Он вскочил в кабину, и в это мгновение состав дернулся. Лопоухий как раз теперь хотел прихлопнуть дверь машиниста. Повернулся… Взгляд его встретился со взглядом Евграфа. Какой-то ужас мелькнул в глазах верзилы-машиниста, но, не сказав ни слова, никак не отреагировав на вторжение, он стал разгонять состав.
Правая рука верзилы покоилась на поворотном рычаге. Сзади него стояло маленькое черное креслице. Он в него не садился. Кабина выглядела старой и обшарпанной. У самого окошка на крючочке висел черный микрофон. Рама переднего, лобового стекла была окружена приборами с белыми циферблатами и черными замершими стрелками.
Внизу, под самым креслом, Тюрморезов увидел две канистры: каждая – литров по десять. Верзила опять повернулся к нему, понял, куда смотрит Евграф, вдруг начал суетиться…
Лопоухий выдвинул канистры из под кресла, еще – какой-то сверток, потом – черную сумку на ремне. Просунул в него руку, голову. Сумка оказалась у него под мышкой, ремень обхватил наискосок грудь и спину.
Верзила кинул на Евграфа зверский взгляд:
– Ты кто? Я тебя не знаю… Никаких указаний в последний момент выполнять не буду… С собой тебя не возьму!.. Надо было раньше думать!
Тюрморезову показалось – лопоухий сейчас набросится на него. Поезд вылетел из тоннеля, помчался на мост. Верзила сел в свое креслице и принялся двигать рычаг. Поезд стал медленно сбавлять скорость.
Сумка была у лопоухого на животе.
Король Психов смотрел на гладкие воды реки. Расстояние от них до кабины поезда казалось огромным. В том, что сейчас произойдет какая-то трагедия, он не сомневался. Все это – и непонятное торможение, и канистры, и слова лопоухого, а главное – какая-то особая тяжелая атмосфера, повисшая в воздухе, – были для Евграфа красноречивыми признаками. Чутье, никогда не обманывавшее, не могло подвести и на этот раз.
– Почему канистры? – вопрос, вырвавшийся у Евграфа, подсознательно был сформулирован им единственно правильным образом.
Состав уже еле-еле двигался.
– Странный вопрос… – пробормотал лопоухий. Он торопливо поднялся с креслица.
Только теперь Тюрморезов, наконец, заметил, какой прекрасный стоит день: солнечный, с совершенно безоблачным, ярко-синим небом. Жары не чувствовалось – с реки в раскрытую дверь кабины залетал свежий ветерок, в котором слышался запах воды.
– Я что, должен был принести легковоспламеняющуюся жидкость в пакетах из под молока? – проговорил Лопоухий. – Зачем приперся? Вы мне не нужны!.. Вылезай из поезда, топай обратно, в тоннель. Не знаю, как станешь им все объяснять… Что, эти там, в тюрьме, очень нервничают?.. Боятся, что я не сделаю дела?.. Я так и знал, что вы начнете меня проверять. Давай скорей… – взгляд его неожиданно смягчился. Он отвернулся от Тюрморезова. – Остановка будет очень недолгой.
Лопоухий довернул рычаг, и поезд встал. Посмотрев на рельсы, тянувшиеся вперед перед лобовыми стеклами состава, верзила опять повернулся к Евграфу.
– Мы, психи, завоюем мир! – проговорил он. – Каждый сумасшедший слаб из-за того, что болен. Но заболевание дает ему и силу: искривляя душу и мозг, оно выпячивает некоторые черты. Этим мы выгодно отличаемся от остальных людей. Современная химическая промышленность разработала таблетки, которые подавляют болезненную слабость. Но сила остается… Перед акцией мне удалось посетить врача, выписать один хороший рецепт и отоварить его в аптеке, – похвастался лопоухий и, наклонившись к канистрам, взялся за запор одной из них. – Это, кстати, тоже химия… Химическая наука – лучший друг сумасшедшего… Таблетки подействовали! Слабости нет! Сегодня я силен, как никогда! – воскликнул лопоухий.
Хотя Евграф и сам чувствовал себя крайне плохо, он все же заметил, – а может быть, ему это только показалось: верзила, несмотря на его слова, тоже словно бы чувствует себя не совсем уверенно. Что-то чувствовалось во всей его фигуре такое… Точно он был слегка пьян или, скорее всего, находился под воздействием наркотического средства.
Верзила откупорил крышку одной из канистр. Перевернув ее, принялся разливать жидкость сначала по полу, потом по креслу…
– Вот второй канистре – еще хороший запас такой жидкости, – как бы между делом проговорил он. – Думаю, она еще к тому же и рванет. Первый вагон выгорит до тла… Прыгай, пока я тебя не забрызгал! – взгляд, который лопоухий кинул на Евграфа, опять был зверским.
Он отставил канистру, – она была пуста и опять взялся за рычаг управления… Вдруг отпрянул от него.
– Эх, черт! Надо заранее достать, чтобы не маячить! – воскликнул лопоухий. Он тут же расстегнул молнию на сумке, которая висела у него сбоку, под рукой. Извлек оттуда альпинистский трос со сложным карабином на конце. Задрал рубашку – под ней оказался какой-то особенный, видимо, тоже принадлежащий к разряду альпинистского снаряжения, пояс. Верзила засунул трос за пояс, взялся за рычаг и тронул состав. Тут же он выхватил из кармана спичечный коробок, вытащил спичку.
