Глава IXЗОЛОТОМ БОЛЬШЕ НЕ ПЛАТЯТ
Представьте себе, как Дюма, высокий, юный, сильный сын героя Франции, твёрдо убеждённый в собственных талантах и уверенный в будущем успехе, на рассвете майского дня выходит из дилижанса на почтовой станции, что располагалась на улице дю Булуа в самом центре Парижа.
Можно ли быть более счастливым? Ведь он попал в Париж двадцати одного года от роду! Париж — единственный в мире город, где радостно жить, даже если человек несчастен, как утверждала госпожа де Сталь.
Какая удача! Однако позже Дюма говорил, что удача — всего-навсего естественный результат решительной любовной интриги человека с его собственной жизнью.
«Точно так же, как ни одна женщина не может отказать в благосклонности по-настоящему решительному мужчине, который за ней ухаживает, — заявлял он, — жизнь сама подарит вам всё лучшее, что в ней есть, если вы ухаживаете за ней с блеском».
В таком случае никто не ухаживал за жизнью столь пылко, как Дюма. Даже когда он добился славы, удача продолжала осыпать его своими дарами.
Скажите, к примеру, найдётся ли писатель, который не был бы счастлив найти под рукой, в ближайшем своём окружении, готовый сюжет и заодно публику, уже громко требующую от него книгу?
А Дюма выпало это счастье. Ещё до его рождения семья Дюма была близко знакома с семьёй Колларов де Вилье-Эрон, и юный Александр знал их внучку Мари Каннель с первого дня её появления на свет. Эта девочка стала прославленной госпожой Лафарж, которая, обвинённая в убийстве мужа и приговорённая к пожизненному заключению, вызывала интерес всей Европы. Тот факт, что Дюма близко её знал, лишь способствовал его писательской славе. О нём также много говорили в связи с делом Дюжарье, погибшем на дуэли; дуэль эта вызвала судебный процесс, на котором Дюма выступал свидетелем и вызвал восторг всей Франции своими блестящими ответами на вопросы судей.
Даже после смерти Дюма всё ещё выпадала удача, и он заставлял говорить о себе. Он оставил заметки о своей встрече в 1836 году в Париже с Эдгаром Алланом По[59]; в них он рассказывает, как нашёл По квартиру, где тот мог работать всю ночь без всякого беспокойства. Эрудиты-литературоведы признаются, что бессильны опровергнуть это утверждение Дюма.
Повезло Дюма и с Ф.-У. Ридом[60]. Этот бедный парень, служащий в аптеке новозеландского города Фангарен, работал сверх меры, не отдыхая даже по субботам и воскресеньям. Однажды в руки Рида случайно попала ветхая, в бумажной обложке книжка «Граф де Монте-Кристо». Работа позволяла ему прочитывать в неделю лишь две-три страницы, но роман увлёк его так страстно, что преобразил всю жизнь Рида. Он проникся к Дюма таким восхищением, что постепенно прочёл все переводы его произведений на английский язык; потом с бесконечным терпением он выучил французский, чтобы прочесть всё, написанное Дюма. Спустя много лет беспрерывных исследований Рид стал крупнейшим в мире авторитетом в изучении Дюма и обладателем самого полного собрания творений писателя. Дюма выпала удача спустя много лет после его смерти обрести поклонника в Новой Зеландии, но эта удача равна мере того геркулесова труда, который он свершил за свою жизнь.
Эпоха Дюма примечательна не только тем, что во множестве рождала талантливых людей, но и тем, что умела их ценить. Где сегодня найдёшь издателей, которые, нагрузившись золотом, стали бы переплывать моря ради того, чтобы просить роман у писателя-изгнанника, подобно тому как они спешили на остров Гернсей, оспаривая друг у друга «Отверженных» Виктора Гюго, у кого бельгиец Лакруа вырвал рукопись, выложив за неё 125 тысяч франков золотом?
На столе у Гюго была сложена стопа исписанных листов вверх изнанкой.
— Могу ли я взглянуть? — спросил Лакруа.
— Нет, — сухо отрезал Виктор Гюго.
— Но... но если предположить, что это просто чистая бумага?
— Вы получите право продавать её, поставив на обложке моё имя. Можете быть уверены, торговля пойдёт хорошо.
— Вы правы, — согласился Лакруа, навсегда распрощавшись с мешочками, набитыми золотыми монетами.
Увы, подобных золотых гонораров теперь нет.
Где сегодня можно найти писателя, который смог бы сделать то, что сделал Дюма в России в середине прошлого века?
Встретив в глуши Кавказа приятного молодого человека Василия, пожелавшего стать его слугой, Дюма объявил:
— Я беру вас. Поезжайте в Париж и ждите меня там.
Василий запрыгал от радости, но потом вспомнил, что должен пройти воинскую службу и что власти не выдадут ему паспорт. Кроме того, у него не было ни копейки.
Дюма попросил лист бумаги, перо и чернила и написал: «Привет! Александр Дюма, гражданин Парижа и всего мира, почтительно просит все народы нашего земного шара признать действительным этот паспорт и открывать свои границы его подателю».
