Но тут Евграф и сам рассказал все Роберту. Разговор происходил в квартире, в которой ночевали все бывшие обитатели сумасшедшего дома. Псих расслышал его от первого до последнего слова. Скворцов чувствовал – но пока не мог объяснить своих ощущений, – что Евграф вовсе не охотится за ценностями, спрятанными в доме профессорского сына. Суть тут в чем-то другом. Но как до нее докопаться?
Псих разработал хитроумный план. Он приобрел в обычном магазине электроники портативный диктофон. Это устройство свободно записывало человеческую речь в течение нескольких часов.
Прежде Псих успел заметить, что приходя к профессору после того, как тот заканчивал занятия со студентами, Евграф обычно шел вслед за ним в пустую аудиторию. Чаще всего это была одна и та же комната. Там, сидя на первой широкой парте, они о чем-то подолгу беседовали. Смысл этого разговора и был ключом к загадке, которую пытался разгадать Скворцов.
У него был припасен рулон обычного скотча. Заскочив в пустую аудиторию, – Евграф уже поджидал профессора в другом коридоре, – Скворцов примотал скотчем диктофон под крышкой той самой первой парты, которую так любили Тюрморезов с профессором. Нажал кнопочку. Электронное устройство начало свою работу.
Скворцов допускал, что план может с первого раза и не удастся. Беседы в аудитории происходили не в каждый приход Тюрморезова в институт. Однако пессимизм Психа не оправдался. Двое зашли-таки в эту комнату, прикрыли за собой дверь. Пробыли они за ней около получаса. Затем вышли. Профессор отправился на заседание ученого совета, а Евграф покинул институт.
Псих опять зашел в аудиторию, выключил диктофон. Отмотав скотч, засунул устройство в карман.
Ему не терпелось прослушать запись, но он предпочел не спешить. Выйдя из здания, долго кружил по окрестным кварталам, подыскивал место, где бы мог в тихой и спокойной обстановке прослушать запись. Наконец, он набрел на здание культурного центра, в фойе которого проходила выставка картин какого-то художника. Вход на нее – бесплатный. Об этом было написано в скромной афише, висевшей у входа.
Скворцов зашел внутрь, послонялся минуты три возле картин. Потом уселся на обитую красным бархатом скамеечку, стоявшую у стены. В фойе было пусто. Он был здесь один.
Псих включил диктофон… Через двадцать пять минут Скворцов знал разгадку: на самом деле Тюрморезов отчаянно хочет перестать быть Церковным Психом. Никакие богатства коттеджа, в котором живет профессор, его не интересуют. Все это – лишь отговорка для ушей Робика.
Конечно, Тюрморезов может сказать, что его желание стать нормальным человеком – лишь спектакль, чтобы втереться в доверие к Бердникову. Спорить с таким утверждением будет трудно. Но чутье говорило Скворцову: разговор с профессором – не игра. Евграф искренен на сто процентов! Ему очень плохо, и он хочет поправиться!
В фойе появилась пожилая женщина – сотрудница центра. Она остановилась, некоторое время рассматривала Психа. Скорее всего, ее внимание привлек не он сам, а диктофон, который он держал в руках. Может быть, решила, что он – журналист, пришедший взять у кого-нибудь интервью возле экспозиции картин?
Она отвела взгляд. Псих торопливо засунул диктофон в карман куртки, поднялся со скамейки и энергичным шагом направился к двери.
На улице он пять минут постоял под пронизывавшим ветром, который поднялся, пока он был в культурном центре. Потом направился к метро – ехать «домой», на съемную квартиру.
– Думаешь, я ни о чем не догадываюсь?.. Решил отколоться и завязать? – тон Робика был каким-то странным: усталым, отстраненным. Казалось, он говорит не о том, что Евграф хочет покинуть банду, а о семейных делах человека, которого собеседник случайно упомянул в разговоре. Роберту до этого человека дела нет.
Евграф с самого утра чувствовал себя плохо. Весь день провалялся на матрасе, укрывшись, как обычно, с головой одеялом. Должен был появиться в институте у профессора, но не смог заставить себя подняться, одеться, выйти из квартиры. Через час пришел Робик, растолкал его, сказал, что Тюрморезов нужен ему для одного срочного дела. Евграф оделся, они вышли из квартиры и сели в машину. Робик привез его в тот самый бар в подвале, о котором уже рассказывалось.
Себе Роберт спросил кружку пива, предложил сделать заказ и Евграфу. Тот отказался. Тюрморезов сидел, обхватив голову руками, уставившись в доски стола. Затем и вовсе улегся на них, уткнувшись лбом в сгиб собственного локтя. Бармен принес пиво, Робик сделал большой глоток. Поведение Евграфа только убеждало его: все, сказанное Психом – не выдумка.
Роберт никогда не забывал: люди, побывавшие в сумасшедшем доме, на все реагируют в привычной неадекватной манере. Любое неосторожное слово могло теперь только ухудшить ситуацию. Насколько новое состояние Тюрморезова опасно для банды? Следовало осторожно его прощупать…
– Думаешь, этот старикашка поможет тебе? – Робик попытался ударить в самое чувствительное место. – Излечит тебя от твоей болезни… Не будь наивным. Никакой болезни нет. Ты – это ты. И другим тебе не быть. Они могут называть тебя, как угодно: психом, больным… Все это обман. Им не нравишься ты. И для тебя у них приготовлен только один вариант – то место, где мы с тобой познакомились.
