— А что с ней делать?— спрашивает Рыжик.
— Почините. Будет, как токарный станок. Знаешь, как крутится здорово. Ж-ж-ж.
— Пойдем к нам в сарай,— приглашаю я Бахилю. Он нерешительно топчется, жмется:
— Нет, не сейчас. Мне Жиган нужен.
— Зачем он -тебе?— спрашивает Лидочка.
— Да так…— отворачивается Бахиля,— дело есть. Ну, пока.
Мы расстались.
— Что-то задумали они,— говорит Рыжик,— вчера вечером Жиган с каким-то лохматым верзилой Бахилю на лестницу вызывал. О чем-то шушукались. Я домой шла, поднялась выше — они сразу замолчали. Стоят, покуривают.
— Надо бы его к нам,— думаю я вслух о Бахиле.— Мне тоже это не нравится.
— Конечно, к нам,— поддакивает Лидочка.
В сарае нам с Лидочкой оказали почести. Кругом неподдельные крики ликования.
Особенно всех радует бормашина. Мы все в сторону и занялись ею. Починили педаль. Женька ее нажимает ногой, и сарай наполняет солидное, ровное, сильное жужжание. Приспособили к ней деревянный патрон, в него вогнали железку. Женька нажимает, ему руками помогает Славик, а я вожу напильником по железке.
Сначала с железки сползла ржавчина, потом она заблестела, засверкала, и даже начали вылетать настоящие искры. Мишка их ловит на ладонь, приплясывает:
— Ха-ха!
— Мировецки!— смеется Славик и подставляет свой картузик.
Наш «токарный станок» покрутили все по очереди, потом Лева смазал его из масленки, и мы занялись своим делом. Я принялся за осветительную часть киноаппарата. Мне помогает Славик. Он мой ассистент. Готовит инструмент и распрямляет гвоздики.
Шкуркой я зачищаю все фанерки. Теперь на них очень приятно чертить карандашом. Переношу все размеры по линеечке, миллиметр в миллиметр. Сострогать все лишнее, и стенки осветительной части готовы.
— Прошу рубанок,— говорю я, не оборачиваясь, Славику, и сейчас же в мастерской — дикий вопль Левы. Оказывается, Славик почему-то пожелал подгонять железку в рубанке молотком. И бьет по острию.
У Славика отобрали рубанок, поручили найти зеркало. Но Лева его вернул, усадил снова за гвозди:
— Ну его. Еще приволочет мамино трюмо.
До чего же приятно, хорошо работать, когда все получается тютелька в тютельку. Я опять зачищаю шкуркой все шероховатости и не могу налюбоваться фанерками.
В другое время, если бы я нашел такие фанерки на улице, то даже бы и не стал разглядывать, а создал бы им-ускорение, пусть летят, какая дальше. А вот сейчас хочется их гладить, всем показать и даже прижаться щекой.
Зеркало добыла Лидочка. Оно квадратное, а нам нужно круглое, как указано в чертеже. Женька говорит, что где-то он слышал, будто стекло можно резать ножницами. Только это делается в воде.
Вот это открытие! Наверное, не все взрослые знают, что так можно.
Теперь нам нужно из круглого гвоздя сделать плоскую пластинку. Это будет держатель зеркала. В пластинке просверлить отверстие и в нем нарезать резьбу. В резьбу вставить винт и на конце винта укрепить зеркало. Если крутить винт, то зеркало будет то удаляться, то приближаться к лампочке. Так нужно для настройки.
Я начал расплющивать гвоздь на нашей наковальне, но дело идет слишком медленно и очень оглушает. Все зажали уши, ждут, когда я кончу.
— Хватит,— кричит Лева,— лучше поищи подходящую железку.
Я передаю гвоздь ассистенту, копаюсь в груде железок. Славик отпросился «на минутку».
Нашлась в куче сырья подходящая, но уж очень широкая. Нужно много опиливать.
— Попробуй отруби зубилом,— советует Женька.
— Можно и сломанным лезвием ножовки,— прикидывает Лева.
— Только трудно.
Я долго раздумываю, за что браться. Зубилом, конечно, быстрее, но молоток почему-то только изредка попадает по головке зубила. А ножовкой хватит пилить до вечера.
Вдруг влетает Славик и молча протягивает еще теплый расплющенный в лепешку гвоздь.
Мы тормошим Славика, спрашиваем, где и кто ему это сделал.
Славик садится на землю, обмахивается картузиком, безразлично оглядывает стены. Нас он не замечает
— Ты что? Язык проглотил?— сердится Лева. Славик молча трогает язык, показывает нам.
— Все очень просто,— говорит он в пространство.— На трамвайную рельсу положил.
Мы захлопываем дверь. Прислушиваемся. Все тихо. Лева, заикаясь вдруг, говорит:
— Нам еще не хватало, чтобы трамваи сходили с рельсов.
Дверь сарая кто-то настойчиво трогает. Мы не шелохнемся.
— Отоприте, я это,— слышим голос графа де Стася. Мы открыли. Граф потоптался, не глядя на нас, сказал:
— Мать велела тиски забрать.
Стало так тихо, что я слышу, как за дровами скребется мышь. Славик обнимает тиски, а Лева рассматривает свои ботинки, медленно говорит:
— Никому мы тиски не отдадим. Нам они нужны.
— Стась,— очень нежно воркует Женька,— скажи матери, что мы делаем киноаппарат, что ее пригласим на первый сеанс.
— Я говорил,— жмется граф,— она ни в какую.
— Пусть хоть сама приходит,— решает Лева,— все равно не отдадим.
