— Это же не «епископ» в вашей стране? — спросил король, и Тэтчер расслышал в его словах давно знакомый вызов.
— Англия была моей страной. А теперь Шотландия, ваше величество.
Король раздраженно отмахнулся от этих слов.
— Не надо об этом сейчас, дружище. Как турки называют эту фигуру?
— «Боевой слон». Хотя я встречал людей, которые путешествовали по арабским пустыням, и там она известна как «верблюд».
— Замечательно. И все же они двигаются как «епископ»?
— Да, верно, они могут только подниматься или спускаться — по диагонали.
— А ваши «всадники»? Они вооружены изогнутыми клинками, как сарацины?
— Некоторые, ваше величество, напоминают конных воинов пустыни или янычар.
— И ездят на узнаваемых арабских лошадях в резном виде?
— Этого я не могу сказать. Боюсь, я очень мало знаю о верховой езде. Похожи ли эти фигуры на шотландских лошадей? Я думал, они все мелкой породы.
— Вовсе нет! — сказал король с внезапным пылом. — Наши лошади на удивление разнообразны. Очень разнообразны! Но остальные фигуры те же самые? Это «король»? Или вы его называете «султаном»?
— Шах, ваше величество. И само выражение «shah mat» происходит из Персии: «Король беспомощен».
— Ух ты! Шахматы — это ваше слово? Хитро придумано. Да, очко в пользу магометан.
— Но другие фигуры отличаются. Вынужден признаться, что «королева» не является таковой среди магометан. Женщинам не место на доске. Эту фигуру предпочитают называть «визирем» или «советником». Секретарем, как сказали бы вы. Вроде мистера Споттисвуда. И я не могу понять, почему мы, шотландцы, называем эту фигуру «замком», когда она движется так быстро. Несомненно, турки что-то знают, поскольку именуют ее «боевой колесницей»: она бросается вперед или в сторону, чтобы защитить шаха.
Король облизал пальцы и обдумал следующий ход.
— Я удивлен, что игра — это одна и та же игра на огромном пространстве континентов, но какие-то мелочи для людей пустыни или в Шотландии будут разными.
Тэтчер передвинул свою фигуру и ответил:
— Я видел по всему миру и более причудливые отклонения. В некоторых странах люди даже считают себя творением богов, которые, как мы знаем, являются ложными.
— Интересное сравнение, доктор. Или они просто называют Бога ложным именем? И после некоторого вразумления научатся правильно обращаться к Нему?
Ветер переменился, и дождевой туман поплыл по аркаде, вторгаясь в королевскую игру. Брызги намочили красные фигуры короля, на одной стороне у них как будто вздулись крошечные волдыри, и Тэтчер вспомнил, как однажды ночью его поспешно привезли в Константинополь, лечить маленького мальчика: мельчайшие пустулы покрыли каждый дюйм болезненно-алой кожи будущего императора. Бисерный шотландский дождь усилился и заструился по красной короне обреченного короля, но Яков не сделал ни малейшего движения, чтобы переместиться в какое-нибудь укрытие.
— Меня вразумили, как ваше величество изволили выразиться, около десяти лет назад. Я часто думал о том самом вопросе, который вы задали. Неужели католики Рима не знают истинной природы Бога? Неужели они воображают Бога, которого не существует? Сбиты ли они с толку или проявляют злую волю в том, как предпочитают обращаться к единому истинному Богу? Поскольку араб думает, что «епископ» — это «верблюд», он называет его «верблюдом».
— Но, доктор Тэтчер, присмотритесь внимательнее: фигура воистину имеет сходство с верблюдом, хотя движется как «епископ». В этом араб не ошибается. Он действительно может пощупать верблюда в своей стране и, назвав его епископом, мог бы прослыть сумасшедшим. А вот еще пример: я размышляю о ведьмах. Я написал философскую книгу, расширяющую познания человека о колдовстве до самых дальних пределов.
— Должен признаться, увы, я ничего не знаю об этом предмете.
— Моя книга — такой же труд по естественной философии, как и ваше философское исследование трав и лекарств. Следуя точно таким же метафорам относительно доказательств, взаимосвязей и так далее, я бесспорным образом продемонстрировал ложность давних убеждений. Позвольте мне кое-что продемонстрировать. Прямо сейчас. Закройте глаза, доктор. Хорошо. А теперь окажите любезность и представьте себе — если это вас не испугает — ведьму. Не бойтесь думать о ней. Вы уже подумали? Что ж, позвольте предположить, что вы вообразили себе старую женщину.
— Я действительно так и сделал. Я ошибся, ваше величество?
Король хлопнул в ладоши и поднял два указательных пальца к небу.
— Доктор Тэтчер, ведьма не обязательно принимает облик старухи! Это общепринятое, но опасное заблуждение, оно убаюкивает нас, заставляя думать, что существует лишь одна разновидность угрозы. На самом деле описаны эпизоды колдовства, связанные с человеческими существами любой мыслимой формы. Но ваши речи напомнили мне о некоем примечательном факте, касающемся женщин, которые действительно практикуют колдовство: они, по-видимому, искренне убеждены, что ничего подобного не делают, даже если их поймали на акте ворожбы. Я присутствовал на нескольких допросах ведьм и видел, как их пытали. Этот многое проясняет, доктор. Когда женщина, виновная в предъявленном обвинении, подвергается телесной боли…
Тэтчер понял, что попытки обсудить католицизм придется отложить до лучшего времени: король так увлекся темой колдовства, что забыл про партию (и грядущий проигрыш). Следующим вечером за шахматами Яков с нетерпением продолжил говорить о черной магии.
