Так же он не сомневался, что охрана пропустит двух людей Робика, которые приедут в машине. Дальше они заедут на территорию поселка, машина подкатит к коттеджу и здесь парни Роберта откроют одним из ключей, которые добыл для них Евграф, маленькую дверку. Обычно ей не пользуются, предпочитая ворота, открываемые электрическим механизмом.
Размышляя о том, что до момента, когда он передаст Робику все подробности плана, остается меньше суток, Тюрморезов подошел к воротам. Охранник, до этого смотревший куда-то в сторону сосен, перевел на него взгляд, но задержал его на госте совсем недолго – несколько мгновений, как будто появление этого человека его совершенно не касалось.
– Я к Бердникову, – проговорил Евграф. – Он вам сообщал, что я приеду.
Охранник, – он успел запомнить лицо частого гостя, – кивнул головой, потом зашел в караулку. Видимо для того, чтобы сделать отметку в журнале.
Тюрморезов уже шагал в сторону бердниковского коттеджа. Тот располагался на второй линии от ворот. «Какую шоковую неожиданность приготовил для меня профессор?» – размышлял Евграф. В груди у него появился неприятный холодок. Чем ближе Тюрморезов подходил к цели, тем сильнее он становился.
«Но, может быть, старик пошутил? Может, все это несерьезно… Ну разве может он и в самом деле устроить мне шок?»
Он подошел к калитке. Хотел было нажать на кнопку видеофона, но тут заметил: железная, с заостренными колышками на самом верху, там, где она вплотную подходила к арке, калитка чуть приотворена. Тюрморезов толкнул ее, и она распахнулась.
«Здесь холодно. Странно, почему? – подумал Евграф. – На улице было тепло…» Может быть от того, что в доме не было хозяйки, а может, потому что младший Бердников выбрал неудачного дизайнера, но обстановка в профессорском жилище всегда производила на Евграфа удручающее впечатление. А ведь он совсем не привык к уюту. Где ему было с ним познакомиться? Не в сумасшедшем же доме!..
Сегодня внутренности коттеджа показались Тюрморезову немного жизнерадостнее могилы. Он чувствовал что-то. Все было на обычных местах – он хорошо знал обстановку в этих комнатах. Но что-то неуловимое, вместе с тем, изменилось.
«Это профессорский эксперимент! Прелюдия к шоку!» – неслось в голове у Евграфа. Он чувствовал, – интуиция никогда его не обманывала, – за всем этим кроется какая-то ужасная опасность. Надо быть готовым ко всему. «Но Дмитрий Николаевич… – лихорадочно выдвигал новые соображения его мозг. – Он ведь не может сделать мне плохо. Он же мой друг, спаситель. Как же так?!»
У Тюрморезова, тем не менее, не было никаких сомнений: сейчас произойдет нечто катастрофическое. Он медленно продвигался по дому.
Все межкомнатные двери были закрыты, – так бывало редко. А оставшаяся позади входная… Евграфу не пришлось воспользоваться сделанным со слепка ключом, – как и калитка, она была приоткрыта.
Он прошел уже каминный зал, кухню. Вот и лестница на второй этаж. Он поднял глаза. Верху, свешиваясь на крайние ступеньки, торчали чьи-то ноги.
Евграф замер.
Ко всем его мукам и ужасным ощущениям прибавилось еще одно: он вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, случайно, против своей воли угодившим в какое-то страшное, непонятное для него место. Он никогда не испытывал особой привязанности к матери и отцу и никогда не искал у них защиты. Но в эти мгновения ему захотелось, чтобы они были рядом, чтобы он мог спрятаться за них. Чтобы они увели его отсюда.
Никогда прежде Тюрморезов не чувствовал себя таким слабым и беспомощным. Вся его прежняя дурная энергия, вся его хитрость, вся изворотливость разом исчезли – стоя у лестницы на второй этаж в коттедже Бердниковых, он превратился в другого человека.
Он сломался. Самолет разогнался по взлетной дорожке, колеса шасси оторвались от земли, машина некоторое время набирала высоту, пока не оказалась под самыми облаками. И в этот момент пилот с ужасом обнаружил, что оба мотора под крыльями и крутившиеся до сих пор пропеллеры – все под действием чудовищного колдовства испарилось! Только свист в ушах и надежда на то, что крылья не дадут самолету рухнуть камнем вниз и он просто спланирует на землю.
Евграфа, который еще вчера ходил по столице, больше не существовало. В этот момент Тюрморезов не мог понять суть происходившего. Похоже, в последнее время все с ним было даже хуже, чем он предполагал. И шок, который устроил ему профессор, подействовал на него чрезвычайно эффективно. Но только не в сторону избавления его от всех его психических бед, а наоборот… Полученный удар привел к тому, что Тюрморезов достиг того места в своей душе, в котором прежде никогда не бывал. В том, что увиденное им сейчас является делом рук Дмитрия Николаевича, Евграф не сомневался.
От страха и беспомощности он некоторое время стоял не шевелясь. Потом развернулся и сделал шаг прочь от лестницы… Но тут представил, как идет по совершенно пустым комнатам: один-одинешенек… Потом дверь, двор. Вот он минует железную калитку, выкрашенную черной краской, и идет к воротам поселка. Тюрморезову показалось, что там, на открытом пространстве, он будет еще более беззащитен, открыт для всех ударов.
