Внезапно в комнату вошёл герцог Карл. Его лицо было красным от злости и осунувшимся от усталости. Он изложил свой ультиматум, проклиная всё на свете и чертыхаясь. Людовик порадовался, что его уже предупредили. На этом святом мече не было крови с тех давних пор, как его носил Карл Великий. А сегодня он вновь обагрится его кровью. И тогда будь что будет!
— Дорогой кузен, успокойся, ты слишком волнуешься. Твоё предложение кажется мне совершенно разумным.
— Мне жаль, что это так...
— Только разреши мне выйти и отослать эту непослушную армию, и я буду совершенно готов.
— Клянись в этом!
— Конечно, я клянусь, дорогой кузен! Не трясись так, ты меня нервируешь.
— Клянись сейчас же! — он держал перед Людовиком кристальный эфес, и Людовик возложил на него руку.
— Клянусь отослать армию домой...
— ...клянусь выступить против Льежа...
— Клянусь выступить против Льежа.
— ...клянусь выполнять соглашение, данное сегодня ночью...
— Я клянусь выполнять соглашение, подписанное мной сегодня ночью. Но, кузен Карл, мы не определили время нашего соглашения. Не поклясться ли нам навечно? Тебе и мне?
В голосе герцога прозвучала осторожность. Ему не нравилась уступка, которая была включена в договор по настоянию де Комина. Бессрочный договор свяжет ему руки навсегда, а ведь могло прийти время, когда английская помощь будет ещё нужнее, чем сейчас.
— Поклянёмся на один год.
— Клянусь исполнять его в течение одного года.
Стоявший тут же Филипп де Комин сказал:
— Оговорка о временных ограничениях будет добавлена к тексту.
Король нашёл законный выход. А теперь надо доставить этих швейцарцев!
— У тебя достаточно сил, чтобы усмирить Льеж без поддержки, Карл? Ты можешь позаимствовать немного у меня.
— Кроме тебя, в моей армии не будет французов.
— Я имел в виду моих швейцарцев. Они наёмники, ты сам знаешь, и я хотел бы взять их с собой. Могу я взять с собой несколько сотен? Они помогут сократить потери, я уверен.
Герцог не увидел в этом вреда.
— Но только не твоего драгоценного Леклерка.
— О, нет! Он не швейцарец. Мы покончили с клятвами, кузен Карл?
— Мне кажется, ты не принял всё это всерьёз!
— Назовите мне хотя бы один случай в моей жизни, где я нарушил свою клятву.
Обстановка накалилась, король начинал сердиться, и де Комину казалось, что он перестал изображать из себя добродушного, покладистого, глуповатого человека.
— Ну, это правда. Но ты понимаешь, в чём поклялся?
— Тебе кажется, что я не отдаю себе отчёта в действиях, тогда зачем мне было клясться?
Герцогу стало не по себе, и он посмотрел на де Комина. Надо было заколоть его раньше и покончить с этим...
— Если его величество не в своём уме, — сказал де Комин, — то клятвы соглашения теряют силу.
— Три моих друга всё ещё у ворот? — спросил Людовик. — Я видел их из окна. Я бы хотел выйти и отдать им приказы об отступлении.
— О, нет, ты не пойдёшь. Ты не безумен. Я вижу, что ты задумал. Ты сейчас поскачешь обратно к армии.
— О, я не прошу лошади. Я пойду пешком.
Герцог задумался. Король Франции, небритый, в смявшихся вечерних одеждах, смиренно поникший, предстанет перед глазами своих подданных. Ради этого стоит рискнуть.
— Откуда я знаю, что ты скажешь им?
— Пойдём со мной, кузен, — услышишь.
— Нет, нет. Я думаю, мне не следует... — Ему тоже придётся идти, как крестьянину, пешком, потому что если он будет верхом, он уронит своё достоинство. Герцог Карл мог решиться на убийство короля, но только не нарушить рыцарской этики. И к тому же это могло обернуться ловушкой, ему совсем не хотелось меняться с Людовиком местами и становиться пленником самому.
— Ты можешь идти.
Разговор между теми тремя длился недолго, но был энергичен. Странно, что кардинал не произнёс ни слова. Он был бледен, губы его дрожали. Анри и Оливье сделали попытку спешиться.
— Оставайтесь в сёдлах, — приказал король.
— С вами всё в порядке? — спросили они в один голос.
— Теперь — всё... Слава Боту, что ты не подчинился мне, Анри.
— Я думал, на вас нашло затмение.
— В некотором роде да.
Быстро, чтобы герцог ничего не заподозрил и чтобы какой-нибудь бургундский лучник, у которого не выдержат нервы, не спустил стрелу и не развязал бы войны, он изложил условия и пункты соглашения, сказал, почему должен выступить против Льежа.
— Парламент должен зарегистрировать договор. Проследите, чтобы кворум не собирался в течение тридцати дней. К тому времени я вернусь. Разрешить членам парламента — дворянам отбыть в армию, Анри. Оливье, отошли горожан в провинции с торговыми поручениями. Кардинал может помочь, отослав духовных лиц по церковным заданиям. Всё это должно занять как раз тридцать дней, и предлог будет убедительный.
