окутанное дымом здание арсенала. Генералу Леклерку предписывалось тотчас, в тот же день, предстать перед особой его королевского величества.
— При полном параде, — многозначительно добавил посланец.
Анри, опьянённый успехом своего опыта, ухмыльнулся.
— Не волнуйтесь, любезный, я умею носить и придворные одежды, — он махнул своим кожаным передником в сторону несчастного гонца, — а теперь ступайте прочь, пока я не созвал своих чертенят и не приказал сварить вас в котле с глинистым раствором.
Гонец в жизни не слыхал о глинистом растворе, но варить заживо было распространённым способом казни, и генерал Леклерк, которому подвластна вся эта мрачная, адская область мироздания, был вполне похож на человека, который забавы ради швыряет неопытных герольдов в свои огромные кипящие котлы.
Удирая со всех ног, уже с безопасного расстояния, гонец прокричал:
— Без шляпы, без меча, без перевязи и без шпор!
— Вот как? — переспросил Анри. Чем он провинился. За что его наказывать. Хотя оставаться в шляпе в присутствии короля дозволялось только старым друзьям и знатнейшим вассалам, ему это право давно было даровано. Анри Леклерк не был знатным сеньором, но он был старейшим другом Людовика. Меч был обычным дополнением к одежде, что же касается шпор, то Анри носил их с тех пор, как его господин пожаловал ему дворянство ещё в Дофине.
Герольд умчался, продолжая что-то кричать на ходу, и Анри всецело поглощённый этими мыслями, принуждён был спросить у подмастерья:
— Что он сказал в самом конце?
— Он сказал, что вам надлежит взять с собой её милость и кавалера Жана.
— Её милость? Кавалера Жана?
— Он так сказал.
— Людовик всегда ставит меня в тупик, — вздохнул Анри. Но по его чумазому лицу уже расплылась широкая улыбка, и он больше не страшился, что его ждёт наказание, — что бы он ни делал, это всегда является неожиданностью. Перед тем как раскрыть свои намерения, ему непременно нужно ошеломить.
Если бы Оливье Лемальве был советником Анри Леклерка, а не короля, он, вероятно, заметил бы, что это — одна из характерных повадок пауков.
Двор Людовика никогда не мог сравниться пышностью с бургундским. И потому, естественно, ему было чуждо бургундское расточительство, особенно теперь, когда из королевской казны тайная струйка текла на вражескую территорию, подогревая недовольство, раздувая тлеющие угли мятежа, что в конечном итоге, Людовик это твёрдо знал, — выльется в настоящую гражданскую войну. Король смотрел на эти траты так же, как на кольцо, пожалованное Сен-Полю, и на прощение, дарованное ему же, — как на займ, а не как на подкуп. Займом были в его глазах и все последние прощения и награды непокорным вассалам — займом, который в один прекрасный день окупится. Французский двор не утопал в роскоши, но и не ходил в лохмотьях, ибо король осознавал всю важность внешнего блеска власти в глазах народа.
Итак, в тот же день, когда Анри приблизился к трону, на котором восседал Людовик, он оказался в великолепном обществе знатнейших дам и кавалеров страны, в орденах и горностае, в баронских коронах и цепях королевских советников. Герцог Беррийский держал за монарха его скипетр.
Принц де Фуа находил странным, что этой чести удостоен тот, кто совсем недавно возглавлял Лигу общественного блага: но король никогда и ни с кем не обсуждал подобных вещей. Фуа казалось, что герцог Беррийский алчно пожирает скипетр глазами — «как деревенский чурбан — суповую кость!» — бормотал старик про себя.
Жан и госпожа Леклерк стояли рядом с принцем, который уже перестал носить повязку на руке, хотя Оливье, пользовавший его, и предупреждал, что ещё слишком рано.
— Сегодня мне понадобится правая рука, чтобы держать меч, — отвечал крепкий старый вельможа.
Время обнажать меч, впрочем, ещё не пришло. Все взгляды были прикованы к трону и ведущей к его подножию узкой красной ковровой дорожке, по которой — без шляпы и меча — шествовал генерал Леклерк.
— Преклоните колени, — сказал ему Людовик.
Анри повиновался.
— Mon general, вы забыли вашу шляпу. Немногие из обладателей привилегии носить её при дворе оказались бы столь рассеянны.
— Но монсеньор... — старое обращение к Людовику-дофину снова вырвалось у Анри.
— Анри, Анри, — король рассмеялся грудным смехом, — вы никак не можете привыкнуть к титулу наихристианнейшего короля, не так ли? Скажу вам по секрету — я тоже не могу. Ну, как там ваш зелёный огонь?
— Ещё не всё готово, но огонь был зелёным.
— Я слышал об этом.
Анри не был удивлён осведомлённостью Людовика о результатах его опыта:
— Герольд передал мне решительный запрет вашего величества надевать шляпу.
— Думаю, у меня найдётся головной убор для вас, — заметил король и, возвысив голос настолько, чтобы остальные могли его слышать, с горечью заговорил о трусости и малодушии Шарля де Мелюна, упомянул о суровой каре, постигшей изменника. Людовик знал, что его слова будут повторять повсюду бессчётное количество раз, и потому он тщательно подбирал их, заботясь о впечатлении, какое они произведут на французов всех званий и сословий. Смерть тому, из-за кого чуть не было проиграно сражение при Монтлери, слава и награда тому, кто спас Францию от поражения. Таким всегда было, есть и будет королевское правосудие.
