В одной из тайных комнат его заставили вызубрить три набора секретных слов. В тот момент он не мог их вспомнить. Леверет сказал, что есть способ, которым они будут произнесены, подразумевающий не только порядок слов, но и тон, что-то необычное, подтверждающее личность любого, кто преподнесет Тэтчеру фразу как опознавательный знак, но теперь все ускользнуло от доктора.
И вот, наконец, после дополнительных недель молчания и забвения, Тэтчера вызвали.
Он решил, что побыстрее начнет разговор. Он добудет свое единственное слово.
Однако в маленькой комнате, куда Тэтчера привели, он обнаружил не короля, а высокого худощавого молодого человека с веснушками и ярко-рыжими волосами. На оловянной цепочке у него на шее, поверх черной одежды, кое-где украшенной мехом и цветными вставками, висела печать. Паж, который привел доктора в комнату, попятился и сразу же закрыл за собой дверь. Рыжеволосый мужчина низко поклонился Тэтчеру, который поклонился в ответ, и двое мужчин, оставшись наедине, уставились друг на друга, ожидая, что произойдет дальше.
Наконец молодой человек достал документ на нескольких страницах из задубевшего и грязного кожаного футляра.
— Его величество присоединится к нам здесь для моего доклада? Или вы отведете меня к нему?
С некоторым трудом Тэтчер вызнал, что этот человек был коронером Эдинбурга, вступившим в должность только в этом году, после смерти отца, и что он приехал, дабы предоставить королю ежегодный отчет о своей работе. По такому случаю коронер облачился в свои лучшие одежды (в рамках дозволительной роскоши) и в разумной степени надеялся, что его увидит сам Яков, поскольку его отца дважды принимала Мария, мать Якова. Доктор робко осведомился о дальнейшем у пажа за дверью, тот передал вопросы не названным старшим и через некоторое время лениво вернулся с инструкциями: Мэтью Тэтчер в качестве недавно назначенного королевского советника по болезням должен получить отчет коронера, устно и на бумаге.
— От кого пришло это назначение и предписание? — спросил Тэтчер, но у пажа не было ответа, он только пожал плечами и рассказал крайне бессвязную историю: дескать, он спросил другого пажа возле другой двери, тот исчез и вернулся со словами, которые только что сообщили доктору, их готовы повторить снова, если турку необходимо услышать наставления еще раз.
Поэтому Тэтчер вернулся к Адаму Страткину, коронеру Эдинбурга, с трудом справился с желанием извиниться и вместо этого приложил все усилия, чтобы молодой и нервный человек почувствовал себя желанным и важным:
— Для меня будет честью получить ваш отчет от имени его величества Якова, шестого с таковым именем, rex Scottorum.
Смысл услышанного дошел до Адама Страткина не сразу. Его разочарование было очевидным, и доктор снова захотел извиниться.
— Пожалуйста, сэр, начинайте немедленно. Король с нетерпением ждет, когда я передам ему ваши отчеты, — великодушно приказал Тэтчер.
Молодой человек глубоко вздохнул и, сделав отработанный театральный жест, подходящий для полного и внимательного зала придворных и членов королевской семьи, прошелся взад и вперед, поднимая руку то к небу, то к дальней стене зала, все так, как учил его молодой актер в начале этой недели. Он перечислил записанные потери Эдинбурга, которые проштудировал и тщательно закрепил в памяти, поскольку с детства его готовили именно к работе с такими перечнями:
— Город за последние двенадцать месяцев не был унесен в море, не был захвачен ведьмами или монстрами. Мы также не обезлюдели от чумы, хоть она и унесла 997 жизней. Далее: 320 абортов и мертворожденных; 6 напуганных до смерти; 556 созрели до предела, как вино или сыр; 10 настиг апоплексический удар; 2 разорваны на части; 443 скончались ввиду болезненных разрастаний разных видов; 209 от злоупотребления лекарствами; 1229 от чахотки; около 115 матерей в родах; 3 от уныния; 44 от стесненного дыхания…
Позже Тэтчер в одиночестве стоял у сторожевых ворот, через которые несколько часов назад выехал королевский отряд охотников. Он попытался придумать оправдание, как будто у него были какие-то реальные дела в этом уголке дворца. Присел, безмерно уставший, и прислонился к внешней стене, а потом, должно быть, заснул, так как внезапно понял, что стало темнее, и с ним заговорили, хотя звуки сначала не воспринимались как четкие слова: ты… може… по… д-рцу. Тэтчер не видел этого человека уже несколько недель. Толстый и плотно укутанный в бархат, с раздвоенной и навощенной бородой, доктор Крейг был (снова или все еще) зол на Тэтчера. Через мгновение после пробуждения Тэтчер смог различить некоторые слова сквозь чудовищный акцент этого человека, как будто весенний ветерок смел мертвые прошлогодние листья:
— …шныряешь все это время. Мы в тебе не нуждаемся. И чтоб ты знал, мы вообще в турецких докторишках не нуждаемся, чтоб вы все провалились. Он здоров и останется таким, благодаря Господу и моим стараниям. Так что катись-ка ты обратно к Морсби, и не глупи, ага?
