Впрочем, он не был единственным, на кого встреча, устроенная Людовиком, произвела впечатление. Посол Савойи при дворе дофина поспешил в Шамбери доложить Людовико, что, какие бы силы Франция ни выставила против Людовика, он все, несомненно, предусмотрит и перехитрит кого угодно. Особенно поразили воображение Людовико ядра с двойным зарядом.
Позднее, уже в Гренобле, когда к епископу вернулся весь его непревзойдённый апломб, он торжественно передал Людовику королевское послание.
Дофина не удивило, что его отец отверг всё. Ведь они с королём проявляли единодушие только в одном случае — если речь шла о Маргарите. Так что в этом случае его больше интересовала форма передачи письма, а не его суть.
Епископ повёл себя неожиданно миролюбиво, что свидетельствовало о его слабости. Король Карл бранил сына за женитьбу на совсем ещё девочке.
— Но никто и не говорит, что уже в ближайшие годы мы станем жить как муж и жена, — резко возразил Людовик, — всё же остальное, как отлично известно вашему высокопреосвященству, сделано в полном соответствии с правилами и обычаями.
— Помимо того, ваш родитель сожалеет о браке принца Пьемонтского с Иоландой. Откровенно говоря, для Франции этот союз нежелателен.
— Но она любит его, ваше преосвященство. Для меня этого достаточно. Попробуйте спросить у короля, где ему случалось находить любовь, и, если угодно, пересчитайте его отпрысков.
Епископ поджал губы и сменил предмет беседы.
В один из её моментов Людовик едва не расхохотался.
— Если вам так уж необходимо снова жениться, — увещевал епископ, — ваш отец отнесётся к этому с пониманием и одобрением. Его огорчает лишь то, что вашей избранницей стала принцесса Савойская — она ведь ещё дитя. У короля на примете есть более зрелая дама из древнего и знатного рода — из королевского дома Венгрии. Собственно, речь идёт о тётке нынешнего венгерского короля. Это был бы исключительно выгодный союз, не говоря уж об экзотической восточной красоте невесты.
Людовику нравилось, что разговор принял спокойный, ровный тон, к тому же он не хотел без нужды наживать врага.
— Вы правы, Шарлотта ещё весьма юна, — ответил он, — я самым тщательнейшим образом обдумаю предложение отца. Ведь и воистину ничто — согласен с вами! — не сравнится с экзотикой восточной красоты.
Но, как ни посмотри, мысль эта выглядела совершенно нелепой. Венгрия далеко, и не может быть важна для дофина. Венгерский король Ладислав, насколько знал дофин, сам себя заключил в тюрьму из страха за собственную жизнь и всякий раз, принимаясь за еду, опасался, как бы его не отравили. Страной правил тиран и узурпатор. Экзотическая красавица с Востока — как же! Если уж епископ говорит, что это дама зрелого возраста, значит, она древняя старуха. Людовик не желал, чтобы какая-то престарелая венгерка нарушала его одиночество, в котором он нуждался более, чем многие другие.
Лишь в конце разговора епископ перешёл к угрозам:
— Как вам известно, мы, ко всеобщему нашему ликованию, разделались с англичанами. Каково же будет, если французский король, после столетней победоносной войны с внешним врагом, окажется вынужден усмирять при помощи мощной, к тому же ничем другим не занятой армии собственного возлюбленного сына! Однако, поистине, усмиряешь того, кого любишь!
Людовик знал: считалось, что англичане выдворены из Франции. Но они скапливались в уединённых местах и постоянно поднимали местные бунты и восстания. Так что дел у французских войск хватало. Должно было пройти немало времени, прежде чем воцарится спокойствие — да и воцарится ли вообще?
Он распрощался с епископом вполне дружески, пообещав напоследок серьёзно всё взвесить — что пришлось бы сделать и безо всяких обещаний. Его решимость заключить союз с Савойей особенно окрепла, ибо теперь Дофине подвергалось угрозе не с одной, а с двух сторон. Герцог Людовико, напротив, пребывал в сомнениях и колебаниях всё лето и осень. Людовик постепенно снизил сумму приданого с четырёхсот до двухсот тысяч золотых крон, но и это не помогло.
Времени оставалось мало. Из Франции пришла дурная весть — двое одобривших союз членов совета лишены всех титулов, званий и брошены в тюрьму. У обоих этих добрых и разумных людей конфисковали всё имущество. Король становился всё сильнее в собственной стране, не приходилось сомневаться, что он ударит, как только сочтёт, что сил у него достаточно. Людовик готовился к войне.
Со снабжением всё давно уже было в полном порядке. Но он нуждался в людях и знал, что рискует тем уважением, которое всем внушал, если сам первым призовёт их, как будто речь шла об очередной феодальной усобице. Ему придётся убедить их самих встать под его знамёна.
