Ох! Об этом я уж точно не думала: ни о реакции Силвера, ни об охранниках, ни даже об отце. Только о себе, всё лишь о себе.
Всё, что я сейчас могла сказать в свое оправдание, было лишь жалкое:
— Я действительно ничего подобного… в смысле, я не планировала побег, Кароль!
Осеклась.
— Простите, ваше величество…
У него дернулся рот.
— Да, на самом деле меня зовут по-иному! Как и вас, ваше сиятельство.
Я уязвленно вскинула подбородок. Хоть в этом он не может меня обвинить!
— Эмма — одно из имен, данных мне при наречении. А Торенц — девичья фамилия моей матери, — и уколола, хотя в моем положении было куда лучше помолчать: — Вам бы это стало известно, если б вы дали себе труд узнать хоть что-нибудь о своей будущей супруге.
— Ах, да-а! Вы же так обиделись, что я не явился к вам лично с комплиментами и подарками! А вы никогда не задумывались, что на то могли быть серьезные причины?
— О да, — отозвалась я не менее ядовито. — Я сама могу назвать их с ходу — важные государственные дела, не так ли?
Кароль… Силвер некоторое время смотрел на меня, сжав губы. Потом процедил:
— А еще вернее будет ответить вашими же словами — так получилось!
Он никогда не задумывался о женитьбе. Ему нравилось быть не привязанным ни к чему, жить легким на подъем, без оглядки на кого бы то ни было. Любовницы имелись, еще и с избытком, родня советовала остепениться, но не настаивала всерьез. Пусть вон его величество Аггелус обзаводится потомством, ему нужнее и важнее. Кто же мог подумать, что мужчина во цвете лет и здоровья уйдет из жизни так внезапно, не оставив после себя ни одного наследника!
Но, и надев корону, он продолжал отмахиваться от намеков, становившихся все прозрачнее и прямее, — а не пора ли наконец Ристу подарить королеву, а тебе — обеспечить себя наследниками? Дошло лишь, когда Силвер очутился на госпитальной походной койке после финального сражения с хазратской конницей. От многочисленных ран спать было невозможно, так что все лихорадочные ночи оказались к его услугам для сомнений и раздумий. И в одну из таких ночей пришла к нему простая и ясная мысль: а вот умри он сейчас, и его серебряный Рист, все его победы и достижения загребет под себя жирный слизняк Финеар… И всё лишь потому, что ему было некогда и неохота заниматься поиском королевы.
А ведь ему и искать особо не приходится!
Так что уже на следующее утро озабоченный секретарь записывал надиктованное послание — как он сейчас сам понимает, краткое и деловитое до оскорбительности: я, такой-то такой-то, передаю привет тебе, князь Рагнар, и желаю жениться на твоей дочери Хельге, а буде она уже замужем, на любой другой твоей дочери, лишь бы та была крепка и умом и телом. Приехать сейчас не могу, поскольку ранен, но ко дню прибытия своей невесты надеюсь подняться на ноги. Все союзные обязательства подтверждаю, брачный контракт прилагается… Когда секретарь попытался уточнить условия контракта, отмахнулся: «Нас в долги тяжкие не вгони и девицу не обидь. А вышлите бумаги сегодня же!» Бедный секретарь впал в тоску и отчаянье, но взывать было уже не к кому, поскольку король, сочтя вопрос решенным, провалился в беспамятный сон, который целители с одинаковым правом могли счесть и предсмертным, и сном выздоравливающего. Он выбрал последнее.
Предполагаемый тесть оказался понимающим и расторопным, незамедлительно (через каких-то пару недель) отправив в Рист свадебный поезд с дочерью. А вот что эта самая дочь, заочная силверовская невеста, тоже может выбрать, причем нечто совершенно неожиданное, никому и в голову не приходило…
Запыхавшийся господин полицмейстер влетел в дверь, как раз когда в комнате воцарилось звенящее молчание: Эмма явно не знала, что сказать, а он хорошо знал, но, как назло, не мог сейчас вспомнить ни единого приличного слова. Полицмейстер кинул быстрый взгляд на княжну, на короля и попытался принять свой обычный невозмутимый вид.
Силвер оскалился раздраженно:
— Что, Эрик? Боялся, здесь прольется чья-то кровь?
Эрик отвесил ему не привычный короткий кивок, как обычно наедине, — полноценный поклон.
— С приездом, ваше величество! Я просил передать, чтобы вы сразу же встретились со мной — в любое время дня или ночи, но, вы, видимо…
И не закончив, замер, изображая полный почтения вопрос всей своей тощей сутулой фигурой. Он молча смотрел на друга. А ты, видимо, собирался принять первый удар королевского гнева на себя? Чего ты боялся, Эрик? Что я излуплю ее, удушу, в темницу брошу — и тем создам нежелательный повод для межгосударственного конфликта?
Король произнес:
— Видимо, мы должны послать нашему союзнику и другу князю Рагнару радостное известие о том, что его потерянная дочь нашлась.
— Уже, — отозвался Фандалуччи быстро.
— Вот как.
Значит, действительно боялся, раз решил подстраховаться и оповестить князя прежде, чем король надумает, что сотворить со своей несостоявшейся невестой. Ну что ж… умно, и не знаешь — то ли наказать полицмейстера за самоуправство, то ли поблагодарить за заботу о… государе и государстве.
