И вдруг ветер снизу, с Москвы-реки подул. У девчонки платье колоколом, а руки заняты и поправить нельзя.
Мы с Женькой даже остановились. Она дальше пошла, а мы все стоим, друг на друга смотрим.
Женька только и сказал:
— Тоже мне порода. Уши болтаются. Не то что у моего Короля.
— А ноги?
— А ноги?— задумывается Женька.— Ноги, кажется, ничего. Порода есть.
— Ты о чем?
— А ты?
Дальше мы шли молча.
…Все-таки мне не терпится поговорить с Нонкой. Сейчас она сидит и упрямо сама себя убеждает:
— Синус квадрат плюс косинус квадрат равняется единице… Рассмотрим фигуру ABC…
— Нонка?
— Ну что?
— Нонка, а что такое фигура?
Она шевелит губами, смотрит куда-то сквозь меня.
— Нонка, что такое фигура?
Она молоко к себе. Долго вкусно пьет, кивает на учебник:
— Подрастешь, узнаешь.
— Да я не об этом… Вот как у девчат…
Нонка опять за молоко. Но не пьет, а долго смотрит на меня:
— Ну и братец мне достался…
Утро. Мама ушла на работу. Тихонько щелкнула дверь.
— Тангенс плюс котангенс,— бормочет Нонка. В дверь кто-то стучит.
— Кого еще черти несут?— смотрит на меня Нонка.— Твои, наверно…
— А может быть, твои?
Мы лежим. В дверь опять стучат.
— Ну, открой же. Ведь я не причесана… Открываю. В дверях улыбается Наташа:
— Здравствуй, Алеша…
— Так… заходите… нет, постойте… Я в комнату:
— Наташа из райкома!
Нонка платье сразу в два рукава, одна рука на прическе, другая одеяло одергивает, лицом салютнула зеркалу, ноги влетели в туфли.
— Чего же ты стоишь? Приглашай! Приглашаю.
— Здравствуйте, Нонна,— говорит, осматриваясь, Наташа.— Извините, что рано. Шла мимо. Во двор зашла. Никого. Сарай на замке. А где же киностудия? Где же работа?
— Садитесь, пожалуйста,— двигаю я стульями.— Разденьтесь.
— Осторожней, там у пальто вешалка еле держится, Нонка скорее в мамину коробку с нитками:
— Давайте пальто.
Мне почему-то очень приятно, что Нонка пришивает Наташе вешалку.
На кухне еще теплый мамин чай. Сахар есть. Так. Еще что? Есть соленые огурцы. Не пойдет. Есть сырые яйца, И есть мамина чашка.
В комнате смеются. Мне слышно, как Наташа рассказывает:
— Целый день одеваюсь и раздеваюсь. Ни одна вешалка не выдержит… В райком пришла разделась… Тут звонок… Куда-то ехать… Оделась. Приехала, разделась… и так до вечера.
Нонкин голос:
— Как врач по вызову… Опять смеются.
В шкафу нашлось молоко. Значит, получается омлет. Раз яйцо, два…
На столе, на белой хрустящей скатерти горят два апельсина.
— Ставь сюда, Алеша,— командует Нонка.
За окнами с грохотом катятся колеса трамваев. Искры, кажется, бьют прямо в стекла. Мне неловко, что мы живем в подвале.
— Миленькая у вас квартирка,— говорит Наташа.
— Да,— соглашается Нонка.— Очень важно, что отдельная.
— Я бы с удовольствием пожила в такой,— говорит Наташа.
— А вы где живете?
— В общежитии. На Стромынке. У нас в девичьей комнате восемь человек и одна гитара.
— Зато весело! Наташа помешивает чай.
— Вы же в райкоме работаете. Почему же вам не дадут?— спрашивает Нонка.
Опять трамвай гневно погрозил нам своими колесами. Наташа прикрылась маминой чашкой, одни глаза видны.
— Строим еще мало… У нас в райкоме семейные. И то не просят. А мне что? Я одинокая.
— Конечно,— соглашается Нонка. Помолчала, спросила:
— А у вас, Наташа, есть кто-нибудь? И вдруг на меня:
— Алешка, посмотри керосинку. Погасил?
— Да что ты мне с керосинкой!— не выдерживаю я.— Или уж я ничего не понимаю!
— Подожди, Алеша,— усаживает меня Наташа.— Давай-ка, дружок, о наших делах.
— Ну, давайте.
— Почему же «ну»?
— Ну, это я так просто. Нонка смеется.
А Наташа говорит:
— Вывеску «Плющихфильм» повесили? Всем наобещали? Наобещали. Сейчас каникулы? Каникулы. А где же работа?
— Сценария у нас нет. А как же без сценария?
— Напишите.
— О чем?
Она вертит чашку, узор разглядывает. Я торопливо рассказываю про наши задумки о Чапаеве, о том, как он проходит по сегодняшней Москве, про двух девчонок со двора, где кинотеатр «Кадр», про их чечетку и монолог княжны Мери и вообще про женские роли.
В двери стучат. Нонка пошла открывать.
Нонка подталкивает впереди себя хмурого Мишку.
— Вот еще один киношник. Полюбуйтесь.
Он садится на кончик стула. От чая отказывается.
— Ну, тогда апельсин,— предлагает Наташа. Мишка осторожно отрывает дольку.
Я опять начал про Чапаева, про то, как он идет по нашей Москве, может быть, даже по нашей Плющихе. А в конце Плющихи высится новое гранитное здание военной академии имени Фрунзе. А в этой академии, правда, не в этом здании, когда-то учился сам Чапаев. Совсем немного, но ведь учился же!
