йна охотно прислуживала Вивиане - ведь эта умудренная годами женщина была живым воплощением Богини, а мудрость и магическая сила возносили ее над всеми прочими людьми. Но она знала, что и сама может овладеть этими силами, если будет достаточно усердна; и возможно, настанет день, когда и к ней будут относиться с таким же почтением.
Но военному вождю страны, - равно как и его супруге, - такая власть не подобала, и Моргейну бесило, что Артур поддерживает при своем дворе подобные порядки, присвоив власть, какая могла принадлежать лишь величайшим из друидов и жриц. "Артур по-прежнему носит меч Авалона. Но раз он не сдержал клятву, данную Авалону, следует отнять у него меч".
Внезапно Моргейне почудилось, будто комната вокруг нее застыла и словно бы расширилась. Моргейна по-прежнему смотрела на Гвенвифар, приоткрывшую рот в попытке что-то сказать, - но в то же время она смотрела сквозь королеву, словно оказалась вдруг в волшебной стране. Все вокруг виделось далеким, маленьким и расплывчатым, и разум Моргейны объяла глубокая тишина. И в этой тишине она увидела незнакомую комнатку и Артура, который спал, сжимая в руке обнаженный Эскалибур. И она склонилась над Артуром - забрать меч она не могла, но зато перерезала серповидным ножом Вивианы шнур, на котором висели ножны. Ножны были старыми: бархат истерся, а драгоценная золотая вышивка потускнела. Моргейна взяла ножны и оказалась на берегу огромного озера, и вокруг не было ничего, кроме шороха тростника...
- Я же сказала, - нет, вина я не хочу, мне надоело вино к завтраку, заявила Гвенвифар. - Может, Элейна найдет на кухне свежего молока? Моргейна! Ты что, собралась падать в обморок?
Моргейна моргнула и перевела взгляд на Гвенвифар. Она постепенно приходила в себя, пытаясь вернуть ясность зрения. Ничего этого не было, она не металась, как сумасшедшая, по берегу озера, сжимая в руке ножны... и все же это место походило на волшебную страну - будто она смотрела на него сквозь воду, подернутую рябью, и все казалось сном, который она однажды уже видела, и нужно было лишь вспомнить его... и все то время, пока Моргейна заверяла королеву и Элейну, что с ней все в порядке, и обещала сама сходить за молоком, если на кухне его не окажется, разум ее блуждал в лабиринтах этого сна... вспомнить бы только, что же ей приснилось, и тогда все будет хорошо...
Но стоило Моргейне выйти на свежий воздух, - невзирая на лето, утро было прохладным, - как ей перестало казаться, будто этот мир готов в любой миг слиться с миром фэйри. Голова раскалывалась от боли, и весь день она находилась под впечатлением своего сна наяву. Если бы только вспомнить... она бросила Эскалибур в озеро, верно, чтобы королева фэйри не смогла им завладеть... Нет, не то, не то... И разум Моргейны снова и снова блуждал по хитросплетениям неотвязного сна.
Но после полудня, когда солнце уже начало клониться к закату, Моргейна услышала пение труб, возвещающих о прибытии Артура, - и весь Камелот засуетился. Моргейна вместе с другими женщинами бросилась на земляной вал, окружающий холм, чтоб посмотреть оттуда, как королевский отряд под реющими знаменами скачет к замку. Рядом с Моргейной стояла Гвенвифар; королеву била дрожь. Гвенвифар превосходила Моргейну ростом, но в это мгновение она показалась Моргейне ребенком - долговязой девчонкой с тонкими белокожими руками и узкими, хрупкими плечами, которая боится наказания за мнимое прегрешение. Она коснулась рукава Моргейны дрожащей рукой.
- Сестра... следует ли моему господину знать об этом? Все уже свершилось, и Мелеагрант мертв. У Артура нет причин начинать войну. Может, лучше, если он будет думать, что лорд мой Ланселет подоспел вовремя, чтобы... чтобы предотвратить... - голос ее сделался тонким, как у ребенка, и Гвенвифар так и не смогла договорить.
- Сестра, тебе решать, говорить ему об этом или нет, - ответила Моргейна.
- Но... вдруг он потом услышит...
Моргейна вздохнула. Почему бы Гвенвифар хоть раз не высказать прямо, что она имеет в виду?
- Если Артуру предстоит услышать нечто такое, что причинит ему боль, он услышит это не от меня; а более никто здесь не имеет права говорить об этом. Но он не может винить тебя за то, что тебя заманили в ловушку и побоями принудили подчиниться.
Но сразу вслед за этим Моргейна поняла, что заставляет Гвенвифар дрожать - поняла так же отчетливо, как если бы собственными ушами услышала голос священника, обращающегося к трепещущей Гвенвифар - к нынешней или к Гвенвифар-девочке? - и вещающего, что женщину могут изнасиловать лишь в том случае, если она сама введет мужчину в искушение, как Ева ввела в грех праотца нашего Адама; что святые великомученицы в Риме предпочитали скорее умереть, чем расстаться с невинностью... Как бы она ни старалась найти забвение в объятиях Ланселета, в глубине души королева верила, что виновна в произошедшем и достойна смерти за то, что была изнасилована, но осталась жить. А раз она не умерла сама, Артур имеет право убить ее... И никакие увещевания не в силах будут заглушить этот голос, звучащий в душе Гвенвифар.