— Значит, решено, — произнес он, глядя поверх головы женщины. — В течение двух недель сюда прибудет ваш отец, и я передам ему вас из рук в руки. Во избежание повторения истории.
— Я не собираюсь никуда бежать, — сказала Эмма устало.
Он проигнорировал ее слова. Обвел глазами комнату, старательно огибая женщину взглядом.
— Надеюсь, условия содержания вас устраивают и жалоб на жестокое обращение или на то, что вас морят голодом, вы нам не предъявите.
— Если желаете, могу дать в этом расписку, — в ее ровном голосе прорезался гнев. — Еще и с личной печатью!
Взгляд короля задержался на узком, забранном решеткой окошке: он вспомнил, как Эмма восхищалась большими светлыми окнами в его доме. Да и для рисования эта комната темновата… С какой стати это-то его заботит?
— Всего наилучшего… ваше сиятельство!
Ответа он не дождался — или тот был слишком тих, или Эмма просто промолчала.
Он стремительно пошагал по коридору и услышал, как друг устремился за ним следом.
— Силвер! Подожди!
Не оборачиваясь, король рубанул ладонью воздух.
— Оставь меня!
Хотя бы на время.
Хотя бы до тех пор, пока расхочется крушить все вокруг.
Глава 2В которой полицмейстер ведет речь об одиночестве
Я в изнеможении откинулась на спинку стула. Разговор обессилил меня настолько, что, казалось, лучше б Силвер меня избил, тогда бы боль тела заглушила боль души.
А тут страдало и то и другое. Я обхватила руками колени, прижалась к ним лицом, вздрагивая в сухих беззвучных рыданиях. Ах, Кароль, Кароль, что же я наделала!
Не знаю, сколько прошло времени, но, подняв голову, я увидела господина полицмейстера, безмолвно стоящего на пороге. Поспешно выпрямилась — я вовсе не собиралась публично демонстрировать глубину своего раскаяния… или вызывать жалость у королевского друга и соратника.
Фандалуччи кивнул, словно услышав мои мысли. Прошелся по комнате, как совсем недавно Кароль… Силвер. Правда, не столь резко и стремительно, еле сдерживая свой гнев, — медленно, как бы в раздумьях.
— Итак, ваше сиятельство?
— Итак, господин полицмейстер? — я бессознательно скопировала его интонацию, и по лицу Фандалуччи скользнула слабая улыбка.
— Кажется, вы вызвали гнев нашего общего приятеля.
Это не требовало подтверждения, поэтому я промолчала.
— Позвольте узнать только одно — зачем вы это сделали?
— И вы называете это «только одно»?
Фандалуччи остановился прямо передо мной.
— Я верный слуга и, смею надеяться, друг его величества.
— Я это знаю.
— Меня интересуют не собственно причины, а только было ли в вашем исчезновении нечто, направленное на причинение вреда его величеству в частности и Ристу как государству в общем?
Я подняла брови:
— Больший вред, чем я уже причинила?
Услышав, как господин полицмейстер хмыкнул уже явственно, я, к своему удивлению и радости, поняла, что в стане противника у меня имеется неожиданный союзник.
— Вы разрешите присесть?
Фандалуччи опустился на стул с явным облегчением. По-простецки потер костлявые колени, словно они у него ныли.
— Я намеревался увидеться с его величеством раньше, чем он узнает о вашем… возвращении.
Я оценила деликатность подобранного определения. Фандалуччи продолжал столь же доверительно:
— Видите ли, его величество бывает иногда несколько… несдержан.
— О! Неужели? Ни за что бы не подумала!
Он проигнорировал мой сарказм.
— Иногда этот гнев напускной. Но по-настоящему Силвер выходит из себя, когда его доверие теряют те, кто ему действительно дорог.
Пауза. Я грустно кивнула.
— Это я тоже уже поняла.
Полицмейстер откашлялся перед тем, как задать следующий вопрос:
— Прошу прощения за мою неделикатность, но были ли вы уже близки с ним… в телесном смысле?
Я молча покачала головой.
— О, — произнес господин полицмейстер, кажется, даже с разочарованием. — Это меня крайне удивляет… — Фандалуччи верно расценил выражение моего лица и поспешил добавить: — Я ни в коем случае не хотел обвинить вас в легкомысленности, просто его величество… — Он замялся, подыскивая слова, и я подсказала:
— Не жалейте мои уши, господин полицмейстер! Вы хотели сказать, что его величество — бабник?
— О, нет-нет, — поспешно заявил Фандалуччи. — Просто он пользуется большим успехом у дам и всегда крайне… целеустремлен, поэтому я предполагал, что…
— Оставим в стороне привычки и склонности его величества, — перебила я. — Что бы изменилось, если б мы, как вы предполагали, состояли в интимной близости?
— Просто он всегда добр по отношению к своим женщинам, пусть даже и…
— Недостойным?
Фандалуччи качнул головой:
— Я бы сказал по-иному.
— Как бы и что бы ни сказали и даже ни подумали вы и его величество, — горько признала я, — вам не придумать слов сильнее и сквернее, чем говорю себе я. Но я все же не собираюсь соблазнять Ка… Силвера, чтобы умерить его гнев. Если, конечно, вы, господин полицмейстер, собирались это мне предложить.