Король на войне. История о том, как Георг VI сплотил британцев в борьбе с нацизмом — страница 17 из 48

В тот же день сдалась бельгийская армия. Новость о ее капитуляции в половине девятого утра следующего дня по радио огласил премьер-министр Франции Рейно, заявив при этом, что Леопольд сдался против желания своего правительства и армии, и выразив опасения, что это может означать потерю Британского экспедиционного корпуса. Газеты тут же навесили на Леопольда ярлык «короля-предателя». «С точки зрения циника, такой способ донести эту новость до британской публики вовсе не плох, – заметил Гарольд Николсон, который трудился теперь в Министерстве информации[71]. – Хотя бы потому, что теперь она будет считать причиной несчастья трусость бельгийцев; в определенном смысле так оно и есть». Миртл в своем дневнике написала просто: «Мрачнейший день. Мой двоюродный брат, который говорит по-французски, услышал сообщение Рейно и позвонил нам, мы в ужасе. Действительно, счастье, похоже, от нас отвернулось. Страшный удар. Леопольд, должно быть, совершенно раздавлен».

Но каким-то чудом Британский экспедиционный корпус держался. Адмиралтейство считало, что немцы возьмут Дюнкерк всего через два дня, а за это время можно эвакуировать в лучшем случае 45 000 человек. Энтони Иден, вернувшийся в правительство на пост военного министра, 29 мая имел аудиенцию с королем и сообщил ему, что за предыдущие двое суток эвакуировано 30 000 солдат[72]. Каждый вечер король помечал в дневнике количество спасенных: на следующий день 80 000 человек, затем 133 000 британцев из экспедиционного корпуса и 11 000 французов. К девятому дню с побережья было вывезено 338 226 военных – 198 229 британцев и 139 997 французов. Целая флотилия яхт, моторных и гребных лодок вошла потом в легенду, но в основном в эвакуации участвовали британские миноносцы, паромы, ходившие через пролив, и почтово-пассажирские суда.

4 июня в палате общин Черчилль произнес одну из самых своих известных речей времен войны – вернее сказать, одну из самых своих известных речей вообще – и предупредил, что над Британией нависла угроза вторжения: «Несмотря на то что обширные европейские государства уже оказались или вот-вот окажутся в цепких руках гестапо, пав жертвами нацистского режима, мы не должны терять веру в себя. Мы будем биться до конца… Мы будем драться с врагом и на наших берегах, если ему хватит наглости тут высадиться, и на полях и лугах, и среди холмов и гор, и в тесноте городских улиц – мы всюду дадим противнику достойный отпор…»

На следующий день в своем дневнике Миртл записала коротко: «Все наши вывезены. Слава богу. Виделась с медсестрами, то, о чем они рассказывают, навсегда войдет в историю».

Все кругом ликовали, но у Логов была весомая причина для волнений: в ту неделю, когда Британия пристально следила за событиями в Дюнкерке, они узнали, что Лори, еще в марте получив призывные документы, зачислен в войска связи. Миртл и Джо «всплакнули».

Шла война, но Лайонел и Миртл в своем Бичгроуве старались вести по возможности нормальную жизнь. Миртл проводила много времени в саду и огороде, хотя летом в теплицах было невыносимо жарко – больше 44 °C. 8 июня вместе с друзьями, семьей Муди, они шампанским отметили «дюнкеркское чудо», но следующий день выдался мрачным: Лори, Джо и малышка Сандра приехали договориться о хранении мебели, потому что Лори уходил на войну, а Джо уезжала в свой родной Ноттингем. Миртл было грустно, «что опустел их маленький дом». Через несколько дней Лори привез первые стулья и шкафы. «Очень печально; он как-то осунулся, похудел», – заметила Миртл. После этого она отправилась к Муди, и они снова выпили шампанского. «С нашей помощью старина осушит весь свой подвал».

В следующие выходные Лори и Джо снова приехали в Бичгроув на семейный обед; был за столом и Валентин. Миртл угощала их грудкой цесарки, молодой картошкой и зеленым горошком – «совсем неплохо для войны». Она поразилась выдержке своей снохи и записала: «Джо очень храбрится, бедняжка». Валентину долго нездоровилось, но теперь он вернулся к работе в больнице и чувствовал себя гораздо лучше.


Через несколько дней после Дюнкерка прошла уже совершенно другая эвакуация, на этот раз из Норвегии. Когда немцы вошли в страну, шестидесятишестилетний король Хокон и его сын, кронпринц Улаф, бежали из Осло вместе со всем правительством и большей частью золотого запаса. Они уехали на семьдесят пять миль севернее и скрылись в лесах от немецких военных самолетов, которые все время их атаковали. Видкун Квислинг, норвежский фашист, поставленный нацистами марионеточным премьер-министром, призывал монарха вернуться в столицу и признать его правительство, но Хокон решительно отказался и предпочел изгнание. 7 июня из порта Тромсё в Британию вышел корабль ВМС Великобритании «Девоншир», который вывез короля, членов королевской семьи и правительство. Георг VI и Хокон были близкими родственниками: женой норвежского короля была тетка Георга, Мод, дочь Эдуарда VII; она, впрочем, даже после коронации Хокона в 1905 году часто и подолгу жила в особняке Эпплтон-хаус поместья Сандрингем. Мод умерла в 1938 году в лондонской больнице, и Георг вместе с Хоконом шел за ее гробом, когда его отправляли в Норвегию.

