На мосту незнакомец велел остановить состав, поднял с путей канистры. Разлил их содержимое по кабине. Затем, угрожая оружием, велел машинисту тронуть поезд. Когда пламя вспыхнуло, Михаил отпрянул к двери. Незнакомцу того и надо было: он схватил машиниста за грудки и вытолкнул из кабины.
Глава двадцать четвертаяПо закону – никакой ответственности
На старой московской улице, – она известна тем, что именно здесь еще с царских времен располагалась старинная тюрьма, – возле тротуара стояло несколько легковых автомобилей и микроавтобусов. Их борта разрисованы логотипами телевизионных каналов.
У стены тюрьмы, возле ворот и на противоположном тротуаре, расставлены штативы-треножники. На них укреплены телевизионные камеры. Рядом, кто с зажженной сигаретой в руке, кто с бутылкой «кока-колы», прогуливались операторы и корреспонденты. Чего-то ждали…
Людей в полицейской форме поблизости не видно.
Погода стояла отличная: светило яркое солнце. Работники телеканалов, казалось, так бы и провели целый день у здания тюрьмы, болтая друг с другом и делясь впечатлениями о работе на свою телекомпанию с коллегами из других «фирм».
Но вот дверь тюрьмы распахнулась. И все сразу поняли, что это – то самое для чего они приехали сюда этим утром.
Сначала появился один человек: странного вида дядька – высокий, худой, с непропорциональным лицом, – одна его половина была больше другой, – с сидевшими на разном уровне глазами дегенерата. Движения его замедлены. Он словно бы только что проснулся. Увидев толпу журналистов и несколько направленных на него телевизионных камер, он нисколько не смутился. Достал из кармана смартфон. Журналисты, внимательные к деталям, тут же отметили: «труба» одной из самых престижных фирм и дорогой модели «хай энд». Принялся кого-то вызванивать.
Следом за ним из тюремного подъезда вышел второй человек – довольно молодой. Лет двадцати пяти. Он был модно одет: джинсы, черная маечка с какой-то тонкой серебристой надписью. На ногах – замшевые изящные мокасины. В лице, симпатичном и весьма интеллектуальном, даже самый придирчивый наблюдатель не смог бы обнаружить никаких признаков деградации. Однако, стоило молодому человеку отойти от тюремного порога на несколько метров, оказаться в толпе журналистов, – он тот час принялся, кривляясь и гримасничая, рисоваться перед телекамерами. Понес в микрофоны репортеров что-то совершенно несуразное, дикое, такое, что вызывало только одно чувство – изумление. Он говорил до того громко, – слова доносились до противоположного тротуара…
– Именно на сегодня гороскопы предсказали событие, которое круто перевернет мою жизнь!.. – выкрикивал он.
Человек с криво посаженными глазами дегенерата обернулся. Рявкнул:
– Заткнись!.. Хватит трепаться!
Между тем из тюремной двери вышел третий человек. Некоторое время назад он, как и первые два человека, только вышедшие из тюрьмы, был задержан по делу «Группы личностей». Ему около тридцати лет. Небольшого роста, худощавый. Одет в черные свободные брюки, такого же цвета рубашку навыпуск. Два кармана с клапанами на груди делали ее похожей на военный френч – такие носили лет сто назад. Шевелюра густых соломенного цвета спутанных волос, маленькое личико с упрямо сжатыми губами и глазками, смотревшими на окружающий мир с ненавистью, – все это делало его похожим на известного кровавого анархиста, персонажа гражданской войны – Батьку Махно.
Достал из кармана пачку дорогих сигарет, вынул из нее одну, зажал губами. Жестом показал стоявшему рядом с ним журналисту, что просит огоньку. Тот оказался человеком курящим. Тут же протянул «ньюзмейкеру» зажигалку.
«Махно» закурил. Неожиданно для журналиста открыл клапан на кармане рубашки, сунул в него зажигалку, – вместо того, чтобы отдать владельцу. Того такое поведение неприятно удивило. Но он не счел нужным требовать обратно «собственность». Стоимость зажигалки была грошовой.
– Хочу сделать заявление, – спокойно проговорил человек в черной рубашке. Не дожидаясь, когда к нему проявят внимание все собравшиеся журналисты, монотонным голосом, спокойно продолжил. – Сегодня мы можем говорить о победе законности и здравого смысла над карательной психиатрией. Обыватель боится тех, кого считает психами. Молва приписывает нам особые способности и опасность для общества. Выполняя заказ толпы, государство обрушивает на нас мощь карательной машины. Однако, вся наша вина в том, что мы мыслим инако… Я бы сказал, что это инакомыслие ставит нас всех и прежде всего меня в один ряд с такими великими мира сего, как Коперник, Джордано Бруно, академик Сахаров…
– Все, поехали! – рявкнул вышедший первым человек, у которого было лицо дегенерата.
В это мгновение он был уже рядом с дававшим интервью молодым человеком. Схватив за рукав, поволок того к бордюру.
