После этого дядя долго не работал, затем женился на какой-то женщине, не менее странной, чем он сам…
Дачу родственник Психа постепенно забросил. Сначала он появлялся здесь раз в год, потом стал приезжать раз в несколько лет.
Псих уже как-то появлялся здесь без приглашения. Нашел дом и участок полностью запущенными. Решил, что если когда-нибудь ему понадобится лежбище, чтобы переждать какое-то время, обязательно наведается в этот «заброшенный сад»… Что и сделал в компании лопоухого машиниста.
Связи с криминальными личностями у Тюрморезова были всегда. С того самого момента, когда он начал жить в столице. Он не стремился заводить их специально. Просто поведение, которым Евграф отличался, как-то само собой сводило его с подобными людьми. Когда Тюрморезов «работал» в бригаде «шизиков», сколоченной Робертом, он не открыл для себя новой среды. Он вращался в ней и до этого. Еще даже до сумасшедшего дома.
Особенно его всегда интересовали личности, промышлявшие подделкой документов. Одно время Тюрморезов даже подумывал заняться этим промыслом – очень многие сумасшедшие проявляют недюжинные способности там, где требуется терпение и внимание к мельчайшим подробностям. Он несколько раз приобретал себе фальшивый паспорт и один раз даже сам вносил в купленную «ксиву» изменения – вытравливал прежний номер и рисовал при помощи особой красочки и зубочистки новый.
Он знал нескольких человек, которые промышляли подобными делами. Один из них уже несколько лет работал водителем-экспедитором в фирме, снабжавшей столичные офисы «кулерами» и водой для них, разлитой в большие бутыли.
Офис компании, торговавшей чистой водой, и ее гараж, из которого выезжали маленькие кургузые грузовички азиатского производства, располагались в разных концах города.
Ровно в шесть утра Тюрморезов зашел в узкую улицу, заканчивавшуюся тупиком. По обе стороны свежего асфальтового полотна, – тротуаров здесь не было, – шли заборы. Вдоль одного из них тянулась узкая полоска земли, поросшаячахлой травой. Евграф приминал ее подошвами ботинок.
Он миновал одни ворота, – они были массивными, дебаркадерными, наглухо закрытыми, – и приближался ко вторым, хилым, с двумя створками, которые охрана запирала на ночь. Еще издалека Тюрморезов рассмотрел: ворота успели отворить. В распахнувшемся широком въезде сидела здоровенная псина и внимательно смотрела в его сторону.
Он был единственным прохожим в этом промзоновском тупике.
Тюрморезов всегда считал, что собаки инстинктивно чуют сумасшедших и недолюбливают их. Почему?.. Наверное, полагают, что эти двуногие относятся к другой стае, не к той, которой служат они.
Миша вскочил со старого стула. Сжал кулаки так, что отросшие за последнее время ногти, – он забывал их стричь, – впились в ладони.
Теперь ему стало понятно все!
«Развели меня, как лоха!.. Все с самого начала было подстроено. Вот так друзья! Соратники по борьбе!»
Верзила в ярости ударил кулаком по боковине лестницы. Массивная балка была сделана из плохо обструганного щербатого бревна. На костяшках пальцев тут же выступила кровь.
Миша поднес кулак к глазам. Твердые задоринки доски разорвали кожу короткими, хаотично расположенными по отношению друг к другу линиями. Сначала он попытался разглядеть в них какой-то зашифрованный знак, но в следующее мгновение его захлестнула волна ненависти к своим, теперь уже, как он понимал, бывшим, товарищам.
Миша забегал по старому ветхому дому. Психа не было, он уехал в Москву. «Что же они со мной сделали! Вот сволочи! И руку, вдобавок, раскровенили…» – думал лопоухий.
То, что ему еще и «изранили» руку, казалось машинисту особенно обидным. Ранки болели все сильнее. По крайней мере ему так представлялось. Вместо того, чтобы поискать йод и какой-нибудь бинт, верзила размазывал сочившуюся кровь по всей кисти. Обе его руки были ужасающе грязными, не знавшими воды уже большие полдесятка дней.
На даче не было никакой еды, кроме трехлитровой банки со старой засохшей карамелью в обертках. Псих сказал, что денег у него нет совсем, что последнее истратил в ресторане. Рассчитывал на мишины, и теперь «жратву купить не на что, надо встретиться с нашими, они помогут. Но все не так просто, все наши залегли на дно». Псих пару раз привозил Мише из города батоны белого хлеба, которые лопоухий в один присест с чавканьем сжирал.
Но сегодня не было и батонов. Желудок лопоуохого был пуст, с каждым часом он зверел все сильнее.
Мысль о том, что его жестоко одурачили, впервые, как догадка, пришла лопоухому в голову еще в Нагатино. Когда они с Психом выбирались из лодки на берег. Но тогда он был до такой степени подавлен, что у него не было сил поразмышлять на эту тему.
Поездив с Психом по городу, а в особенности, пожив некоторое время на заброшенной психопатской даче, машинист принялся обдумывать произошедшее с ним «спокойно, трезво и вдумчиво».
