А у нас – репутация. И два берсерка. И я. А их «всего» тридцать два.
А только что было – аж тридцать два. Огромная сила по здешним меркам. И только что они так себя и ощущали: непобедимой армией.
Теперь – нет. Сбились вместе. Шарят глазами по сторонам. На меня почти не смотрят. Я-то на виду. Что на меня смотреть…
Это хорошо, что они так напряглись. Полезно для переговоров. А еще лучше, что с ними нет Трувора.
Да вообще никого из старших нет, сообразил я.
И возрадовался. Эти пока что не волки, а так… волчата. Ровесники Зари и ее брата.
Для них я был нурман-хёвдинг. Непререкаемый авторитет.
А не сыграть ли на этом?
– Старший кто? – рыкнул я.
Замешательство.
Им объяснили, что я – враг, хотя вряд ли с подробностями. Зато они наверняка слыхали мою версию событий. Но не впечатлились и не ушли с Ольбардом Синеусом. Это минус. Зато они видели мой бой с Трувором. И видели, как мы разошлись если не мирно, то не заклятыми врагами. И сам бой наверняка тоже работал на мой авторитет, ведь остановился не я, а Трувор. Не сдался, но…
Не знаю, в чем меня обвинил Рюрик, когда отправил на охоту за нами. Вряд ли в том, что я хочу уйти. Это не преступление. Наоборот, это исконное право воина – покинуть предводителя, которым недоволен. Воин свободен в выборе вождя. Это основа. Они тоже воины. И для них выше свободы только родственные связи. Да и то не всегда. Ой не всегда, ведь они, по сути, мальчишки. Убивать научились, а вот ставить интересы князя выше собственных понятий чести и правды – вряд ли. Вот Ульфхам Треска не раздумывая убьет по приказу конунга. Из одной только политической целесообразности. Эти – не такие.
– Кто старший?
Молчат. Переглядываются. Сержанты, которых остановил целый полковник. Не их полковник, но все же…
А еще здесь старшинство – не просто звезды или лычки на погонах. Здесь командиры впереди не только в зарплатной ведомости, но и в бою. И соответствуют.
Молчат парни. Размышляют, прикидывают…
И чем больше они прикидывают, тем меньше им хочется умирать.
– Я жду!
– Я – старший!
Решился, наконец. Крепкий парень в шапке вместо шлема и усиленной бляшками кожаной куртке вместо нормальной брони. Зато с настоящим мечом на поясе. А еще с копьем в одной руке и щитом – в другой. Чувствует себя неуверенно. Мы с ним – в разных рангах. Я – вождь, хёвдинг, а он даже не гридень, отрок. Это даже меньше, чем нурманский дренг.
– Имя?
– Ануд!
– Слушаю тебя, Ануд.
– Меня? – Он удивлен. Вероятно, ожидал, что объясняться начну я.
– Тебя-тебя. Я стою с пустыми руками, а ты грозишь мне оружием. Почему?
– Ты похитил Зарю, дочь Трувора!
Сильная заявка. Впрочем, я предполагал, что бегство моей подружки папу не порадует. Сначала сын покинул его общество, потом – дочурка.
И это не говоря о всех тех классных парнях, что ушли с Ольбардом.
– Врешь! – взвизгнула Зарёнка, вскакивая и являя народу свое сердитое личико. – Что ты врешь, Ануд!
Боец побагровел. Его только что оскорбили. Поскольку оскорбила девка, а не я, то оскорблением можно бы пренебречь. А вот смысл реплики – его так просто не смахнешь.
– Так сказал твой отец, – сдержанно произнес варяг.
Надо срочно вмешиваться. А то девочка моя такого наговорит…
– Теперь ты видишь, что Трувор ошибался, – попытался я перевести разговор в конструктивное русло. – У тебя все еще есть повод угрожать мне?
– Есть. Князь Рюрик велел доставить тебя к нему.
Мне нравится этот парень. Держит себя в руках почти идеально. Разве что чересчур напряжен.
– Зачем?
– Он князь. Он велит – мы делаем.
– Ты его холоп?
А вот это уже прямое оскорбление.
Надо же, сумел сдержаться:
– Я клялся ему в верности. Я сражаюсь за него.
В строю за спиной Ануда кто-то презрительно фыркнул.
И кто это у нас такой… самобытный?
Нет, не помню, хотя рожа знакомая. И довольно наглая, кстати. И годами – постарше Ануда…
– Да ну? Сражаешься, значит? – Я смотрел на молодежного лидера в упор, пока тот не отвел взгляд.
– Я тоже. И клялся, и сражался. И, думается мне, сражался неплохо. – Небольшая пауза. Вдруг кто-то усомнится в моих словах?
Никто не усомнился. И слушали меня внимательно. Все. Даже наглый скептик. Но и «пасти» фланги не забывали. Все же хорошая у них база, у варяжат. Могут в отменных воинов вырасти. Если вырастут.
– Я пришел поддержать моего бывшего конунга, раненного в бою, – произнес я с достоинством. – Я пришел, потому что знал: ему нелегко. Надо помочь. И я помог. Я подарил ему победу над врагом! – Новая пауза. И опять никто не оспорил моих слов. – Что делает достойный вождь, когда враг побежден? Я тебя спрашиваю, Ануд?
– Ну… Награждает достойных, – нашелся парень.