В Дофине никогда не было парламента. Людовик созвал первое в истории провинции такое собрание. Он говорил об опасности и долге. Когда депутаты поняли, что им предстоит заседать в постоянном парламенте, а следовательно, обрести право голоса в собственных делах, они с воодушевлением проголосовали за добровольный набор в армию и ввели особый налог для уплаты жалованья солдатам. От слова «solde» — вознаграждение — и произошло во всех европейских языках слово «солдат». Крестьяне толпами потянулись на государственную службу: ведь сражаться раз в год, а может, и никогда, ничуть не тяжелее, чем три дня в неделю гнуть спину на строительстве дорог. Жалованье обеспечено, задача понятна; ведь никто из них не хотел, чтобы Франция, да и Савойя, завоевали Дофине.
Герцог Людовико, наблюдая эту вспышку военного энтузиазма, решил, что Людовик, как и убеждал его с самого начала кардинал, представляет большую опасность, чем Франция. Иоланда прислала брату нежное письмо, в котором сообщала, что наконец-то выходит за Амадео. В тот же самый день герольд Шамбери подтвердил, что бракосочетание состоится в четверг, 11 ноября.
В воскресенье, 7 ноября, дофин в окружении свиты появился в Шамбери, где герцог Людовико благочестиво возносил молитвы в соборе Святого Людовика, не столь уж отдалённого предка дофина. Людовико молился о том, чтобы святой благословил плодородие союза своего тёзки и маленькой принцессы Савойской. Это был тонкий, изящный знак учтивости, и Людовик ответил на него в тот же день, отстояв две мессы, на которых он молился с грустью — праведный монах воплощал в его глазах идеальный феодализм, ныне пришедший в столь жалкий упадок.
Кроме того, дофин хотел лучше познакомиться с архитектурой собора, чтобы знать, где стоять и что делать. О церемонии будут говорить по всей Европе, и ему не хотелось оказаться смешным мужланом. На тот случай, если Шарлотта покажется — а это вполне вероятно — слишком маленькой, когда во время венчания придётся стоять, Людовик подумал, что надо бы поставить для неё небольшой помост. Его легко будет скрыть под грудой цветов, присланных в немыслимом количестве из Прованса королём Рене. И, разумеется, следует заранее повидать Шарлотту, с которой он раньше никогда не встречался, чтобы, во-первых, узнать её в соборе, а во-вторых, не напугать. Если она расплачется перед алтарём, это будет дурное предзнаменование, да и скандал выйдет. Он привёз ей подарки. От её нянек, Раулетты и Луазы де Бетлен, он узнал, что она любит кукол. И ещё он захватил с собой немного апельсинового варенья.
Требовалось время и для того, чтобы рассказать отцу невесты, какую искреннюю радость известие о женитьбе вызвало в Дофине, и внушить ему мысль о политической важности этого брака. Несмотря на непосильные налоги, его добрые граждане по собственному почину прислали Шарлотте денежные дары: от Вьенна — 600 крон, от Романа — 600, от Гренобля — 900, а множество деревень и деревушек объединёнными усилиями наскребли по своим тощим кошелькам 300 флоринов. Деньги и сопроводительные письма от глав муниципалитетов дофин привёз с собой, дабы Людовико не подумал, что это — его собственная инициатива. В дни, оставшиеся до бракосочетания, Людовик собирался видеться с Людовико как можно чаще, чтобы тот мало-помалу проникался уверенностью в выгодах союза.
Но он не успел довести эту неторопливую, основательную игру до конца.
В понедельник к нему явилась встревоженная Иоланда.
— Добрый брат мой, — сказала она, — сегодня утром в соборе появился незнакомец. Держался он горделиво и высокомерно. Никто здесь его не знает. Вы всегда советовали мне быть начеку и опасаться шпионов. Нам он не понравился. Верно, Амадео?
— Именно так, — отозвался принц Пьемонтский.
Людовик улыбнулся. Он подозревал, что, если бы сестра сказала: «Он выглядит как ангел», — Амадео согласился бы с не меньшим пылом.
— Как он был одет, Иоланда?
— Ну... как знатный человек. Богато одет, можно сказать.
— Хороший камзол, хорошие чулки, новые башмаки?
— Пожалуй.
— Но платье скромное, неброское, так, Иоланда?
— Наверное, хотя я не присматривалась.
— А что, лицо у него обветренное? Как после долгой дороги?
— О, это мне особенно бросилось в глаза, — вмешался Амадео, явно довольный тем, что и он оказался небесполезен.
Людовик нахмурился:
— Это шпион. Переодетый барон, он опасен. Что ж, я этого ожидал, хотя и не так скоро.
— Нам известно, где он остановился, — живо проговорил Амадео. — В одной гостинице для простонародья.
— Естественно, — отрывисто сказал Людовик, — проводите меня к нему.
— Наверное, мне следует сначала сообщить отцу, — заметил Амадео.
— Нет, — отрезал Людовик.
Принц Пьемонтский колебался, переводя взор с брата на сестру — семейное сходство бросалось в глаза, и даже выражение лиц было одинаковым.
Иоланда поддержала брата:
— Пожалуйста, дорогой Амадео, — мягко проговорила она, — Людовик прав.
— Что ж, дорогая. Если мне велите вы...
Дофин улыбнулся.
В гостинице незнакомец и не пытался скрыть своего имени, это был главный герольд короля Карла — герольдмейстер Нормандский. Если все герольды, будучи официальными посланниками, считались привилегированным сословием, то особа герольдмейстера б