Ниже он приписал постскриптум, прося все железнодорожные и пароходные компании обеспечить Василию бесплатный проезд, а счета для оплаты присылать в Париж на имя Дюма.
Когда Дюма вернулся из путешествия, в парижской квартире его ждал Василий с паспортом, снабжённым дюжиной виз; к паспорту были присоединены двадцать — тридцать счетов транспортных компаний и гостиниц, на большинстве которых стоял штамп «оплачено», сопровождаемый припиской вроде следующей; «Это небольшое вознаграждение за удовольствие прочесть «Двадцать лет спустя».
Да, таких золотых гонораров теперь нет.
Дюма понял это, когда незадолго до смерти побывал на Всемирной выставке 1867 года и посетил Дворец промышленности, воздвигнутый между Елисейскими полями и Пассажем королевы. Он смотрел на огромный маятник, который поднимался и опускался над большой неподвижной паровой машиной; смотрел на громадную шайбу, плавно вращающуюся на шарикоподшипниках; наблюдал стремительное движение поршней.
После долгого молчания он повернулся к актрисе Аде Айзекс Менкен[61], красивой американской еврейке, что стала последней его любовницей, и спросил:
— Вы действительно думаете, что дух человеческий сможет выжить?
И, печально покачав головой, сам себе ответил:
— Это подтасованная дуэль. Машина наверняка одолеет дух.
Глава XОСОБЕННЫЙ СЕКРЕТЕР ДЛЯ БЕДНОГО ПАРНЯ
Но вернёмся к первому майскому дню Дюма в Париже.
Выйдя из дилижанса, Дюма прихватил с собой всё, что ещё оставалось в корзине, которую мать наполнила съестным, — за ночь, между короткими перерывами на сон, он почти опустошил её, — и, сдав багаж в камеру хранения почтовой станции, быстрым шагом пересёк весь город, жуя на ходу, и поднялся на холм Монмартр, где жил граф Риббинг.
Граф с сыном Адольфом завтракал в саду, когда появился Дюма и, распахнув руки для объятий, воскликнул:
— А вот и я!
Адольф расцеловал Александра, граф пожал ему руку.
— Я приехал в Париж, чтобы стать писателем! — объявил Дюма.
— Ура! — вскричал Адольф. — Где-нибудь приняли хоть одну вашу рукопись?
— Нет, пока нет.
— Значит, вы нашли место?
— Нет, ещё нет.
— Тогда получили наследство? Скорее рассказывайте об этой приятной новости.
— Моя единственная приятная новость состоит в том, что я приехал сюда, чтобы стать писателем.
— Но на что вы собираетесь жить?
— Буду писать.
— Да, потом конечно, ну а сейчас?
— Что ж, найду себе место!
— Каким образом?
— Это просто.
— Хорошо, хорошо, — вмешался граф. — Сперва спросим у нашего доброго друга, завтракал ли он.
— Я хотел бы, чтобы вы не задавали мне столь конкретный вопрос, — ответил Дюма.
— Почему? — спросил граф.
— Потому что я вынужден ответить вам правду: завтракал.
— Хорошо, но почему это так трудно сказать?
— Потому что боюсь, как бы мой ответ не помешал мне позавтракать с вами.
— Ага, понимаю! — воскликнул граф. — Я просто должен был пригласить разделить с нами завтрак!
— Я очень рад! — вскричал Дюма, протягивая руку к блюду с яйцами.
— Теперь, молодой человек, — продолжал граф, — объясните нам, каким образом вы намереваетесь столь просто найти место.
— Я нашёл в переписке моего отца фамилии тех из его добрых друзей, что сегодня ещё здравствуют: маршала Беллюньского, маршала Журдана, маршала Себастиани, генерала Фуа и других.
— И написали им?
— Нет. Я лично их навещу.
— Вот как! Вы намерены явиться к ним, даже не предупредив письменно о вашем визите?
— Именно, — ответил Дюма, снова принимаясь за яйца.
— Сие означает, — откашлявшись, продолжал граф, — что вы предстанете перед ними в том виде, в каком вы есть?
— Да, — ответил Дюма. — А почему бы и нет?
— Да так, мой мальчик, так.
Дюма даже не догадывался, как нелепо он выглядит. Костюм на нём был совершенно устаревшего покроя и невероятно пёстрой расцветки, а волосы — это сразу бросалось в глаза — были пострижены матерью; единственная причина, которая не позволяла рассмеяться, взглянув на него, заключалась в выражении лица Дюма, таком пылко-самонадеянном, но вместе с тем таком простодушном, что насмехаться над ним было бы равносильно тому, что пнуть ногой щенка, пытающегося, виляя хвостом, лизнуть вам руку.
— А вам не приходила мысль, что всё-таки лучше было бы письменно испросить разрешения быть принятым?
— Зачем? Что они могут написать мне в письме, чего не могли бы сказать мне устно? И разве не лучше, если я окажусь на месте, чтобы принять ту должность, какую мне предложат?
— Пусть так, но вы представляете себе, как много людей, ищущих места, каждый день осаждают высокопоставленных лиц?
— Я не думал об этом. В любом случае все эти люди не могут оказаться сыновьями их близких друзей.