[33].
Но не успели закончиться праздники, как король оказался втянутым в серьезный кризис: на глазах портились отношения между лордом Гортом и Лесли Хор-Белишем, колоритным министром обороны. Их неприкрытая враждебность, в свою очередь, подливала масла в огонь так называемого «таблеточного скандала»: он разразился в ноябре 1939 года, когда Хор-Белиша, посетив Британский экспедиционный корпус, обвинил Горта в том, что тот не спешил с возведением защитных сооружений (круглой формой они напоминали таблетки). Через месяц, отправившись во Францию, король смог лично убедиться, какие недобрые чувства военное начальство питало к его министру. Он, видимо, и сам отчасти стал причиной этой вражды – известно, например, что Георг с нескрываемым презрением относился к тому, что Хор-Белиша поддерживал его старшего брата во время и после кризиса престолонаследия, а в сентябре 1937 года даже ездил в Париж на встречу с герцогом. Король поделился своими чувствами с Чемберленом, который через несколько дней отправился во Францию. В конце концов благодаря вмешательству короля генералы добились своего: 5 января Хор-Белишу вынудили подать в отставку и выйти из состава кабинета, причем он отказался от предложенного ему Чемберленом менее престижного поста президента департамента торговли. Его низвержение вызвало целый шторм в прессе: газеты писали и о великосветской интриге, и о «заговоре в высших военных эшелонах», и о противодействии попыткам ушедшего министра «демократизировать» армию.
Через три дня Чемберлен направил королю письмо о том, что предупреждал еврея Хор-Белишу о «сильном предубеждении против него, сформировавшемся не без его вины», добавив: «в этих обстоятельствах я пришел к заключению, что лучше сделать замену сейчас, пока все спокойно, чем вынужденно спешить потом, когда, вполне возможно, разразится кризис»[34]. Амбициозный, нередко бесцеремонный, Хор-Белиша нажил себе множество врагов, но, несомненно, вся эта история сильно отдавала антисемитизмом; Генри Пауналл, начальник штаба Британского экспедиционного корпуса, писал об отношениях Горта и Хор-Белиши: «Они никогда бы не смогли поладить друг с другом, и это факт – ничего другого и нельзя ожидать от столь разных людей: джентльмена с головы до ног и безродного, узколобого политического шарлатана еврейского происхождения». Сам Хор-Белиша утверждал потом, что высшее армейское офицерство ненавидело его за возвышение, потому что он был «евреем и простым человеком не из их касты»[35].
Сэр Генри «Чипс» Чаннон, автор дневника, полагал, что король сыграл главную роль, настраивая Чемберлена против министра, и что Хор-Белиша знал об этом. «В Лондоне только и разговоров, что о Белише… недавно стало известно, что сам король настоял на уходе Лесли, – записывал Чаннон 8 января. – С самого отречения придворные подхалимы интригуют за его падение… и это навредит монархии, потому что им (придворным) не следует ни интриговать, ни вмешиваться в политику»[36]. Поэтому на следующий день король не без робости ждал встречи с Хор-Белишей, который прибыл в Букингемский дворец, чтобы сложить свои полномочия. Отправленный в отставку министр держался очень почтительно, так что король, успокоившись, записал: «Прибыв в Б. д., имел встречу с Хор-Белишей. К счастью, он был настолько вежлив, что мне не пришлось даже поднимать вопрос о его отставке». Однако на следующей неделе в свою прощальную речь Хор-Белиша, как выразился Чаннон, «вставил… две тонкие шпильки, которые непосвященные могли бы принять за пощечины премьер-министру и которые теперь походят на грустные и очень ловкие аллюзии на суверена»[37].
Скандал еще больше омрачил настроения в обществе. К марту 1940 года Британия уже полгода находилась в состоянии войны. Вопреки ожиданиям страна, по крайней мере во внутренней политике, переживала период относительного затишья. Не было воздушных налетов, которых ждали все, в том числе и правительство. Война велась на море и в воздухе, но конфликт в Западной Европе сводился в основном к словесным битвам и немецкой пропаганде, которая развязала настоящую «войну нервов» против нейтральных стран, вынуждая их поставлять пищевые продукты, масло и другое сырье. Досада росла, а вместе с ней усиливалось недовольство правительством. Король, оставаясь сторонником Чемберлена, тоже был несколько раздражен: «Меня очень волнует общее состояние дел, потому что все, что мы делаем или пробуем делать, оказывается неверным», – писал он в дневнике[38].