Евграф наконец-то поднял голову. Посмотрел на Роберта мутными глазами. Он точно был пьян в эту минуту.
– Зачем ты мне это говоришь? – спросил Тюрморезов. – Я и сам все знаю. С чего ты взял, что я решил отколоться?
В эту секунду Евграф мучительно соображал, почему у Роберта возникли прежние подозрения и как он смог столь точно угадать истинную суть происходившего с ним, Тюрморезовым. Необходим был какой-то решительный, верный ход.
– Ты мне не веришь?.. Я принесу тебе ключи от коттеджа профессора. Через два дня можно будет изъять ценности. Я все разведал. Все продумал. Передам тебе план, – Тюрморезов не врал. Общаясь с профессором, он действительно готовил кражу. Продумывал мельчайшие детали.
Подозрение в совершении преступления должно было упасть на другого человека. После того, как Робик получит свое, Тюрморезов планировал продолжить общение с ученым. Вылечиться и исчезнуть… Никто больше не найдет его: ни Дмитрий Николаевич Бердников, ни Роберт.
Коварство Церковного Психа и на этот раз не знало предела.
Под одной крышей с профессором в коттедже проживал тихий и неприметный человек – Илья. Он занимался обслуживанием хозяйства загородного дома, – следил за работой отопительной системы, делал мелкие починки, вроде ремонта запоров на окнах или замены смесителя в кухонной мойке. Кроме того, Илья занимался уборкой дома и участка, немного садовничал.
Евграф сразу обратил на него внимание. Молодой мужчина выглядел гораздо старше своих лет. Так, как будто ему сорок. На самом деле они с Тюрморезовым были почти ровесники: Илье – около тридцати.
Был он со странностями: патологически труслив, набожен, всячески избегал человеческого общества и занимался у себя в каморке… Склеиванием моделей танков, самолетов, боевых кораблей.
Удивительно, но эдакого типа Тюрморезов про себя не считал сумасшедшим. «Нет, он вполне нормальный, – думал Евграф про Илью. – Даже через чур». «Таким бы я хотел стать!» – рассуждал он следом. Но потом отмахивался: «Таким нормальным мне не стать никогда! До такой степени меня не вылечат». Это Евграф думал совершенно всерьез. После излечения планировал стать каким-нибудь заурядным рядовым сотрудником коммерческой организации, жениться, завести детей, осесть где-нибудь на окраине столицы.
Тюрморезов предполагал, что Илью можно будет запереть в его каморке. Для этого достаточно будет засунуть за дверную ручку металлический прут. Так, чтобы конец его заходил на косяк. Быстро примотать его к ручке скотчем. Тогда не свалится, если насмерть перепуганный Илья все же начнет дергать за ручку с другой стороны.
Впрочем, Евграф был уверен, что все это – лишь перестраховка. Потому что Илья, даже если слышал где-нибудь в дальних комнатах дома шум, старался ретироваться поближе к двери в свою каморку, а если шум приближался, то и исчезнуть за ней.
В этом был определенный смысл – младший Бердников терпеть не мог, когда обслуга работала в его присутствии. «Вы должны сделать все, что от вас требуется, когда меня нет в доме, или я – на другом этаже… Мне должен был заметен лишь результат вашего труда. Если вы сами торчите у меня перед глазами – это брак в вашей работе» – наставлял сын ученого Илью, уборщицу, человека следившего за небольшим гаражом личных автомобилей.
Дмитрий Николаевич не обладал барскими замашками своего чада, но Илья на всякий случай предполагал, что отец ничем не отличается от сына. Работы у странного малого было не так много. Времени, когда никого из хозяев не было в доме, вполне хватало, чтобы выполнить ее. Одиночество Илью не тяготило, и даже здесь, в коттедже, он умудрялся целыми сутками не видеть человеческого лица.
Кроме своего собственного в зеркале.
Евграф видел Илью лишь несколько раз.
Тюрморезову, планировавшему кражу, было необходимо узнать подробности жизни коттеджа. С уборщицей, – она приходила по утрам, уже когда отец и сын уезжали в город, – Евграф никогда не встречался. Как-то, когда они беседовали с профессором у камина, в котором разгорались березовые поленья, – отделанный мрамором очаг был устроен в холле на первом этаже коттеджа, – Тюрморезов расслышал шум. Он доносился из-за закрытой двери, расположенной слева от камина.
Сказав нелепость «что нужно обеспечить сквозняк, чтобы лучше горели поленья», Евграф подошел к двери и бесцеремонно распахнул ее. Профессор не обратил внимания. Вернее, он заметил, что молодой мужчина ведет себя в гостях не так, как предписывают правила этикета. Но ведь это был сумасшедший. С него и спрос другой.
В некоторых ситуациях психи ведут себя более расчетливо и рационально, нежели здоровые люди. Тюрморезов понимал, как воспринимает его Бердников. И использовал это для осуществления коварных планов.