Он развернулся.
А наверху – за лестницей и этими торчащими ногами – быть может, там Дмитрий Николаевич?.. Евграф спросит его: зачем профессор все это совершил? Быть может, Бердников умеет отматывать магнитную ленту жизни назад? Евграф попросит его сделать это. Ведь шоковая терапия привела ровно к обратному эффекту. Этого нельзя так оставить. В душе Церковного Психа шевельнулась надежда.
Он сделал несколько шагов вверх по лестнице. Странно, но он до сих пор не задумался, чьи это ноги и почему человек лежит там не шевелясь. А может, он просто панически боялся этих мыслей?
Теперь взгляд Тюрморезова был прикован к телу, по-прежнему не проявлявшему признаков жизни. Медленно, точно опасаясь, что правда откроется его глазам слишком резко, он поднялся наверх. Человек уткнулся лицом в паркет. Из под головы натекла лужа крови. Лица не было видно.
Надежда, что все это спектакль, – ведь профессор предупреждал его о шоке, – стремительно оставляла Тюрморезова. «Он по-настоящему мертв! Его убили… Надо бежать отсюда!»
Но что здесь произошло? Неужели это и есть тот шок, о котором предупреждал Бердников? Да, без сомнения! Но кто этот человек?
Повинуясь внезапному импульсу, он схватил лежавшего за ухо и повернул его голову к себе. На шее под нижней челюстью была страшная рана.
– Илья!.. – воскликнул Евграф. В следующую секунду с ним что-то произошло. Точно некая сила отбросила его в сторону от тела… Скорее всего, он просто от испытанного потрясения, как от удара по голове, мгновенно потерял сознание и упал.
Когда очнулся, первым, во что уперся его взгляд, была люстра под потолком: гнутые медные трубки и на них массивные подвески из хрусталя. Тюрморезов не сразу вспомнил, где он находится. Единственное, что осталось в памяти из событий, предшествовавших «удару» – чувство невероятной тоски, горя.
Он медленно приподнялся на локтях. Все, что было до момента, как он потерял сознание, постепенно вспомнилось ему. Евграф повернулся к мертвому. Застывший, остекленевший взгляд еще раз подтвердил, что с Ильей все кончено.
«Да ведь профессор – псих. Вот так методы лечения!.. Дмитрий Николаевич – такой же сумасшедший, как и я. Поэтому-то он и лечит нашего брата, что сам к нему принадлежит». И следом Евграф подумал: «Мне надо было вылечиться раньше. И сделать это без всякого профессора Бердникова. Если бы я сделал это, Илья был бы до сих пор жив. Это я виноват во всем. Я – один из проклятых психов, которые во всем виноваты!»
Тюрморезов разрыдался. Ему показалось: еще мгновение – он умрет. Столь чудовищным и непереносимым было чувство вины, которое он испытывал сейчас, стоя над мертвым слугой. Следом он решил, что должен сам наказать себя: он повесится.
Евграф метнулся в комнату, дверь которой была к нему ближе других. Ему нужна была веревка или какой-нибудь ремень. И тут, едва перешагнув порог, он увидел хорошо знакомый ему предмет – старый широкий тесак для разделки мясных туш.
В съемной квартире, где жил Евграф вместе с другими сумасшедшими, был именно такой. От одной из двух деревянных накладок, прикрепленных к металлической полосе рукояти, был отломан большой кусок, – после того, как тесак мыли в воде, влага оставалась на деревянной рукояти и та гнила. Подгнившая часть деревяшки отломилась. Оставшийся кусок – он болтался на одной из массивных металлических клепок – когда-то давно примотали синей изоляционной лентой. Она стала отклеиваться и разматываться. И тогда Евграф, найдя в ящике кухонной тумбы ролик изоляционной ленты другого – красного – цвета, по новой замотал ей ручку.
Теперь узнавал хорошо знакомый предмет. Тесак – в крови. Убийца, нанесший смертельный удар Илье, бросил орудие преступления на пол… Мысли в голове Тюрморезова путались. Еще вчера вечером тесак лежал в ящике кухонной тумбы.
«Да, точно, я видел его там». Сегодня утром… Евграф не помнил, выдвигал ли он ящик… Нет, ведь он вообще не заходил на кухню! «Но ведь и вчера…» Точно ли он видел тесак на привычном месте?
«Во всех случаях, Дмитрий Николаевич даже не знает адреса квартиры. Даже если б знал: он что, вскрыл дверь, проник на кухню и вытащил из тумбы тесак?! Невероятно!»
Тюрморезов сел на пол. Он был не в состоянии понять, что произошло. Разнообразные версии, одна невероятнее другой, – например, что профессор сговорился с его приятелями из квартиры, – возникали в его голове. В какой-то момент они перестали казаться ему неправдоподобными. «Ведь мы все – психи! Проклятые сумасшедшие!» – думал он с ненавистью.
Желание повеситься уже выскочило из головы. Сумбурные мысли оттеснили его куда-то на периферию сознания. Евграф хотел поднять тесак с пола. Но потом остановился, не стал этого делать. И удержала его вовсе не мысль об отпечатках пальцев. Он испытал отвращение и ужас перед вещью, с помощью которой оборвали жизнь Ильи.