Только теперь все обратили внимание, что к тюрьме подкатил легковой автомобиль. За рулем сидел детина такого высокого роста, что макушка его едва не упиралась в потолок. Остановившись у бордюра, он вел себя, как человек, который не имеет ко всему происходившему здесь никакого отношения. Положив две большущие ручищи на рулевое колесо, он сидел, не шевелясь, и смотрел прямо перед собой…
Человек с лицом дегенерата подвел, держа за рукав, своего молодого товарища к автомобилю, распахнул дверцу. Тот залез на заднее сиденье.
Следом за ним в машину залезли и его освобожденные из тюрьмы товарищи… Журналисты были разочарованы. Они надеялись отснять на тротуаре у тюрьмы побольше материала, – проинтервьюировать всех освободившихся из заключения теперь уже бывших подозреваемых по делу «Группы личностей».
Легковой автомобиль, – он был очень старый, отечественного производства, давно уже не выпускавшейся модели, – с усилием тронулся с места. Казалось, еще немного и его выхлопная труба и днище багажника заскребут по асфальту, – настолько просели рессоры.
Сквозь стекла автомобиля было видно, что дегенеративного вида мужчина, усевшийся рядом с водителем, что-то громко говорит, размахивая руками, остальным членам этой странной группки, забравшимся на заднее сиденье. Они с угрюмым видом его слушают. Только молодой человек в черной рубашке, только что произносивший речь перед телекамерой, обернулся и посмотрел на оставшихся перед тюрьмой журналистов… Может, сожалел, что старший товарищ не дал ему закончить интервью?
Прошло два дня. Тюрморезов оставался в столице. В общежитии больше не появлялся, – снял на полмесяца комнату в квартире какого-то омерзительного мужичка-алкоголика. Передавая деньги за аренду, – мужичок сдавал жилье довольно дешево, – Евграф был уверен: скорее всего, его ждет подвох. Вероятно, хозяин квартиры собирался осуществить примитивную, но безотказно работавшую схему. Через несколько дней мужичок, воспользовавшись тем, что отношения между ним и жильцом не подкреплены договором, попросту устроит скандал и потребует от арендатора убраться…
Однако Тюрморезову, в отличие от хозяина жилья, повезло. На второй день Евграф избавился от соседа.
Хозяин квартиры, выпив даже больше, чем всегда – гулял на полученные от жильца деньги, – возвращался домой и, зашатавшись, оказался на проезжей части. Там попал под машину. Удар был не очень сильным. Но его хватило, чтобы пьянчуга отлетел на несколько метров в сторону и как следует приложился головой об асфальт.
В тяжелом состоянии скорая забрала его в больницу.
Об этом Евграф узнал на следующее утро от старушки, сидевшей перед подъездом пятиэтажного дома на лавочке. Она не только прекрасно знала, в какой из квартир подъезда Тюрморезов живет, но и была наслышана о произошедшем накануне с его квартирным хозяином.
– Говорят, что он настолько плох, что вчера даже пытались разыскать каких-то его родственников. Думали, помрет до утра… – проговорила старушка и некоторое время молча смотрела на Евграфа.
Король Психов вышел из квартиры, чтобы дойти до пятачка возле станции метро и купить там свежую газету и чего-нибудь поесть. В квартире у пьянчужки не было ни телевизора, ни даже старенькой радиоточки.
Теперь он два раза кивнул головой, отвернулся от старушки и пошел дальше. Чутье подсказывало ему: некоторое время его никто не будет беспокоить. Но злоупотреблять везением не стоит. Недельку, не больше, он может жить в этой квартире, а потом должен исчезнуть. Главное, чего никак не мог предугадать в данный момент Тюрморезов – до какой степени ему стоит опасаться того, что его ищут в связи с историей в метро. Евграф был уже достаточно опытен, чтобы не надеяться на то, что органы его не разыскивают. Насколько точен уже, без сомнения, составленный фоторобот? Легко ли по нему опознать его?
Размышляя подобным образом, Тюрморезов подошел к переносной будке из металлических трубок и натянутого на них красного тента, под которым стоял лоток с газетами. Продавец разговаривал с какой-то женщиной в фартуке, – вероятно, она торговала где-то поблизости. Евграф взял из пачки популярную ежедневную газету и… Здесь ему понадобилось самообладание: на первой полосе был напечатана его качественная, правда не совсем соответствовавшая формату «их разыскивает полиция», фотография. Под ней, – его глаза успели выхватить их, прежде чем он сложил газету вдвое, – крупным шрифтом были напечатаны его имя и фамилия.
– Так, – отвлекшийся от разговора со своей знакомой продавец показывал пальцем на газету, – Все?.. – он вопросительно вскинул глаза на Тюрморезова.
– Да, – Евграф спокойно протянул ему деньги, дождался сдачи. Небрежно сунул ее в карман и неторопясь пошел от газетного лотка прочь. Сердце его отчаянно колотилось. Он твердо решил, что не станет разворачивать газету прежде, чем за ним закроется дверь квартиры.
Через полтора десятка шагов его ждало следующее испытание: на стекле продуктового магазина был приклеен скотчем лист белой бумаги формата А4 со все той же фотографией, что и в газете, надписью над ней крупными буквами «Розыск!» и каким-то текстом внизу. Мелкий шрифт Тюрморезов с расстояния разобрать не смог.