— Так что же ей сказать?— понуро оборачивается в дверях граф.
— Скажи, когда сделаем аппарат, тогда и вернем. Граф, спотыкаясь, направился к дому. Мы перестали работать. Сидим, ждем.
В открытую дверь видно, как скорым шагом к нам направляется сама мамаша. За руку тянет графа.
— Это что еще за хулиганство?— кричит она.— Сейчас же отдайте тиски. Выманили у мальчика такую дорогую вещь, да я вас всех за это в милицию!
Мы загородили тиски, молчим.
— Ночью сон вижу, будто бы наш чулан обокрали,— брызжет «графиня».— Сейчас глянула, и верно — тисков нет, фруктов нет. И этот подлец долго не признавался,— теребит она за руку Стася.— Что значит — сон в руку.
— А мне тоже сон снился,— тихо говорит Лидочка.— Будто бы сижу я утром на скамейке и вдруг из вашего окна вылезает спиной какой-то дядя в зеленом свитере. Может быть, он чулан обокрал?
«Графиня» хлопает ресницами и смотрит на нас так, словно всех повели на экскурсию на кондитерскую фабрику, а ее одну не взяли.
— Лидочка,— вдруг говорит она тихо.— Какой у тебя красивый воротничок, только сейчас заметила. Сама вязала?
— Сама,— охотно отвечаем мы за Лидочку.
— И это у вас будет настоящее кино?
— Настоящее,— дружно говорим мы.
— Ах, какие умники!— радуется она.— Стасик, почему же ты мне про это не рассказывал? А то молчит и молчит. Откуда я должна знать, зачем вам тиски?
Из сарая она вышла очень довольная и даже у своего парадного погладила графа по затылку. А может, это нам только показалось? Издалека плохо видно.
— Лишь бы она мужу про тиски не сказала,— беспокоится Мишка.
Лидочка тихо смеется:
— Не скажет.
И опять наш сарай наполнился деловым шумом. Я вырезал в фанерке отверстие для линзы, как сказано в чертеже. Вырезал точно по размеру. Обласкал шкуркой, получилась очень красивая дырка. Славик через нее оглядел сарай, а потом мы все загрустили. Самим эту самую плоско-выпуклую линзу не сделать. Купить надо. Пожалуй, слово «купить» самое противное на свете. Это слово всегда тянет за собой другое — «деньги». А где их взять?
Решаюсь идти домой, к Нонке. Может, удастся выпросить. Меня тщательно причесывают, Славик из ведра поливает на руки, застегиваю все пуговицы, отряхиваюсь и пошел.
Нонка сидит, зубрит. Скоро у нее приемные экзамены в институт. Мешать ей нельзя. Присел на краешек стула, так просто предлагаю:
— Давай я за хлебом схожу.
— Хлеб есть,— не отрываясь от учебника, обрезает Нонка.
Делать нечего: беру веник, мету пол. Нарочно стараюсь около ее ног. Увлеклась, не замечает. Щекочу веником. Она голову подняла, отодвинулась и опять в книгу. Так и подмел весь пол, и никто не заметил, никто не оценил.
Начал зеркало протирать. Это Нонка сразу заметила, смотрит подозрительно.
— Что-то ты такой старательный? Деньги нужны?
— Нужны,— вздыхаю я — Линзу нужно купить плосковыпуклую.
— Нет денег,— сухо говорит Нонка и опять — в учебник. Я помялся, помолчал. Дождался, когда страницу перевернет.
— Перед экзаменами особенно нужно людям делать добро,— задумчиво разглядываю я абажур.— А то засыплешься.
— И это не пройдет,— говорит Нонка, не поднимая головы.— Я же сказала: денег нет.
Опять молчим. Дождался еще одной страницы, решаюсь:
— Знаешь, Нонка, я семилетку копчу и работать пойду.
— Это почему же?
— Тебе буду помогать, а учиться можно и в вечерней школе.
Нонка поднимает голову, внимательно на меня смотрит. Затемнил трамвай окна, но мне видно, как она хорошо улыбается.
— Ладно уж, возьми в кармане в жакете. И катись, не мешай.
Я мигом за дверь. Зачем человеку мешать, если он готовится к экзаменам.
Мы идем покупать линзу. Кажется, все прохожие догадываются, зачем мы идем, и охотно уступают нам дорогу. Впереди Женька с Левкой, потом мы с Рыжиком и Мишкой, а сзади Славик. Он все время притормаживает около палаток с мороженым и делает нам знаки. Мы — никакого внимания.
Славик догнал меня, как бы между прочим говорит, что на вафлях с мороженым он прочитал имя «Лариса».
— Не скули!— прикрикнула на него Лидочка.— Ведь знаешь, что денег в обрез.
Так же деловито и независимо мы проходим мимо магазина сушеных фруктов. На витрину стараемся не смотреть.
На углу Смоленской площади палатка инвалида. Он торгует пугачами и пробками. Немножко постояли, посмотрели, пошли дальше. Рядом ларек восточных сладостей. Словно лаком облиты большие орехи, жирно лоснится халва, блестят сахарные петушки на палочках.
Прошли, не задерживаясь. Славик отстал.
В оптическом магазине тихо, прохладно. Угрюмый продавец в белом халате перед каким-то старичком раскладывает на прилавке разные очки. Посмотрел на нас хмуро, лишний товар убрал с прилавка.
Вот она наша плоско-выпуклая линза — «конденсатор».
Просим посмотреть.
— А деньги-то есть?— спрашивает продавец. Я солидно хлопаю по карману. Он вытаскивает линзу, протирает ее, но в руки не дает.