«Разумеется, такого стечения обстоятельств, чтобы в кабине поезда именно в те минуты появился знакомый Скворцова, в реальной жизни возникнуть не может, – размышлял он. – Отсюда – единственно возможный вывод: все подстроено. А рассказы моего подельника – лишь версия для меня, идиота!..»
Однако, до какого-то момента у Миши оставались последние «несколько процентов», на которые он не был уверен. Но сегодня, то ли от того, что питался лишь найденной на даче окаменевшей карамелью и был совсем слабым, то ли потому, что впервые за несколько дней оказался в одиночестве, – окончательно убедил себя, что Скворцов и Евграф Тюрморезов вступили в сговор, чтобы присвоить себе деньги, взятые им, Мишей, по многочисленным банковским кредитам.
Оставалось понять самое малое: как вернуть эти средства обратно.
В том психическом состоянии, в котором находился Миша, весьма трудно осуществлять действия, требующие известной сноровки и умения быстро принимать правильные решения.
Но машиниста спасало то, что лже-Скворцов никак не ожидал от верзилы слежки.
В электричке верзила сидел в вагоне за спиной у товарища в трех скамейках от него. Тому, чтобы «срисовать» Мишу, достаточно было просто обернуться. Но он этого не сделал. Машинисту же, чтобы не рисковать быть разоблаченным, стоило всего лишь перейти в соседний вагон. Но он тупо просидел все пятьдесят минут за спиной у «подельника».
На вокзале Псих, выходя из вагона, не обернулся.
Миша выбрался на перрон следом и поплелся в десяти шагах позади него.
Лопоухий осознавал: глупо следить за знакомым столь неосторожно. Но ему было настолько плохо, до такой степени был ушиблен всем произошедшим с ним с момента, когда управляемый им поезд остановился на станции «Автозаводская», – у него просто не было душевных сил вести себя умнее. Не было их и для того, чтобы прекратить эту слежку: бывший машинист не в состоянии был смириться со своим поражением и потерей денег…
Едва покинув вокзал, лже-Скворцов сделал кому-то телефонный звонок.
Верзила догадался, что разговор этот имеет какое-то особое значение…
Псих прошел мимо всего здания вокзала, перебрался по переходу на противоположную сторону улицы. Медленно, словно обдумывая что-то, шел пару кварталов от светофора.
Затем неожиданно для Миши резко, под девяносто градусов, свернул во двор. Казалось, вот тот момент, когда он обязательно глянет назад – вдоль улицы! Но Псих не сделал этого.
Миша и на этот раз не сумел проявить осторожность. Когда лже-Скворцов исчез из виду, он прибавил шагу и тут же, оказавшись между двумя домами, увидел профиль напарника по «Группе личностей». Тот стоял у мусорных баков с мобильным телефоном в руке.
Лже-Скворцов разговаривал, обхватив ладонью подбородок. Пальцы его, – по крайней мере, так показалось бывшему машинисту, – прыгали по подбородку, норовя подняться как можно выше – к губам: заткнуть рот. Точно Псих сам боялся и не хотел произносить то, что говорил.
Когда лопоухий увидел это, испытал шок. В теперешнем поведении знакомого, – и сам не смог бы объяснить, почему, – почудилось предзнаменование неких уготованных Мише чудовищных бед. Более ужасных, чем те, которые обрушились на лопоухую голову в последнее время.
«Боже, о чем он может так разговаривать?!» – пронеслось в эти отчаянные секунды в Мишиной голове.
На самом деле Псих звонил в агентство, занимавшееся арендой квартир и комнат. Для того, чтобы начать «новую» жизнь, лже-Скворцову требовалось новое съемное жилье.
Не дойдя до своего приятеля шагов семи, Миша остановился, как вкопанный. Удивительным образом Псих до сих пор его не заметил.
Лопоухий бывший машинист вздрогнул, – от шока пришел в себя, понял, что в следующее мгновение будет обязательно разоблачен.
Он развернулся, побежал со двора. Его дешевые грубые ботинки с толстыми подошвами издавали громкий топот. Но лже-Скворцов и теперь не обернулся.
Псих в эти минуты был полон оптимизма и радости жизни. И как каждый счастливый человек, он был беззащитен…
Хорошее настроение лже-Скворцова – явление временное. А мрачная правда текущих обстоятельств Психа заключалась в том, что его состояние за последние дни значительно ухудшилось. Он находился на краю разверзшейся черной ямы безумия, попав в которую можно выкарабкаться только с помощью врачей и сумасшедшего дома.
Отдав молодому парнишке тоненькую стопочку тысячных купюр, Псих еще раз взглянул на арендованную только что комнату и вышел из квартиры. Лифт быстро спустил его на первый этаж. Выйдя из подъезда, он пошел по улице к станции метро. Лопоухого Мишу, на этот раз предусмотрительно прятавшегося за стоявшим у обочины грузовиком, Псих не заметил.
У Миши от голода кружилась голова. Пока он сидел на даче – не чувствовал, насколько ослаб. Но теперь, преследуя Психа, понял: на таком «питании» очень скоро от слабости окажется неспособен осуществить свой мстительный план.