Тюрморезов ударил его. Удар пришелся частью по оттопыренному уху верзилы, костяшки кулака Короля Психов врезались в голову машиниста. Но лопоухий был, видимо, столь здоров и нечувствителен к ударам, а Евграф все же после пережитого за последнее время настолько слаб, что удар не произвел на верзилу вообще никакого действия. Он торопливо чиркнул спичкой, она вспыхнула. Разжал пальцы – горевшая спичка упала на пол. Жидкость тут же вспыхнула. Верзила рванулся к двери, которая была со стороны Тюрморезова.
Евграф не смог мгновенно придумать верного хода. Второго удара он не нанес. Ему показалось, лопоухий хочет вытолкнуть его из кабины. Массивная фигура машиниста полностью перегораживала ее.
Голова Короля Психов находилась в слишком дурном состоянии, чтобы он мог принимать верные решения. Евграф оттолкнул, что было сил, машиниста обратно вглубь кабины. Видимо, в эти мгновения лопоухий держался на ногах недостаточно твердо, – к тому же поезд, пусть и медленно, но двигался вперед, – верзила повалился назад. При этом он раскинул руки, чтобы ухватиться за что-нибудь и удержать равновесие.
В кабине уже вовсю прыгали языки злого пламени. Они стремительно увеличивались в размерах и распространялись на все большую площадь. Рука верзилы попала в огонь. Он взвизгнул, неловко рванулся всем туловищем, нечаянно ухватился, чтобы найти какую-то опору, за рычаг. Тот повернулся на небольшой градус, но состав тут же рванулся, как пришпоренный. Верзила оттолкнулся от рычага, – левая его ладонь скользила по стене, – еще раз немного сдвинул его. Гудение набиравших обороты электродвигателей стало менее надсадным. На этот раз машинист налетел на Евграфа с удесятеренной энергией.
Тюрморезов рванулся вглубь кабины. Ему казалось, что если верзила вытолкнет его наружу, то упав, он неминуемо убьется. Правой Евграф пытался ухватиться за что-нибудь, левой оттолкнуть от себя машиниста. Огонь, который овладевал кабиной все сильнее, сделал эту схватку очень короткой. Обоим было просто не до драки: они невольно сторонились языков пламени, машинист, к тому же, глянув в окно, увидел, что расстояние до жерла тоннеля стремительно уменьшается. Отпустив Евграфа, который никак не давал вышвырнуть себя из кабины, лопоухий рванулся в дверной проем. Но рука Тюрморезова крепко держала его за сумку. Хлипкие дужки, которыми сумка была прикреплена к ремню, обхватывавшему плечо, грудь и спину верзилы, разогнулись. Машинист выпрыгнул, а сумка осталась в горевшей кабине в руках у Тюрморезова…
Поезд уже шел на хорошей скорости. Выпрыгнувший машинист остался где-то позади. Что с ним стало, Евграф не видел. Впереди в паре десятков метров было уже жерло тоннеля. Одежда на Тюрморезове тлела от случайных соприкосновений с огнем. Еще чуть-чуть и она вспыхнет. В любое мгновение могла рвануть вторая канистра. Кабина ехавшего вперед и никем не управляемого поезда превращалась во внутренности хорошо раскочегаренной печки.
Надо было прыгать… На то, чтобы сделать это, оставалось не больше пары мгновений.
Глава двадцать втораяПо петлистой нервно-психической дорожке
Психи народ странный. Они странным образом выбирают цели для своей сумасшедшей кипучей деятельности и, как правило, движутся к ним весьма петлистым, не совсем понятным для нормальных людей путем. В тот момент, когда Евграф, перепачканный в собственной рвоте, неловко выбирался из полицейского автомобиля, Псих заканчивал надувать при помощи ножного насоса резиновую лодку, какими пользуются рыболовы.
Рядом с ним валялась пара пластиковых весел. Лодка и насос были приобретены лже-Скворцовым ранним утром в специализированном магазине. Псих добрался туда от дома старушенции на такси. От магазина до набережной Москвы-реки доехал также на прокатной машине. По дороге внимательно читал инструкцию, которую предусмотрительно извлек из мешка с лодкой сразу, как только продавец выдал товар.
Когда резиновая лодка стала упругой, накачанной до того, что бока ее невозможно промять, Псих, – с него градом лил пот, – отбросил насос в сторону. Упав на каменную поверхность, железяка, больше не нужная, звякнула.
Псих оттер со лба пот, попытался чуть оттянуть вперед пояс костюмных брюк. На нем была белая рубашка с повязанным вокруг воротника ярко желтым галстуком, ослепительно сверкавшие на солнце лаковые туфли. Пряжка у пояса была с покрытием под золото.
Пиджак валялся на камнях в метре от лодки. Псих снял его перед работой. Теперь он надел пиджак, поправил галстук, небрежным жестом толкнул лодку к воде. Зашуршав резиной по камню, она подвинулась. Псих пнул лодку еще…
Вскоре она покачивалась на воде. Течение норовило увести ее от берега, но лже-Скворцов с самого начала предусмотрительно прикрепил к носу своего «корабля» тонкий, прочный канатик, входивший в комплект. Теперь держал его в левой руке. В правой были весла, которые тут же ловко забросил в лодку.
В новой одежде, которую приобрел по пути из старухиной квартиры в магазин для охотников и рыболовов, Псих чувствовал себя в ударе. Никогда прежде жизнь не казалась такой легкой и приятной штукой, как сегодня. Правда, брюки оказались тесны в поясе, что особенно чувствовалось во время физической работы, и слишком длинны. Кромка брючины иногда попадала под каблуки новых ботинок. Они, кстати, уже успели натереть Психу ноги, хотя он почти и не ходил в них, разъезжая по городу на такси.