"Она чувствует себя настолько виноватой из-за истории с Мелеагрантом, что уже даже не стыдится своей связи с Ланселетом..."
Гвенвифар дрожала, несмотря на пригревающее солнце.
- Скорей бы он подъехал, чтобы мы могли уйти в дом. Смотри, ястребы кружат. Я боюсь ястребов - мне все время кажется, что они могут на меня наброситься...
- Боюсь, сестра, ты для них крупновата и жестковата, - любезно заметила Моргейна.
Слуги поспешно отворили перед королевским отрядом главные ворота. Сэр Экторий до сих пор сильно хромал после ночи, проведенной в холодном подвале, но это не помешало ему выйти вперед вместе с Кэем. Кэй, исполнявший все это время роль хранителя замка, склонился перед Артуром.
- Добро пожаловать домой, мой лорд и король. Артур спрыгнул с коня и обнял Кэя.
- Что за церемонное приветствие, Кэй, негодник ты этакий? Все ли у нас в порядке?
- Сейчас все в порядке, - произнес Экторий, особенно подчеркнув слово "сейчас", - но у тебя снова есть повод поблагодарить твоего конюшего.
- Это правда, - сказала Гвенвифар, выступая вперед. Ланселет осторожно поддержал ее под руку. - Мой лорд и король, Ланселет спас меня из западни, устроенной изменником, спас от участи, какой не должна подвергаться ни одна христианка.
Артур взял королеву и Ланселета за руки.
- Я, как всегда, благодарен тебе, дорогой мой друг, равно как и моя супруга. Пойдем. Нам следует поговорить об этом наедине.
И, так и не выпуская рук Гвенвифар и Ланселета, он направился вверх, к входу в замок.
- Интересно, что за басню поспешать состряпать для короля эта непорочная королева и прекраснейший из ее рыцарей? - негромко, но весьма отчетливо произнес кто-то из придворных. Моргейна расслышала эти слова, но так и не смогла понять, откуда же они донеслись.
"Возможно, мир - не такое уж безоговорочное благо, - подумала Моргейна. - Теперь, когда они лишились своих обычных занятий, им больше нечего делать, кроме как сплетничать и злословить".
Но если Ланселет покинет двор, злословие утихнет. И Моргейна решила, не мешкая, приложить все усилия, дабы довести дело до конца.
В тот вечер за ужином Артур попросил Моргейну принести арфу и спеть.
- Я целую вечность не слышал, как ты поешь, сестра, - сказал Артур, привлек Моргейну к себе и поцеловал - впервые за очень долгое время.
- Я с радостью спою, - отозвалась Моргейна. - Но когда же Кевин вернется ко двору?
Моргейна с горечью думала об их ссоре; никогда, никогда она не простит Кевину измены Авалону! И все же она, сама того не желая, скучала о Кевине и с сожалением думала о тех временах, когда они были любовниками.
"Просто я устала ложиться спать в одиночестве, только и всего..."
Мысли Моргейны свернули к Артуру и к ее сыну, что находился сейчас на Авалоне... Если Гвенвифар придется удалиться от двора, Артур наверняка женится снова; но пока что не похоже, чтобы к тому шло. И хотя у Гвенвифар никогда не будет детей, возможно ли такое, чтобы их сына, ее и Артура, признали наследником отца? Он унаследовал королевскую кровь по обеим линиям, кровь Пендрагона и кровь Авалона... Игрейна мертва, и огласка не причинит ей боли.
Она уселась на резной раззолоченный табурет, стоявший рядом с троном, и поставила арфу на пол; Артур и Гвенвифар придвинулись поближе и уселись рука об руку. Ланселет растянулся на полу рядом с Моргейной, глядя на арфу. Но время от времени Моргейна ловила его взгляд, устремленный на Гвенвифар, - и читала в глазах Ланселета безудержное желание. Как он может на глазах у всех обнажать свое сердце? Но затем Моргейна поняла, что заглянуть в глубину его сердца может лишь она - для прочих Ланселет был всего лишь придворным, с почтением взирающим на свою королеву и обменивающимся с ней шутками - на правах близкого друга ее супруга.
Когда Моргейна коснулась струн арфы, мир внезапно снова сделался маленьким и далеким, но в то же время огромным и странным; все вокруг утратило форму и очертания. Арфа казалась не больше детской игрушки, но одновременно с этим была чудовищно тяжелой и грозила раздавить Моргейну. Моргейна сидела на каком-то высоком троне и сквозь блуждающие тени вглядывалась в незнакомого молодого мужчину с узким венцом на темных волосах; и при взгляде на него все ее тело пронзило острейшее желание. Их взоры встретились, и словно чья-то рука коснулась самого тайного уголка ее тела, пробуждая жажду обладания... Пальцы Моргейны соскользнули со струн. Ей что-то виделось... Лицо дрогнуло. Мужчина улыбнулся ей. Нет, это не Ланселет, это кто-то другой... Нет, все заволокло тенями...
Сквозь видение пробился звонкий голос Гвенвифар.
- Взгляните! Леди Моргейна! Моей сестре плохо!..
Моргейна почувствовала, как Ланселет подхватил ее и заглянул в глаза и снова, как в видении, тело ее обмякло, затопленное волной желания... нет, это было всего лишь видением. Этого не было. Моргейна растерянно провела рукой по лицу.