Опять трамвай затмил наши окна. Сейчас не слышно привычного скрежета колес. Только осторожно звенькнуло стекло. Это Наташа поставила чашку на блюдце. Мишка, спотыкаясь, продолжает мой рассказ о том, как Чапаев проходит вдоль строя летчиков и строго их спрашивает, кто отсутствует и почему.
— Ешь, Миша, весь апельсин,— тихо говорит Нонка.— Мы уже наелись.
Снова в дверь стучат. На этот раз вваливается весь наш «Плющихфильм». Наташу увидели, старательно вытирают ноги. Рассаживаются.
Славик сразу к делу:
— Можно снимать «Всадник без головы». Мне вчера дома читали. Ух, мировецки!
— А где ты возьмешь лошадь?— смеется Женька. Славик уныло соглашается:
— Конечно, всадников без головы у нас наберется сколько хочешь, а вот где лошадь?
— Давайте снимать Фурманова «Мятеж»,— предлагает Лева.
— Правильно,— поддерживает Лидочка.— Там всего одна женская роль.
— А лошади там есть?— интересуется Славик.
— Лошадей нет,— говорит Лева.— Мальчишек тоже нет.
Славик заскучал.
Мне сразу представилось начало фильма. Крупно зрители видят вывеску на доме: «Штаб и политотдел». Потом все прикладами сбивают мятежники и потом на это место вешают черный флаг. Они все орут и хлещут из бутылок водку. Так и вижу их задранные кверху небритые подбородки. Судорожно сжимаются глотки. А дальше, в каком-то доме настороженная горстка коммунистов и среди них женщина. Они считают последние патроны. Поровну их делят между собой…
А рядом мятежники на радостях отплясывают воинственные танцы, грозно потрясают оружием.
— А кто будет плясать?— спрашивает Славик.
— Позовем тех девчонок, что к нам в сарай приходили,— говорит Женька.
— Но ведь в «Мятеже» только одна женская роль,— предупреждает Лидочка.
— А мы снимем только их ноги в сапогах, а верхнюю часть изобразят Мишка с Левой,— прикидывает Женька.— В кино это называется монтажом.
— А .любовь у вас будет?— несмело спрашивает Нонка и смотрит на Наташу.
— Ни одной хорошей картины не бывает без любви,— серьезно говорит Лидочка.
Мы задумались. А ведь в самом деле, даже в «Чапаеве» Петька влюбился в Анку. Даже в фильме «Тринадцать», где кругом одни пески, и то командир отряда любит свою жену. А в остальных картинах вообще все друг в друга перевлюблялись.
— Можно и любовь,— вяло соглашается Лева.— Только, чтобы не очень расходилось с книгой.
— Тогда и мальчишку можно,— с надеждой говорит Славик.
Из-за чашки видны смеющиеся Наташины глаза.
— Теперь нужны винтовки,— беспокоится Женька и смотрит на Наташу.
— Из досок настругаем…
— А одежда?
— Это же мятежники. Гражданская война. Самое рванье наберем.
Нам с Левой поручено написать киносценарий «Мятеж». Женька назначен главным художником студии. Почему главным — мы и сами не знаем. Но так уж принято в настоящих киностудиях и не нам ломать эти порядки.
Операторами решили быть все сразу. В титрах кинофильмов их всегда перечисляется много. Конечно, каждому хочется покрутить ручку аппарата.
Славика назначили главным ассистентом кинооператора. Он сначала подозрительно осмотрел нас, потом с трудом выговорил свою новую должность, сказал «мировецки» и остался очень довольным.
Мишку утвердили военным консультантом (все-таки у него отец летчик). Он подумал, согласился. Пообещал отдать для будущих съемок отцовскую полевую сумку и бинокль.
А Лидочка сама захотела стать кинорежиссером. Мы подумали и согласились. Ведь у нее мать настоящая актриса, а потому Лидочке лучше всех знать, чем занимается режиссер.
Об актерах мы мало беспокоились. Женька напишет красивое объявление: «Киностудии «Плющихфильм» требуются таланты для съемок историко-революционного фильма». Мы решили, что этого достаточно. Стоит только прибить объявление на воротах, и проблема с киноактерами будет решена. Чего еще, а талантов на Плющихе хватает.
— Мы забыли самое главное,— говорит вдруг Лидочка.— Кто же будет директором студии?
— А зачем он?— легкомысленно спрашивает Славик.
Мы переглядываемся. В самом деле, нам не совсем ясно, для чего киностудии директор?
Сценаристы пишут сценарий. Художник рисует декорации. Операторы снимают фильм. Режиссер…— ну, наверное, занимается с актерами. А что делать директору?
— Все-таки без директора нельзя,— говорит Лева.— Вот у отца на заводе директор всем руководит и за все отвечает А у нас в школе? Ведь тоже есть директор.
Славик вспомнил, как его водили к директору за то, что он на уроке показывал ребятам старинные деньги, и высказался, что с директором, конечно, хорошо, но без него как-то лучше,
Я тоже вспомнил этот случай с деньгами, В тот день у нас заболел историк, и в класс пришел вести урок сам директор. Он достал из кармана старинные бумажные деньги и дал нам всем посмотреть. Я держал в руках большую красочную бумажку с портретом царя. Не знаю почему, но я волновался. Ведь это же были настоящие старинные деньги! Сколько разных рук их держали, сколько слез на них капало, сколько невидимых пятен крови было на этой Красивой хрустящей бумажке.