— Вы превосходнейший королевский врач, доктор Крейг. Я слышал рассказы о вашем мастерстве и мудрости. Его величеству очень повезло, что у него есть вы.
Крейг уставился на «турецкого докторишку». Челюсть шотландского врача сперва отвисла, потом выдвинулась вперед и как будто потянула за собой голову. Глаза исчезли под веками, чьи густые рыжие ресницы напоминали живую изгородь.
— Да что ты? Нет уж, турок, хватит с меня твоих бредней.
Или что-то в этом роде, подумал позже Тэтчер, все еще пытаясь уловить смысл в неистовом акценте шотландца.
Ворота с визгом поднялись, подковы зазвенели по камням, и Тэтчер осознал, что уже некоторое время слышал, как охотники поднимаются по крутой тропинке к замку, потому и спровоцировал Крейга на разговор — отличный предлог, чтобы постоять в засаде. Король прошел через ворота первым, его друг в золотом ехал за ним на том же коне, обхватив сюзерена за талию. Перед коленом монарха висела седельная сумка с тисненым гербом Шотландии, а внутри нее сидела миниатюрная гончая — было видно только коричневую голову с мягкими ушами, слегка просвечивающими в лучах заходящего солнца. Собака прищурила зеленоватые глаза от яркого света. Какая-то добыча оставила немного крови на мордочке. Король проехал мимо низко кланяющихся докторов, с высоты седла видя только их затылки и спины. Он натянул поводья и крикнул обоим, когда они выпрямились:
— Мои врачи! Беседуют! Превосходно! — Яков развернул нетерпеливого коня мордой к ним. — Вы охотитесь, доктор Тэтчер?
— Нет, ваше величество. Я плохо езжу верхом.
— Тогда что же делают люди вашей нации, желая скоротать несколько часов?
— Обычные люди, мой король? Или подобные вам, великие — например, султан?
— О, ну надо же! А вы знаете привычки турецкого султана, Мэтью? Это экстраординарное заявление.
Друг короля рассмеялся позади него, крепко прижимаясь к Якову, несмотря на покорную неподвижность коня.
— Я знаю, ваше величество, потому что когда-то я был его доверенным и личным врачом. И с юных лет я был его соперником в шахматах. Хотя он значительно превосходил меня в том, что касается игры.
— Вы играли в шахматы с турецким султаном, доктор Тэтчер?
5
— Расскажите мне о его дворце.
— Новый дворец султана, как и замок вашего величества, расположен на вершине большого холма, видимого со всех сторон.
— А его двор, — начал король, но сделал вид, что занят, старательно расставляя свои фигуры точно по центру начальных клеток, удостоверяясь в правильных расстояниях между ними. — Его двор, это…
Тэтчер знал, что молодой человек хочет что-то спросить и надеется услышать конкретный ответ. В этот момент Яков напомнил Тэтчеру его собственного сына, Исмаила, хоть сравнение и казалось нелепым. Что-то таилось в жестах или выражении лица: как маленький мальчик, король боялся ответа, но стремился к вопросу, словно мотылек к пламени.
— Дворец султана превосходит дворцы Елизаветы? — наконец проговорил Яков с демонстративным детским безразличием. — Я слышал, что Несравненный, например, она любит больше всех.
Тэтчер не мог позволить себе резкий ответ, но тут даже Эззедин был бы вежлив. Помимо шпионской политики или врачебной доброты, тактичность Тэтчера произрастала из некоторой неуверенности: ведь он десять лет все старательно забывал.
— В разных местах все по-разному. Например, при дворе султана обитают животные и птицы. Я видел собак при дворе Елизаветы и при вашем дворе, ваше величество, но во дворце султана их не было. Вместо этого, по его дозволению, там с важным видом расхаживают павлины.
Король оторвал взгляд от своих фигур: то же самое детское лицо, но теперь озорное.
— Выходит, султан любит цыпочек?
— Очень, ваше величество.
Король рассмеялся, как мальчишка, а Тэтчер был озадачен. Из группы людей, которые ходили кругами, пытаясь выглядеть занятыми, но на самом деле просто нуждаясь в том, чтобы дышать одним воздухом с королем, отделился мужчина в черно-золотом бархате и придвинул стул поближе, чтобы посмотреть, как начинается шахматная партия. Его лицо было изуродовано, исковеркано знакомыми следами оспы.
— Ваше величество, — сказал он с акцентом, который Тэтчер распознал как испанский или французский, — я надеюсь многому научиться, наблюдая за вашей игрой.
Яков проигнорировал этого человека. Он облизал пальцы и выдвинул вперед пешку.
— Мне любопытно, что за игрок султан. Смелый? Безрассудный? Осторожный?
Тэтчер сказал:
— Я часто чувствовал, что он предвидел мои ошибки и помогал мне быстрее их совершить.
Доктор столкнулся со сложностью, знакомой шпионам: ему было трудно расставить приоритеты в том, что касалось вранья. Проверить короля на предмет религии, огородить от истины, заключающейся в том, что его царство (и царство, которое он надеялся унаследовать и найти богатым) было постыдно бедным по сравнению с султанским, похвалить короля за новый опыт игры в шахматы с шахматистом султана, одновременно превознеся его за то, что он был лучшим игроком, чем султан или его врач?..