла, что это модистки или приказчики модных магазинов. Подозрения Савелия, так и не успев окрепнуть, развеивались, как дым, после упоительных минут близости с Елизаветой…
Придется заглаживать свой грех по возвращении.
Вот так — планируешь жизнь, строишь грандиозные проекты, а потом какой-нибудь парижский рабочий найдет твою бесталанную головушку где-нибудь в кустах, в безлюдном месте на берегу реки. Разумеется, этот рабочий был там не один. Что ему делать в столь поздний час в таком неуютном месте? Наверняка он хотел уединиться с дамой. Можно предположить, каких страхов натерпелась женщина, когда она увидела в корзине чью-то посиневшую голову!
Савелий виновато улыбнулся:
— Лиза, пойми меня, сегодня я не могу… Так складываются обстоятельства. Давай сходим через неделю. Как раз в это время прибывает какой-то известный итальянский тенор. Я видел афишу…
— Ты много раз так говорил, а потом у тебя все время находились какие-то неотложные дела! — запротестовала Елизавета, обиженно отвернувшись.
Родионов внимательно прислушался к ее голосу. Фальши нет, похоже, что барышня обиделась всерьез.
— Поверь мне, дело серьезное.
Он взял Елизавету за плечи и повернул ее к себе. Девушка не противилась. Потянулась навстречу, будто виноградная лоза к теплу. В сущности, не так много и надо, чтобы добиться прощения любимой: склонил голову, с чувством повинился перед ней — и можно услышать, как зазвучит капель оттаявшего сердца.
Ладони Савелия остановились на ее талии, тонкой и гибкой. Но эта хрупкость была обманчива, — уж он-то знал, что это деревце своенравно, оно и ветками отхлестать может.
Они понимали друг друга с полуслова, потому что прожили вместе тысячу лет, потому что составляли единое целое, переплетясь кронами.
Есть еще один способ, чтобы получить прощение, пожалуй, он самый приятный. Савелий поднял девушку на руки и, не замечая ее слабого протеста, понес на диван. Ложе слегка скрипнуло, но тяжесть приняло благодарно. Купленный в антикварном магазине, старенький диван повидал на своем веку немало и, конечно же, не удивится тем изыскам, которые Савелий собирался предложить Елизавете, чтобы вымолить ее прощение.
— Господи, — слабо возмутилась Елизавета, — у меня же корсет! Ты бы хоть его расшнуровал. И прошу тебя, не торопись, я же не собираюсь никуда убегать.
Улыбнувшись, Савелий отвечал:
— Я очень на это надеюсь, — и, поцеловав Елизавету в шею, потянул за тонкий шнурок.
С некоторых пор Савелий стал понимать, почему самые страшные и знаменитые ураганы носят женские имена. Стихия начинает вполне благопристойно, с безобидного, как будто ничего не значащего ветерка, но очень скоро перерастает в неуправляемую бурю, способную с легкостью сокрушать на своем пути все преграды. И вряд ли отыщется сила, что могла бы противостоять ей.
Так и женщины. Это внешне они такие нерешительные, с тихими голосами и мягкими манерами, но стоит только раззадорить их, как в страсти они легко превосходят самого ненасытного любовника. Елизавета была из таковых. В этом Савелий Родионов убеждался неоднократно.
Успокоенная и расслабленная, почти бездыханная, Елизавета лежала на плече Савелия, уткнувшись лицом в его грудь. Родионов барышне не мешал, пускай себе понежится и отдышится немного. А то после такого и умереть немудрено.
Наконец барышня приподняла голову и невинно поинтересовалась:
— А ты меня не обманываешь?
— Ты о чем? — не понял Савелий.
— Ну-у, мне кажется, у тебя появилась другая девушка. Любовница! Ведь Париж — это такой город… А ты у нас молодой, да еще такой красивый. А мы с тобой даже не обвенчаны.
Конечно же чего-то подобного следовало ожидать. Каких бы передовых взглядов ни придерживалась барышня, но, в сущности, любая из них бредит свадебным венцом.
Эх, бабы, бабы! Только они дают почувствовать, что смерть ходит под руку с жизнью. Каких-то полтора часа назад он был удручен кончиной Барановского, а теперь вынужден развеять ее сомнения о его шашнях на стороне. Ну, ничего их не проймет!