— Кардинал вряд ли нам поможет, — сказал Оливье. — Мы его взяли с собой, чтобы он умер вместе с нами, если будут стрелять и мы погибнем. Бургундцы вряд ли будут стрелять в этого кардинала.
— О?! — удивился король.
— Некий бургундский продавец кабачков был пойман, когда пытался проникнуть в его палатку... — начал было Анри.
— Быстрее, быстрее, Анри. Продавец кабачков был шпионом? Я понимаю теперь... Вы повесили его?
— Естественно. И кардинал — тоже шпион. Оливье просмотрел его бумаги.
— Он немного простудился в грозу, — Оливье никак не мог удержаться и не прихвастнуть, хотя это отнимало драгоценные секунды. — Я дал ему снотворное. Он спал, как ребёнок, а я просмотрел его бумаги. Я нашёл секретные письма герцогу Карлу.
— К сожалению, я не могу повесить кардинала, — сказал Людовик. — Но я могу посадить крысу в мышеловку. Посадите его в клетку, Анри, и держите там до моего возвращения. Чтобы почтить его высокопреосвященство, покрасьте клетку в красный цвет.
— Я невиновен, — пытался протестовать кардинал Балю. — Выслушайте меня...
— У меня нет времени.
— Я умоляю ваше величество...
— Молись Богу из своей клетки.
Оливье тихо сказал Анри:
— Он снова настоящий король!
Глава 45
Вместе с бургундской армией безмолвно двигался по направлению к восставшему Льежу и король Франции. Некоторые любопытные бургундские феодалы видели, что он шевелит губами, словно молится. «Небеса его не услышат», — смеялись они. Ещё ни один король так не ронял себя. Чаша позора, которую он решил испить до конца, оказалась ещё горше, чем он ожидал. Его собственная армия подчинялась ему с неохотой и повернула назад от Перонна только после повторного приказа Анри, а теперь и бургундцы смеялись над ним. Для того, над кем смеются, — это пытка. Правда, с ним были швейцарцы и свой лекарь, и он больше не боялся, что его убьют. Но погибла его честь. Корона Карла Великого уже покрыта позором, а вскоре на неё падёт и кровь...
Но Людовик не молился. Снова и снова он шептал себе слова: Qui nescit dissimulate, nescit regnare, — кто не умеет притворяться, тот не умеет и властвовать. «Это первый урок, который я дам своему сыну, если Бог пошлёт мне сына».
Когда они остановились под стенами Льежа, он увидел свой флаг: золотая лилия на небесно-голубом фоне развевалась над стенами. Город взывал к его помощи, а король выступил против него, на смех и удивление истории. Если миру будет нужен пример вероломства, упадка рыцарских нравов, вот он — король Людовик XI. «Если я когда-нибудь ещё улыбнусь или рассмеюсь, Боже правый, Боже милосердный, порази меня на месте!»
Поскольку он всё же улыбнулся вскоре после этого и его не поразило громом, он мог только предполагать, что ангелы, которые отделяют небесные молитвы от проклятий, что не всегда просто сделать, приняли его горькое раскаяние за кощунство и откинули его. Чёрт возьми, опять он обманул ангелов, а может быть — они улыбаются? Он полагал, что Небеса устроены так же, как Франция, только лучше организованы. Даже на земле королю нужен канцлер, чтобы просеивать прошения подданных, что же говорить о Царе Небесном?
Герцог Карл не нашёл ничего смешного в том, что рассмешило Людовика. Из Льежа прискакал курьер с новостью, что и епископ, и Умберкур были живы. Но в городе действительно неспокойно, грядёт сокрушительное восстание, и епископ с главой магистрата живёхонькие, энергично предводительствовали крупной фракцией лоялистов.
— Я бы сказал, что это сильно меняет моё положение, кузен. Я поклялся отомстить за их смерть.
— Ты клялся, что будешь усмирять бунт, — прорычал герцог, — и ты сделаешь это.
Он приказал связать неудачливого гонца, который принёс ложные новости, и в конце концов повесил его голым на виду у всей бургундской армии. Вот когда улыбнулся Людовик. Глядя на неестественно вытянувшееся тело, безвольно болтавшееся в петле, король заметил:
— Всегда следует требовать точной информации. Но твой урок остался бы в силе, если бы ты повесил его в одежде.
— Ты всегда был ханжой, — ответил герцог.
Некоторым слабым на желудок бургундцам не понравился спектакль. Филипп де Комин, хотя и смотрел его без особых эмоций, теперь, когда несчастное создание было уже за порогом страданий, испугался, что его господин преступил грань излишней жестокости и, разумеется, поступил недипломатично. Он был убеждён, что король на его месте повёл бы себя деликатней.
Герцог не щадил усилий, чтобы дать понять, что французский король сопровождает его. Людовика заставили ехать в авангарде вместе с герцогом, чтобы все видели его и узнавали. Озлобленные и настроенные друг против друга, жители Льежа быстро сдались, и тогда принялись за дело те, кто пытал и вешал. Все экзекуции были публичными.
— Пусть знают, что бывает, когда восстаёшь против своего господина! — восклицал герцог Карл.
Король спросил де Комина:
— Почему судебные процессы не проводятся публично?
— Никаких судов и нет, — смущённо ответил Комин.
— А как же вы узнаете, кто бунтовщик?
— По доносам.