Хокона разместили в Букингемском дворце, по соседству с Вильгельминой Голландской, тоже пока еще жившей там. Дочь Вильгельмины, Юлиану, ее мужа, Бернхарда, и двух дочерей поселили там же на несколько недель до отъезда в Канаду. Звукоинженер Би-би-си Вуд вспоминал, что король, называя все это «нашествием иностранных родственников», как-то пожаловался ему: «Самому сегодня спать негде»[73].

Прибытие норвежской королевской семьи и опасения насчет возможного вторжения в Британию поставили на повестку дня вопрос об обеспечении безопасности Виндзоров. Уже поговаривали о том, чтобы отослать принцесс Елизавету и Маргарет в Канаду, по примеру других аристократических семей страны, но королева решительно заявила: «Дети не покинут страну без меня. Я не покину страну без Короля. А Король не покинет страну никогда»[74]. Поэтому сестер разместили сначала в особняке Роял-лодж Большого Виндзорского парка, а потом в самом Виндзорском замке, причем по соображениям безопасности официально было объявлено, что они находятся «в сельской местности». Король и королева тоже ночевали в замке: сначала в убежище, оборудованном под башней Брунсвик, а потом, с начала сентября 1940 года, на первом этаже башни Виктории (или башни Королевы, как ее по-другому называют), специально укрепленной против бомб. Там же они проводили выходные, но в остальные дни недели бронированный автомобиль возил их в Букингемский дворец и обратно, и в кабине всегда лежали противогазы и каски.

Основной целью немецких бомбардировок был дворец, но охраняли его несерьезно, чуть ли не по-любительски: бомбоубежище для королевских особ устроили в бывшей комнате горничных, в полуподвале, обшили его деревом, обложили мешками с песком и поставили ручные насосы. «Первое, что бросается в глаза, – убежище слишком незамысловато», – заметил один журналист, посетивший его в конце года[75], хотя многие его читатели, у которых не было, как у Логов, надежного подвала и которые были вынуждены прятаться где-нибудь у себя на заднем дворе или в городском убежище, охотно поменялись бы с королевской четой.

Линолеумные полы закрыты коврами, не подходящими ни по размеру, ни по цвету, большой старомодный умывальник, которым когда-то пользовались горничные, открыт всем любопытным взорам. На столе из хорошо выскобленных сосновых досок, придвинутом к стене, когда-то громоздились стопки простыней и полотенец. Теперь же на нем стоит небольшое зеркало, лежат расчески слоновой кости и щетки – он «сделал карьеру» и стал туалетным столиком королевы.

На стенах выцветшие обои в цветочек, самые солидные предметы мебели – два больших дивана и два кресла; их принесли сюда откуда-то из дворца. Они обиты дорогим атласом густо-красного цвета, а диваны такие большие и широкие, что на них вполне можно спать, как на кроватях. На них лежат сложенные одеяла, большие подушки; поодаль от одного дивана поставлен маленький круглый позолоченный столик. На нем – небольшой поднос с маленьким чайником и двумя чашками тонкого белого фарфора с золотом, украшенными коронами, чтобы, как на прошлой неделе в общественном бомбоубежище, король с королевой могли «спокойно выпить чаю» – хотя здесь они могут заварить его сами, воспользовавшись маленьким электрическим чайником. На столе у другого дивана – пасьянсные карты, бутылки с минеральной водой, стаканы, записная книжка и карандаши, два электрических фонарика, пузырек с нюхательной солью. Тут же домашний, точнее, дворцовый телефон. Окна закрыты тяжелыми шторами и снаружи заложены мешками с песком, но к одному из них ведут крутые деревянные ступени – это запасный выход. Рядом с ним противопожарный насос, ведра с песком и водой, кое-какой саперный инструмент, две керосиновые лампы-«молнии».

Кроме того, в убежище есть большой мощный радиоприемник, похожий на тот, который король слушает в своей гостиной, а его стены и окна непроницаемы для газов. По соседству оборудованы убежища для фрейлин, конюших и вообще для всех, кто находится во дворце; когда звучит сигнал воздушной тревоги, каждый обязан направиться в отведенное ему место.

Только в 1941 году к дворцу пристроили настоящее бетонное бомбоубежище, с газонепроницаемыми помещениями, кухней и санузлом. Безопасность наверху была организована лишь немного более профессионально. Однажды Хокон спросил короля, как дворец защищен от возможного десанта немецких парашютистов. В ответ король нажал тревожную кнопку и вызвал представителя отряда особого назначения – специального подразделения для круглосуточной охраны и, при необходимости, эвакуации королевской семьи. Никто не появился. Выяснять, в чем дело, послали конюшего. Оказалось, что дежурный сержант полиции убедил офицера охраны, что «никакого нападения не будет», а тот распустил своих подчиненных. Когда все стало ясно, охранники кинулис