- Хорошо, что при христианнейшем дворе Лота нету такого обычая, верно? - пробормотал Гвидион. Но он сказал это так тихо, что взрослые могли сделать вид, будто не услышали его слов.
"Он злится, потому что на него не обращают внимания, только и всего, подумала Моргауза. - А стоит ли сердиться на щенка за то, что он пытается цапнуть меня зубками?"
- По древнему обычаю, - сказала Ниниана, и ее прекрасный лоб прорезали тонкие морщинки, - Гвенвифар не считается супругой мужчины до тех пор, пока не родила ему сына, и если другой мужчина сумеет отнять ее у Артура...
- Вот в том-то и дело, - рассмеялась Вивиана. - Артур вполне способен отстоять свою жену силой оружия. И я не сомневаюсь, что именно так он и поступит. - Затем она посерьезнела. - Единственное, в чем мы можем быть твердо уверены, так это в том, что Гвенвифар по-прежнему бесплодна. Если же она снова понесет, существуют заклинания, которые не позволят доносить ребенка до срока. Она не проносит плод и нескольких недель. Что же касается наследника Артура... - она умолкла и взглянула на Гвидиона. Тот по-прежнему сидел, сонно уложив голову на колени Ниниане. - Вот сын королевской крови Авалона - и сын Великого Дракона.
У Моргаузы перехватило дыхание. Все эти годы она была свято убеждена: лишь несчастная случайность стала причиной тому, что Моргейна понесла дитя от своего единоутробного брата. Лишь теперь замысел Вивианы раскрылся ей во всей полноте и потряс Моргаузу своей дерзостью - сделать дитя Авалона и Артура преемником отца.
"На что Король-Олень, когда вырос молодой олень?.."
Долю мгновения Моргауза не понимала, то ли эта мысль пришла к ней в голову, то ли была эхом мыслей кого-то из жриц Авалона; так было всегда в те тревожные, незавершенные моменты, когда в ней просыпалось Зрение. Сама Моргауза не могла контролировать его приход и уход, да, по правде говоря, и не старалась этого делать.
Гвидион, широко распахнув глаза и приоткрыв рот, подался вперед.
- Госпожа... - выдохнул он. - Это правда, что я... я - сын... сын Верховного короля?
- Да, - ответила Вивиана, поджав губы. - Но священники никогда этого не признают. Для них это страшнейший грех - когда мужчина производит на свет сына от дочери своей матери. Они стремятся превзойти в святости саму Богиню, что приходится матерью всем нам. Но это правда.
Кевин повернулся и медленно, с трудом заставив искалеченное тело подчиниться, опустился на колено перед Гвидионом.
- Мой принц и мой лорд, - сказал он, - дитя королевской крови Авалона, сын сына Великого Дракона, мы приехали, чтобы увезти тебя на Авалон, где ты сможешь подготовиться к своему предназначению. Завтра утром ты должен быть готов к отъезду.
Глава 2
"Завтра утром ты должен быть готов к отъезду..."
Это было подобно кошмарному сну: они произнесли вслух то, что я хранила в тайне все эти годы, даже после родов, когда все думали, что я не выживу... Я могла умереть тогда, и никто бы не узнал, что я родила ребенка от брата. Но Моргауза выведала у меня эту тайну, и Вивиана узнала... Недаром ведь говорят: три человека могут сохранить тайну, но лишь при том условии, что двое из них лежат в могиле... Все это задумала Вивиана! Она использовала меня, как прежде использовала Игрейну!
Но затем сон начал таять и идти рябью, словно поверхность воды. Я изо всех сил старалась удержать его, услышать, что же будет дальше. Кажется, там был Артур; он обнажил меч и двинулся на Гвидиона, и отрок извлек Эскалибур из ножен..."
Моргейна сидела в Камелоте, у себя в комнате, завернувшись в одеяло. Нет, твердила она себе, нет, это был сон, всего лишь сон. "Я даже не знаю, кто сейчас ближайшая помощница Вивианы. Наверняка это Врана, а вовсе не та светловолосая женщина, столь похожая на мою мать. Я раз за разом вижу ее в снах, но кто знает, действительно ли эта женщина ступает по земле или то всего лишь искаженный снами образ моей матери? Я не помню в Доме дев никого, кто был бы схож с нею...
Я должна была находиться там. Это я должна была находиться рядом с Вивианой, и я сама, по своей воле отказалась от этого..."
- Смотрите-ка! - позвала от окна Элейна. - Всадники уже съезжаются, а ведь до празднества, назначенного Артуром, еще целых три дня!
Женщины, находившиеся в покоях, столпились вокруг Элейны, глядя на поле, раскинувшееся под стенами Камелота; оно уже было усеяно палатками и шатрами.
- Я вижу знамя моего отца, - сказала Элейна. - Вон он едет, а рядом с ним мой брат, Ламорак. Он уже достаточно взрослый, чтобы быть одним из соратников Артура. Может быть, Артур изберет его.
- Но во время битвы при горе Бадон он был еще слишком юн, чтобы сражаться, верно? - спросила Моргейна.
- Да, он был еще юн, и все-таки сражался там, как всякий мужчина, способный держать оружие в руках, - с гордостью ответила Элейна.
- Тогда я не сомневаюсь, что Артур изберет его в соратники, хотя бы для того, чтоб порадовать Пелинора, - сказала Моргейна.