И все-таки король упорно продолжал поддерживать моральный дух подданных, разъезжая на своем поезде по всей стране. На военном заводе «где-то в центральных графствах» одна из женщин, отделявших качественные боевые пули от бракованных, обернулась к нему и произнесла: «Будь по-моему, на всех бы написала: “Гитлеру”». Король попробовал было поработать вместе с ней, но не угнался, и сказал со смехом: «Не получается»[39]. В другой раз, надев адмиральскую форму, он несколько часов инспектировал военно-морской флот; как простой кондуктор Георг, стоя у вагона, проверял билеты у солдат Британского экспедиционного корпуса, отправлявшихся в отпуск, чем очень удивил одного сержанта; тот, узнав короля, «ахнул от удивления, встал навытяжку и отдал честь»[40].
Важнейшим вопросом тех месяцев была точка зрения Вашингтона, и здесь у короля был личный интeрес. Начало тому, что несколько десятилетий спустя стали называть «особыми отношениями», было положено в июне 1939 года, когда король с королевой несколько дней ездили по Северной Америке с официальным визитом; первый раз в истории правящий британский монарх посетил свою бывшую непокорную колонию. Тогда главным событием для короля стали сутки, проведенные с Франклином Рузвельтом в загородном доме последнего, на берегу реки Гудзон в округе Датчесс штата Нью-Йорк, где за пивом и хот-догами они обсуждали ухудшение политической обстановки. После этой встречи король уже не сомневался, что в случае войны Британия могла рассчитывать на поддержку Америки. Позднее, в беседе с американским корреспондентом, он выразился вполне откровенно: «Дело в шляпе»[41].
Дальнейшие события показали, как Георг ошибся. Да, Америка симпатизировала британцам и французам, но в сентябре 1939 года опрос общественного мнения показал, что по крайней мере девяносто пять процентов ее граждан совершенно не желали «ввязываться в европейские войны». Рузвельт был бы и рад сделать для Британии все что мог, но его ближайшей задачей была повторная победа на выборах в ноябре 1940 года, кроме того, президента очень критиковали за то, что он якобы подвел страну слишком близко к грани военного вмешательства.
Тем не менее король стремился упрочить их отношения. Это означало, что прежде всего нужно было действовать через Джозефа Кеннеди, посла США в Лондоне и ярого сторонника политики умиротворения. Через несколько дней после начала войны у короля и посла состоялась длительная встреча, и Кеннеди признался, что, по его мнению, Британии не стоило втягивать себя в конфликт, чреватый ее гибелью во имя спасения поляков. Короля насторожили эти слова: он заподозрил, что посол озвучивает то, о чем пишет в Вашингтон. На следующий день в откровенном письме к Кеннеди король назвал Америку, Францию и Британскую империю «тремя подлинно свободными государствами мира» и отметил, что два из них ведут борьбу «против всего, что страстно ненавидят все три», а именно – против Гитлера и его нацистского режима. В конце он писал: «Мы стоим на пороге неизвестного. Невзгоды и страдания войны нам хорошо известны. Но что принесет будущее? Британская империя все твердо для себя решила. Я оставляю все как есть»[42].
И все-таки отчеты Кеннеди оставались мрачными. В январе 1940 года он сообщил министру иностранных дел лорду Галифаксу, что заместитель государственного секретаря Самнер Уэллес вскоре посетит Германию, Францию и Британию, чтобы «президент мог решить, можно ли найти способ урегулирования». Под «урегулированием» он подразумевал переговоры о мире с Германией. Встреча с Уэллесом стала для короля тягостной. «Дело в том, что США не идут к нам на помощь, и ничто не заставит их это сделать, – записал он, но добавил: – Хотя в общем и целом настроены они в пользу Британии»[43].
Невеселые новости приходили и из Северной Европы: там Финляндия полным ходом шла к поражению в «зимней войне» с Советским Союзом. «Спусковым крючком» конфликта стал пакт Молотова – Риббентропа. Формально это был договор о ненападении между Германией и Советским Союзом, но к нему прилагался секретный протокол о разделе стран Восточной Европы на сферы влияния. Финляндия, вместе с частью территории Польши и балтийскими государствами, попала в советскую сферу. Сталин начал с Польши и 17 сентября, через шестнадцать дней после того, как Гитлер вторгся в страну с запада, ввел свои войска в восточные районы страны. После этого советский руководитель заставил Эстонию, Латвию и Литву согласиться на договоры, позволявшие Советскому Союзу строить военные базы и размещать свои войска на их территории. Через месяц он выдвинул множество территориальных претензий к Финляндии, в том числе потребовал отодвинуть границу на Карельском перешейке значительно западнее, в обмен на любую другую территорию. Финны отказались, и 30 ноября, после спровоцированного НКВД пограничного конфликта, двадцать одна советская дивизия общей численностью 450 000 человек перешла границу страны, а советская авиация нанесла удары по Хельсинки. Силы были неравны: по количеству солдат Советский Союз превосходил Финляндию в три раза, по самолетам – в тридцать, по танкам – в сто