Король говорил кратко. Простые и немудрёные выражения украшали его речь. Никто не смог бы истолковать её превратно, каждый мог рассчитывать на почёт, если будет верен и честен, каждый мог видеть, чем грозит бесчестье и измена.
Затем король пальцем подозвал герольда, стоявшего здесь же, чуть в стороне от трона, но не прямо за ним. Там, защищая спину короля, всегда находился Оливье Лемальве. Герольд приблизился и тоже опустился на колени, держа в руках небольшую подушечку, на которой покоилась графская корона. Людовик взял корону в руки и возложил на голову Анри.
Не отнимая пальцев от короны, как если бы от них исходила некая таинственная сила (так, впрочем, оно и было в традиционном представлении), король торжественно изрёк:
— Кровь того, чьё недостойное чело раньше венчала эта корона, оказалась нечиста и позорна, а потому у того, кто опозорил её, графство Монфор вместе с титулом было конфисковано в коронные земли, где ныне оно пребывает, в соответствии с законом и согласно обычаю.
«Как странно и непривычно звучат старомодные феодальные фразы в устах Людовика, к современной манере выражаться которого все так привыкли, — подумал Анри, — впрочем, не менее странной и безумной была его кавалерийская атака тогда при Монтлери. Воистину в короле Людовике XI будущее перемешалось с прошлым».
Произнося все эти речи, король не переставал краем глаза следить за Немуром, Алансоном, Сен-Полем и некоторыми другими ещё недавно мятежными баронами.
Затем он снова заговорил всё тем же мрачным тоном, но теперь в его интонации звучало больше любезности:
— Ныне же по нашему праву, желанию и доброй воле мы передаём графство Монфор со всеми доходами, привилегиями и этой короной — символом графского достоинства — Анри Леклерку и наследникам его особы, дабы они вечно владели и повелевали этим феодом французской короны.
Король принял скипетр из рук герцога Беррийского и коснулся им лба Анри.
Анри был готов к какому-нибудь отличию для Жана, но не к тому, чтобы обруч графской короны сдавил его собственные виски. Она, казалось, горела подобно одному из его порошков в арсенале. И Леклерк, как это часто бывает с людьми, на которых неожиданно свалились великие почести, вдруг осознал, что его мысли бродят где-то далеко-далеко от происходящего. Он размышлял о том, можно ли добиться горения золота. Чепуха. Золото жёлтое, и огонь чаще всего имеет тот же цвет — самый распространённый и обычный из всех.
Королю пришлось вывести генерала из оцепенения:
— Встаньте, Анри, довольно стоять на коленях. Вы позабыли надеть ещё и меч, и шпоры. Как же вы рассеянны, господин граф! Ну что ж, похоже, мне снова придётся вас выручать. К счастью, я готов к этому.
Анри, ещё не совсем оправившийся от неожиданности, поднялся. Герольд пристегнул к его сапогам пару золотых графских шпор, после чего король опоясал его самым великолепным, усыпанным бриллиантами мечом из всех, какие ему доводилось видеть.
— Шпоры ты можешь оставить себе, но остальное ты должен вернуть сразу по окончании церемонии, — прошептал Людовик, — это государственная собственность, и. возможно, я буду вынужден слегка повысить его стоимость — мне нужны деньги для кое-каких особых целей.
Государственные шпоры и меч были регалиями великого магистра Франции, они символизировали его долг защищать королевство.
— Наконец-то у меня появился великий магистр с человеческим подбородком, и, благодарение Богу, его имя — не Карл!
Анри слышал, как герольд, стоя подле трона, оглашает его новые титулы, права, а также его новые обязанности. Он видел, как на глазах госпожи Леклерк, — то есть нет, на глазах госпожи графини! — выступили слёзы, он видел светящееся гордостью лицо сына.
— Преклоните вновь колени и повторите слова вашей присяги, — устало вздохнул Людовик, — чёрт побери, я не нуждаюсь в клятвах тех, кто верен и без них, клятвы же тех, кто неискренен, — всего лишь дым, ветер, пустота!
Анри встал на колени, вложил свои руки в королевские и принёс повторную присягу.
— Теперь ступайте блистать среди равных вам. Я обещал когда-то сделать вашу кровь благородной, не правда ли?
— Я безмолвен, ваше величество, но, верьте мне, исполнен благодарности. Но не это ли имел в виду герольд, когда с его губ слетело «кавалер Жан»? — ибо с этой минуты Анри Леклерк, граф де Монфор, естественно получал право посвящать в рыцари всякого, кого ему заблагорассудится.
— Мой преданный друг, посвящение вашего сына будет лишено малейшего намёка на непотизм, хоть я и доволен, что Жан неизменно занимает главное место в ваших помыслах. Однако принц де Фуа опередил вас. Не далее как сегодня днём я сказал ему: «Вас спас Жан Леклерк», и он мне ответил: «Во имя неба, сир, как вы полагаете, для чего я освободил руку от повязки?»