– Верно! – одобрительный кивок. – И твой князь наградил нас. Насмешками! Он решил, что теперь, когда враг побежден, ему больше не нужны сильные друзья. Он не хочет править воинами. Он желает повелевать холопами. Так бывает. Даже сильный зверь, ослабев, становится пожирателем падали. Но мы не из тех, кто ползает на брюхе перед стервятниками. Мы – воины. И мы ушли. От Рюрика. Это наше право. И вы, варяги, не враги нам. Мы не хотим вас убивать. Потому забирай своих людей, Ануд, и уходи! – И обращаясь уже ко всем варягам разом: – Идите и служите своему жадному князю, если путь бесчестья для вас милей дороги славы!
Эк я красиво завернул. На молодежь должно подействовать.
И подействовало. По рожам вижу: многие засомневались.
Но Ануд оказался не только сдержанным, но и неглупым.
– Мы уйдем, – заявил он. – И Заря пойдет с нами!
– Нет! – выкрикнула девушка. – Ты дурак, Ануд! Еще слово – и я убью тебя!
И схватилась за лук.
Расслабившиеся чуток варяги моментально встрепенулись. Вот только целились они не в Зарю, а в меня.
– Не стреляй, Заря, – произнес я надменно. – Убить холопа – не много чести, даже если этот холоп и родился когда-то свободным варягом. Теперь он из тех, кто лижет руку хозяина и не способен защитить свою честь. Видишь, я говорю это, а он молчит и думает, что я не смогу отбить всех стрел и копий, которые сейчас на меня обрушатся. И он прав: я не смогу. Потому что вышел говорить с ним с пустыми руками. Я ведь не знал, что говорю с рабом. Думал, он – воин…
И тут произошло сразу два события. Каждое из них в отдельности было неплохим, а вот вместе – совсем наоборот.
Первое: Заря бросилась ко мне, намереваясь заслонить от стрелков-соплеменников.
Второе: Ануд все же не сдержался.
– Я и есть воин! – взревел он, выхватывая меч и бросаясь на меня. – И ты сейчас это увидишь, нурман!
А поскольку между нами была Заря с наложенной на тетиву стрелой, то на эту стрелу он бы и нарвался, если бы я, толкнув девушку, не сбил выстрел. Парня все равно задело, но только плечо по касательной. А могло прямо в грудь. В упор. Тут бы и кольчужку пробило, а кожанку Ануда вообще прошило бы насквозь.
– Не стрелять! – закричал я своим и перехватил сначала Зарю, отправляя себе за спину, а потом – Ануда, который с разгону обрушился на меня и едва не сбил с ног.
Но я все же устоял и даже сумел развернуть его лицом к остальным варягам, прикрывшись им как живым щитом.
Впрочем, стрелять по нам никто не рискнул. Вероятность попасть в своих, Ануда или Зарю, была куда выше, чем прищучить меня.
Все же хорошо ее тренируют, варяжскую молодежь. Я сейчас вижу их всех, сердитых, растерянных, азартных…
Но глазенки у всех вполне разумные. Башню ни у кого не снесло.
– Ануд! Я сейчас тебя отпущу, и мы продолжим разговор, – произнес я достаточно громко, чтобы слышали и остальные. – Мирно. Договорились?
– Договорились, – пробормотал варяг.
И я его отпустил.
Что-то мне подсказывало: дырок во мне после этого не наделают. По крайней мере сразу.
– Присядь, – я указал на бревнышко. И сам опустился рядом. А затем махнул рукой остальным: сюда идите.
Меня послушались. И мы с Зарей оказались в окружении вероятных противников.
Казалось бы, опрометчивый ход…
А вот и нет. Самое опасное для воина моего типа, равно как и для берсерка, – это правильный боевой порядок противника. Чтобы стена щитов, через которую вот так сразу не пробиться, а за ней – парни с метательным оружием. Проверено на практике.
А когда вокруг тебя – неорганизованная, пусть даже и настороженная, группа, это куда перспективнее.
Особенно если эта группа опасается не столько меня, сколько тех, кого не видит.
Честно говоря, меня бы устроило, если бы Заря отправилась к папе. Да, я буду по ней скучать. Но зато девушка будет в безопасности. А у меня руки развязаны. А через некоторое время, может, и мои отношения с Трувором наладятся.
Но сказать Заре «уходи» нельзя. Она сочтет такое предательством.
И уговорить ее тоже не получится. Не тот характер. Боюсь, что она бы не ушла, даже если бы от этого зависели наши отношения. Выдала бы что-то типа «умрем вместе» – и хоть кол теши на ее прекрасной головке.
Она и сейчас всем своим видом показывает, что готова за меня умереть. Хорошо хоть стрелу с тетивы сняла. Она готова драться за мою жизнь – и это подкупает. Причем только за мою жизнь. Лично ей варяги ничем не угрожают. Это ее народ. Они росли вместе. Кто помладше, кто постарше. Все, в общем, родичи. А род – это святое. К папе привести – не вопрос. Обидеть? Кто рискнет, того остальные на запчасти разберут. Вот даже Ануд на нее не злится. Косится недовольно, морщится… Не потому что больно, а потому что очень опасается: не забудут ему товарищи по оружию сегодняшней слабости. И моих оскорблений. Очень может быть – не зря опасается. Превратиться из Ануда, уж не знаю, какое у него сейчас прозвище, в Ануда, которого обозвали холопом, – точно не его мечта.
– Что стоишь? – укорил я Зарю. – Твоя стрела – ты и доставай!
Послушалась. Шуганула прочих лекарей-любителей, которые уже успели обрезать край металлизированного кожана и распороть рукав рубахи, лично обломила наконечник и одним рывком, умело, с поворотом, выдернула тонкое древко.