– Ну вот… – Светлана глянула в зеркало, – ты смотри, даже слезинки в глазах нет. Это воспитание сказывается. Дед говорил, чтобы я не плакала, когда его не станет. Он учил меня бизнесу. Предупреждал, чтобы я не тянула, а сразу попыталась взять все в свои руки. Бизнес, учил дед, это то, ради чего он жил. А жил он ради меня. Вот. Поэтому пойми меня. Что мне делать теперь? – Светлана была готова вновь расплакаться.
Бунин смотрел на девушку и не мог понять, где она настоящая. Та, которая была с ним в опере? Та, кого он спасал от похитителя? Или истинной Светланой был сгусток слез и рыданий в его спальне? И вот теперь тот же самый вопрос, который он задавал самому себе, – что делать?
– Ждать, пока все решится, – не слишком уверенно произнес Николай, сам он не собирался следовать такому совету.
– Я так не могу. Иначе сойду с ума, – Светлана бросила короткий взгляд на пистолет, – я должна увидеть деда. Умом понимаю, что он мертв, но душа, – она приложила ладонь к груди, – не чувствует этого, потому и в глазах сухо.
– К ментам ты не пойдешь, – заявил Николай, – на этом закончим. Жди меня здесь.
– А ты куда пойдешь? Можно мне с тобой?
Бунин купился на тон, каким были произнесены эти слова. Всем мужчинам отшибает мозги, когда женщина дает им понять, что сама она не может принять решение – и все зависит только от одного его слова…
– Я собирался пойти в «Лондон». Спросить у пацанов. Но тебе туда показываться нельзя. Только Карл знает, что ты со мной.
– Тогда… – голос Светланы дрожал, – я хотя бы должна увидеть место, где убили деда.
– Зачем?
– Тебе этого не понять. Должна, и все, – с чисто женской последовательностью заключила девушка.
Бунин призадумался, в словах Светланы имелся смысл. Во-первых, в «Лондон» идти было еще рано, ничего нового узнать там он пока не мог, во-вторых, ему и самому надо было вернуться туда, где убили Железовского. Слишком мало он успел увидеть сам, теперь предстояло сопоставить собственный опыт с услышанным от пацанов.
– Пообещай мне, – строго произнес Бунин, – что, если мы вернемся туда, ты больше не будешь порываться бежать в милицию. Ты станешь во всем слушаться меня.
– Согласна, – возможно, ответ прозвучал слишком поспешно, но Николай тогда не обратил на это внимания.
– Мы поедем туда на такси. И ты обещаешь мне не выходить из машины.
– Согласна.
– Тогда едем. Собирайся. Только не забудь, что для своих соседей я – слепой. Подыграй.
Светлана свела Бунина с лестницы, придерживая под руку. Глаза Николая прикрывали солнцезащитные очки с наклеенными на стекла разноцветными звездами из фольги.
Таксист особо не обрадовался, когда услышал адрес. Ехать предстояло всего несколько кварталов. Но после того как Бунин сказал, что заплатит за час работы тысячу рублей, водила сразу просиял. Светлана усадила Николая в такси на заднее сиденье, устроилась с ним рядом.
– Вот и приехали, – таксист обернулся к пассажирам, – вам в какую арку заехать надо?
– Командир, – сказал Бунин, доставая две российские пятисотки, – если не трудно, тормозни здесь и сходи погуляй. Нам с подругой о своем потолковать надо. Через двадцать минут вернешься.
Деньги исчезли в широкой ладони водилы.
– Как скажете, клиент всегда прав, если платит хорошо.
Таксист выдернул ключи из замка и выбрался из машины.
«Видал я всякие парочки. Нанимали меня, чтобы за город выехать, и просили удалиться. Но чтобы на улице, в людном месте… Хотя парень слепой, ему без разницы, где любовью заниматься», – и таксист, глянув на часы, направился к уличному кафе, как раз выдался момент перекусить.
– Показывай, где и что произошло, – Светлана опустила стекло.
Николай уверенно указал на подворотню, увенчанную знаком «кирпич»:
– Здесь его убили, а потом человек в маске забрал у твоего деда кейс с деньгами…
– Теперь я вспоминаю… Тогда только деда и видела, словно он шел вдоль черного фона в кромешной темноте и еще портфель в руке нес, не свой портфель, он такие не любит, кожаные предпочитает. – Светлана осеклась, поняв, что говорит о погибшем в настоящем времени, но переиначить, произнести: «любил», «предпочитал», так и не смогла.
– Ты сейчас только голову не поворачивай, а скоси глаза, – произнес Бунин, – в арку смотри, там рабочие завал разбирают, возле них менты крутятся. Деньги ищут. Тот самый кейс, считают, что он с крыши упал во двор.
– Думаешь, найдут?
– Нет, – уверенно ответил Николай.
– Почему?
– Карл так сказал.
– Это не ответ, – не сдавалась Светлана, – портфель мог упасть с крыши. Почему бы и нет?
– Сперва леса обвалились. Если бы портфель и упал, он лежал бы сверху, а не под ними. Карл думает, что там был еще один человек, он деньги и унес. Осторожно, мент на нас смотрит, – Николай повернулся к арке спиной и приобнял девушку.
– На крыше портфель не мог остаться? Может, его милиционеры украли?