6
«Брат, да ты же настоящий человек-гора!»
Беллок хорошо знал (и учитывал в своих планах) неизбежный окольный путь разведывательных изысканий: от помощника управляющего к служанке, от курьера к Гидеону и после к самому Беллоку: доктор начал регулярно играть в шахматы с Яковом Стюартом, почти каждый день, а иногда и более одного раза в день. Это была первая хорошая новость за последние недели, и Беллок наконец-то хорошо выспался той ночью, ему приснилась мать Якова, и он проснулся, снова вспоминая о том, когда видел ее почти в последний раз.
Мария попросила, чтобы в маленькой комнате в замке Чартли не было никого, кроме Джеффри Беллока — с ним она могла смеяться, и чувствовала себя в безопасности, потому что он был настоящий великан, и ощущала себя достойной его католического благочестия, и ей было хорошо, и она была красива, ведь он так смотрел на нее, застенчиво и с обожанием.
— Брат, да ты же настоящий человек-гора! — Убедившись, что они остались одни, она взяла его гигантскую лапищу в свою крошечную руку. — Теперь наклонись, брат, и поцелуй меня в щеку.
Джеффри сделал так, как просила изгнанная, заключенная в тюрьму королева Шотландии.
— Теперь ты можешь коснуться моего лица. Обеими руками.
Притянув Беллока достаточно близко, чтобы было слышно самый тихий шепот, она велела ему поцеловать себя в губы и опустить руки в вырез платья, где специально для него припрятано сокровище. Для него, английского парнишки-великана, который был готов на все ради Марии Стюарт или Марии из Назарета, попробуй их отличи.
Его пальцы скользнули между твердым как доска корсетом платья и мягкой плотью груди, пока не коснулись крошечного сложенного квадратика бумаги и нащупали единорогов на печати, которая скрепляла пакет.
— Милости вашего величества в пределах моей досягаемости, — прорычал фаворит.
Мария позволила себе обычную человеческую радость в виде еще одного поцелуя, еще одного мгновения, пока его пальцы продолжали гулять по ее телу, и затрепетала, прежде чем закричать:
— Отстань от меня, собака! — Королева Шотландии ударила оскорбившего ее мужчину по лицу, по плечам. — Пошел вон!
Низко поклонившись в качестве извинения, Джеффри попятился из комнаты, и любой из людей Елизаветы, которые держали Марию под домашним арестом в Чартли, подумал бы, что шотландская шлюха решила подразнить одного из своих последователей, изнывая от скуки в бесконечном заточении.
Беллок отнес письмо на кухню. Там стояли пустые пивные бочки, ожидая возвращения в пивоварню, где их должны были снова наполнить. Он большим пальцем надавил на часть обруча, окрашенную чуть по-другому, и открылась небольшая сухая полость, куда шпион и вложил пакет. Он знал, что корреспонденция Марии продолжит свое путешествие: бочонок отправится в пивоварню; пивовар заберет письмо и проследит, чтобы оно дошло до предполагаемого получателя, сэра Энтони Бабингтона, который сломает печать и расшифрует содержимое. Только позже Джефф узнал, что в этом конкретном письме Мария поощряла план Бабингтона согласовать вторжение католических держав с восстанием англичан-католиков для того, чтобы убить Елизавету и возвести Марию на английский престол.
Джефф узнал об этом, потому что пивовар тоже был агентом Фрэнсиса Уолсингема. Прежде чем передать запечатанное письмо доверенному посланнику, выбранному одним из английских сообщников Марии, пивовар вручил его Артуру Грегори, который терпеливо ждал рядом в пивоварне, затачивая и нагревая лезвия. Грегори был одним из немногих людей в стране, которые могли незаметно взломать печать. Скопировав зашифрованное письмо и безупречно запечатав его, он вернул оригинал пивовару, и роковое послание Марии продолжило свой путь до места назначения. Копию тем временем доставили Тому Фелиппесу, который ждал в гостинице менее чем в миле от пивоварни, протирая очки и изучая шифровальные листы. Он расшифровал письмо без труда, поскольку взломал систему Марии еще несколько недель назад, и отправил простой текст Уолсингему в Лондон с помощью быстрого курьера. Государственный секретарь прочитал письмо Марии еще до того, как оно дошло до обреченного Энтони Бабингтона, и почти до того, как Джефф вернулся в замок Чартли и продолжил, как мальчишка, любоваться великолепной шотландской королевой.
В последний раз, когда он видел королеву Марию, она посмотрела ему в глаза не более чем за шестьдесят секунд до того, как ей одним взмахом отрубили голову. Она не выглядела воплощением зла. Когда она увидела Джеффа на галерее, ее губы на мгновение перестали дрожать, удивление взяло верх над страхом и печалью — и Джефф вспомнил, как эти губы коснулись его собственных, вспомнил, как пальцы касались плоти ее груди, и лишь потом сумел напомнить самому себе про убийства, на которые она столь радостно собиралась пойти.