— Тебе ответить серьезно? — слегка нахмурился Родионов.
— Как на духу! — Елизавета слегка приподнялась.
Взгляд у барышни настороженный, пытливый, как будто она ждет не откровение любимого, а наблюдает за научным опытом.
— Я не хотел этого говорить, — растягивая слова и все более мрачнея, заговорил Савелий, — но ты меня сама к этому вынуждаешь… У меня никого, кроме тебя, нет. И ты моя единственная!
Елизавета счастливо заулыбалась. Взмахнув крохотной ладошкой, она произнесла:
— Ненормальный! Ты меня так напугал. Я думала, что у тебя и в самом деле кто-нибудь есть! Если бы это случилось, то я не знаю, что бы с собой сделала…
— Ты способна на преступление? — улыбнулся Савелий.
— Я бы просто этого не пережила! — выдохнула она.
Савелий окинул комнату долгим взглядом. Милое гнездышко, ничего не скажешь, если бы не только что прошедший ураган, тогда вообще все было бы просто замечательно. А ураган, судя по тому, что произошло в комнате, поработал изрядно, оставив на полу и стульях разбросанную одежду. Странно, но свои брюки Савелий Родионов увидел на подоконнике. Оставалось только гадать, в какой именно момент он освободился от этого предмета своего гардероба.
Да и Елизавета весьма хороша: нижнее белье покрывало почти весь пол комнаты, и Савелию оставалось только удивляться, каким огромным количеством вещей укрыто ее стройное тельце. А ведь этого поначалу и не скажешь. Одежда была расшвыряна в таком причудливом беспорядке, как будто ее срывал какой-то насильник.
Только корсет, как самая дорогая и важная деталь женского туалета, любовно уложен на кресло. И эта единственная вещь, к которой барышня отнеслась с трезвым рассудком.
— Если я в чем-то перед тобой и виноват, то я, как видишь… извинился.
Елизавета откинулась на спину.
— Да уж, у тебя это получилось очень неплохо.
— К таким вещам я стараюсь подходить серьезно, — с улыбкой заметил Савелий.
— А если бы вдруг я завела себе любовника, что бы ты сказал на это? — неожиданно с вызовом спросила Елизавета.
Елизавета лежала неприкрытая и знала, чертовка, что необыкновенно хороша. От всей ее фигуры веяло какой-то детской простотой и одновременно распущенностью.
Савелий нахмурился. Вопрос ему не понравился. Да разве и может быть иначе? Какому же мужику понравится, когда твоя баба о полюбовниках вдруг заговорит.
— Хм… Раньше ты меня так не пытала.
Елизавета улыбнулась:
— Раньше и время было другое… Теперь мы в Париже, а ты знаешь, какими соблазнами полон этот город. Вчера я выбирала себе платье, так ты даже себе представить не можешь, с каким восхищением на меня посматривали мужчины. Так что же ты мне ответишь?
Теперь в ее взгляде светилось откровенное лукавство.
— Я бы, наверное, его убил, — спокойно ответил Савелий. — А может быть, вас обоих! Как знать…
— Ты такой ревнивый?
Елизавета лежала обнаженной, положив голову на крохотную ладошку. Ее поведение больше походило на хорошо продуманную провокацию.
Савелий поднял с пола рубашку. Отряхнул и медленно надел. Вот ведь как иногда бывает. В теле Елизаветы для него уже давно не было тайн, что немудрено… А тут такое наваждение нашло, что и себя не помнил, как будто каким-то любовным эликсиром опоили. А может быть, в действительности опоили, — Савелий внимательно посмотрел на Елизавету, — бабы ведь горазды на такие проказы!
— Нет! — жестко проговорил Савелий. — Это потому, что я брезгливый!
— Фи! Какой ты противный, — фыркнула Елизавета, прикрыв бедра. — Тогда почему же ты не хочешь обвенчаться со мной?
Ах, вот оно в чем дело! Оказывается, барышня захотела обыкновенного бабьего счастья. Что ж, так оно и складывается, и, надо признать, довольно часто. На душе у Савелия полегчало, как будто он разгадал какую-то невероятно трудную загадку. Значит, все-таки он был прав!