– Их много было. Менты в одиночку крадут, в крайнем случае по двое. Они друг друга боятся. Да и Карл до их приезда успел крышу осмотреть из соседнего дома.
Светлана внимательно изучала застекленную лифтовую шахту, выходившую на улицу. Слова Бунина о том, что деньги нужно вернуть немедленно, засели в ее голове. Ей казалось, она просто была уверена в том, что кейс до сих пор где-то рядом, просто все не там ищут. Так бывает, особенно в детстве. Ребенок весь дом перетрясет, разыскивая спрятанные родителями перед праздниками конфеты. Даже когда ему честно скажут, что конфет нет, он будет упорно их искать.
Глянув на Бунина, Света сразу же решила, что не скажет ему ни слова о своих подозрениях. Карл являлся для него непререкаемым авторитетом, и если законный сказал, что деньги отсюда увели, значит, так оно и есть, хоть кол на голове теши.
Таксист, поигрывая ключами от машины, маячил уже за ветровым стеклом. Света махнула ему рукой.
– Куда теперь? – заработавший денег на ровном месте, подкрепившийся водитель забрался в автомобиль.
– Возвращаемся.
Когда машина уже готова была завернуть в арку, Бунин остановил водителя.
– Мы в расчете?
– Более чем. Надумаете еще по городу покататься, скажите диспетчеру, чтобы восемьдесят пятый номер к вам прислал.
– Непременно.
Машина уехала, и тогда Николай попросил:
– Сделай вид, что ведешь меня домой, для соседей я – слепой.
Уже оказавшись в квартире, Николай усадил Светлану на вертящийся табурет возле фортепиано и, подняв темные очки на лоб, заглянул ей в глаза так, как учил его делать Карл – смотрел до тех пор, пока девушка не отвела взгляд.
– Чего ты хочешь? – злясь, спросила Светлана.
– Я должен идти, а ты остаешься.
– Куда?
– Есть дела.
– Почему я должна сидеть у тебя дома?
– Ты сама все прекрасно понимаешь. Тебе нельзя высовываться на улицу. У меня тебя никто искать не станет. Свою часть договора – свозить тебя на место гибели деда, я выполнил. Теперь ты должна выполнить свою. Сиди и жди моего возвращения.
– Как долго?
– Не знаю. Может, вернусь вечером, может, к утру. Как получится. Обещай, что шага за дверь не сделаешь, сколько бы меня не было.
– Обещаю, – проговорила Светлана, тайком скрестив указательный и средний пальцы, как делают это дети, когда обманывают.
Николай не заметил скрещенных пальцев. На всякий случай он заткнул пистолет за пояс и выгреб из шкатулки все наличные деньги: и доллары и российские.
«Меньше будет соблазна выйти на улицу. Нет денег, незачем идти».
– Поесть я принесу.
Светлана вскинула ладошку на прощание:
– Можешь не спешить, я привыкла проводить время в одиночестве. Что делать, когда зазвонит телефон?
Николай остановился у самой двери, потер лоб:
– Лучше не бери трубку, да и сама никуда не звони. Дверь я открою своим ключом. Договорились?
– Идет.
Полковнику Федеральной службы безопасности Андрею Андреевичу Анохину нельзя было отказать в чувстве юмора. Пошутит, а потом сослуживцы передают эти шутки друг другу. Начальство, когда Анохин был еще капитаном, постоянно его подкалывало, намекая на то, что неплохо было бы, если бы Анохин выступал в Клубе веселых и находчивых. На что Анохин тоже отшучивался, поясняя, что внедриться в команду и стать своим в той среде сложнее, чем устроиться на службу в ЦРУ. Кавээнщики друг друга знают в лицо, чужих за сто метров чуют.
Отношения с начальством мало у кого складываются гладко. И не важно, где ты и кем работаешь, в каком звании служишь. Анохин не один раз испытал на себе гнев начальства, но ему везло. Стоило ему поссориться с каким-нибудь полковником, как того словно по мановению волшебной палочки отправляли на другую работу или сам уходил на пенсию. Понятно, чекистов-пенсионеров не бывает, чекист – он и на пенсии чекист. Но повлиять на судьбу подчиненных он уже не может, руки коротки, да и рычагов нет.
Вот и продвигался Андрей Андреевич Анохин от звезды к звезде. Особо не прогибался под начальством, задницу не рвал, работал как умел, как считал нужным.
Повезло ему лет семь назад, он тогда еще только майора получил. Написал аналитическую записку, и ведь бывает так, не затерялась та записка майора Анохина в ящике письменного стола, в шкафу с застекленными, затянутыми тканью дверцами, как это случалось неоднократно с записками его коллег, а попала на стол даже не к начальнику управления, а к первому заместителю директора по оперативной работе.
Генерал запросил личное дело новоиспеченного майора, характеристики на него, а затем Анохин в недорогом, но аккуратном костюмчике оказался в кабинете генерала, который сидел за большим письменным столом с тех времен, о которых майор Анохин еще в книжках читал. Стол был огромный, двухтумбовый, массивный, обтянутый зеленым сукном, по размерам не меньше бильярдного, только луз по углам не было. А на стене, может быть, даже слишком нарочито, в дубовой раме, такой же вечной, как и стол, красовался портрет «железного Феликса» в профиль, как на медали отчеканенный.