Великая битва при горе Бадон произошла четыре года назад, в Троицын день, и Артур объявил, что отныне и впредь будет отмечать этот день как величайший свой праздник и всегда будет собирать на него своих рыцарей. Кроме того, он пообещал, что будет в праздник Пятидесятницы выслушивать всякого просителя и вершить правосудие. И всем подвластным Артуру королям ведено было являться в этот день к Верховному королю, чтоб заново подтвердить свою клятву верности.
- Тебе надлежит пойти к королеве и помочь ей одеться, - сказала Моргейна Элейне, - да и мне тоже пора. Большое празднество - через три дня, и мне нужно переделать еще множество дел.
- Сэр Кэй обо всем позаботится, - возразила Элейна.
- Конечно, он разместит гостей и распорядится об угощении, - охотно согласилась Моргейна. - Но мне нужно проследить, чтобы зал украсили цветами, и проверить, начищены ли серебряные чаши. И, похоже, миндальным пирогом и сладостями тоже придется заняться мне - у Гвенвифар и без того будет достаточно хлопот.
На самом деле, Моргейна была только рада, что до праздника нужно успеть переделать столько дел: это поможет ей выбросить из головы ужасный сон. Все это время, стоило лишь Авалону войти в ее сны, как Моргейна тут же в отчаянье изгоняла его... и не узнала, что Кевин поехал на север, в Лотиан. "Нет, - сказала она себе, - я и сейчас этого не знаю. Это был всего лишь сон". Но днем, когда ей встретился во дворе старик Талиесин, Моргейна поклонилась ему, а когда он протянул руку, чтобы благословить ее, она робко произнесла:
- Отец...
- Что, милое дитя?
"Десять лет назад, - подумала Моргейна, - я непременно вспылила бы: зачем Талиесин разговаривает со мной, словно с малышкой, что забралась к нему на колени и дергает его за бороду?" Теперь же, как ни странно, это ее успокоило.
- Собирается ли мерлин Кевин приехать сюда к Троицыну дню?
- Думаю, нет, дитя, - отозвался Талиесин и доброжелательно улыбнулся. - Он поехал на север, в Лотиан. Но я знаю, что он очень любит тебя и вернется к тебе сразу же, как только сможет. Думаю, ничто не сможет отвратить его от этого двора, пока ты пребываешь здесь, маленькая Моргейна.
"Неужто же весь двор знает, что мы были любовниками? А ведь я вела себя так осторожно!"
- Отчего все при дворе болтают, будто Кевин Арфист пляшет под мою дудку, - ведь это же неправда! - раздраженно произнесла Моргейна.
Снова улыбнувшись, Талиесин произнес:
- Милое дитя, никогда не стыдись любви. И для Кевина бесконечно важно, что женщина, столь добрая, изящная и прекрасная...
- Ты смеешься надо мной, дедушка?
- С чего бы вдруг я стал над тобою смеяться, малышка? Ты - дочь моей любимой дочери, и я люблю тебя всей душой, и ты знаешь, что я считаю тебя самой прекрасной и талантливой изо всех женщин. А Кевин, в чем я совершенно уверен, ценит тебя еще выше: ведь ты единственный, не считая меня, человек при этом дворе, и единственная женщина, кто способен беседовать с ним о музыке на его языке. И когда ты являешься, для Кевина восходит солнце, когда же уходишь - настает ночь. И если тебе это неизвестно, стало быть, ты здесь единственная, кто этого не знает. Ты для него - звезда, что озаряет его дни и ночи. И ты достойна этого. А ведь мерлину Британии не запрещено и жениться, буде он того пожелает. Пусть он не принадлежит к королевскому роду, но он благороден душою, и когда-нибудь он станет Верховным друидом, если мужество не покинет его. И в тот день, когда он придет просить твоей руки, думаю, ни я, ни Артур не откажем ему.
Моргейна опустила голову и уставилась в землю. "Ах, как бы было хорошо, - подумалось ей, - если бы я могла любить Кевина так же, как он любит меня. Я дорожу им, я хорошо к нему отношусь, мне даже нравится делить с ним ложе. Но выйти за него замуж? Нет, ни за что, ни в коем случае, как бы он меня ни обожал".
- Я не собираюсь выходить замуж, дедушка.
- Ну что ж, дитя, поступай, как тебе угодно, - мягко произнес Талиесин. - Ты - леди и жрица. Но ты ведь не так уж молода, и раз ты покинула Авалон - нет-нет, я вовсе не собираюсь тебя упрекать, - но мне кажется, что было бы неплохо, если бы ты пожелала выйти замуж и обзавестись собственным домом. Не будешь же ты до конца дней своих оставаться на побегушках у Гвенвифар? Что же касается Кевина Арфиста, он, несомненно, находился бы сейчас здесь, если бы мог, - но он не может ездить верхом так быстро, как другие. Это хорошо, что ты не презираешь его за телесную слабость, милое дитя.
Когда Талиесин ушел, Моргейна, погрузившись в глубокую задумчивость, направилась к пивоварне. Ах, если бы она и впрямь любила Кевина! Но, увы, Талиесин заблуждается...
"И за что мне эта страсть к Ланселету?" Эта мысль преследовала ее все то время, пока она готовила душистую розовую воду для омовения рук и всяческие сладости. Ну что ж, по крайней мере, пока Кевин был здесь, у нее не было причин желать Ланселета. Впрочем, мрачно подумала она, это все равно не имеет значения. "Желание должно быть обоюдным - иначе оно бесплодно". Моргейна решила, что, когда Кевин вернется ко двору, надо будет принять его так радушно, как ему хочется.