— Так вот, ваше величество, если бы я был королем, я угостил бы парижан филе из дичи и не портил бы им аппетита вареной чечевицей. Иначе говоря, я сначала расправился бы с Рене, а потом уже стал бы думать, нужно ли или нет возиться с Гаскарилем.
— Одно другому не мешает, — ответил король. — Гаскариля мы все-таки допросим, а потом видно будет. Рене мы повесим в первую голову, и парижане получат свое филе из дичи, ну а через несколько дней они удовольствуются и чечевицей!
— Как угодно вашему величеству! — мрачно буркнул Крильон.
Дверь снова отворилась, и в камеру пыток ввели Гаскариля. Рене и королева перевели дух, президент Ренодэн почувствовал большое успокоение. Гаскариль был высоким парнем лет двадцати восьми, отлично сложенным, с умным лицом и смелым взглядом.
Королю он понравился.
— Черт возьми! Согласитесь, друг мой Крильон, что парижане получат очень добропорядочную чечевицу! — сказал он герцогу, затем, посмотрев снова на Гаскариля, произнес, обращаясь к нему:
— Ну-ка ты, чудак! Видишь эту лежанку, клинья, жаровню, испанский башмак? Что ты скажешь об этом?
— Все это я уже давно знаю, ваше величество, — ответил Гаскариль. — Я уже подвергался пытке в Орлеане года четыре тому назад.
— И надеюсь, признался во всем?
— То есть ни единого словечка не проронил, ваше величество! Если я нахожу это нужным, то даю признание по доброй воле. Но пусть господин Кабош, — он любезно поклонился палачу, — сожжет мне обе руки, перебьет кости, истерзает мне тело калеными щипцами, а я не скажу ни слова, если вобью себе в голову, что говорить не надо!
— Вот как? — сказал король.
— Гаскариль! — строго прикрикнул президент Ренодэн, — ты забываешь, что говоришь с самим королем!
— Боже сохрани забыть! — ответил Гаскариль. — Но только раз уж мне все равно умирать, так могу я хоть говорить что думаю?
— Пусть говорит! — сказал король. — Хладнокровие этого чудака нравится мне!
— Ваше величество, — сказал Гаскариль, бросая насмешливый взгляд на Рене, — я догадываюсь, чему обязан честью находиться в вашем присутствии!
— А, так ты догадываешься?
— Ко мне посадили «барана», и вы хотите узнать что-нибудь о деле на Медвежьей улице?
— Вот именно, паренек, и, чтобы заставить тебя рассказать нам всю правду, мы вольем тебе в горло несколько пинт воды.
— Это совершенно бесполезно, ваше величество! — ответил Гаскариль.
— Почему? Разве ты решил говорить по доброй воле?
— Гм… Это зависит…
— От чего?
— Я присужден к повешению и уже примирился с мыслью о смерти. Мне придется пережить один неприятный момент, но он короток. А вот если я признаюсь в убийстве на Медвежьей улице, меня будут колесовать.
— Значит, ты не хочешь сознаваться?
— Нет, я этого не сказал, но только, если ваше величество собирается подвергнуть меня пытке, я не вымолвлю ни слова, а вот если мне кое-что обещают…
— Ручаюсь, что этот чудак хочет испросить помилования! — смеясь, заметил король.
— Я вовсе не настолько честолюбив, — с улыбкой ответил Гаскариль, — да кроме того, уже примирился со своей судьбой. Так вот, если вы, ваше величество, обещаете мне, что в каком бы преступлении я ни сознался, меня все равно повесят, а не колесуют, то я расскажу все!
Король повернулся к Крильону и сказал ему:
— Видно, парижанам придется удовольствоваться чечевицей на прованском масле, а не на коровьем!
— Ваше величество, — ответил Крильон, — я из страны прованского масла и отношусь к коровьему с большим пренебрежением.
— Благодари герцога Крильона, — сказал король Гаскарилю, — он подал голос за тебя. Ты будешь повешен!
— Что бы ни случилось и в чем бы я ни признался?
— Да, — ответил король, — даю тебе в этом свое дворянское слово.
— В таком случае вашему высочеству остается лишь отпустить господина Кабоша: нам он не нужен!
— Говори!
Гаскариль уверенно оглянулся по сторонам и начал:
— Я расскажу вам, как случилось это дельце на Медвежьей улице. Мессир Рене был в любовной связи с госпожой Лорьо, женой убитого…
Рене едва удержался от жеста изумления, а Генрих подавил в себе крик ярости. Но президент Ренодэн строго посмотрел на Рене, и тот понял все.
Гаскариль продолжал:
— Рене был знаком с ландскнехтом Теобальдом, который был также и моим другом. Мы с Теобальдом устроили не одно изрядное дельце. Ну и Рене Флорентийцу Теобальд тоже услуживал, а когда Рене бывал у госпожи Лорьо, то он сторожил на улице. Однажды Теобальд сказал мне: «Лорьо богат, как король. Нельзя ли запустить руку в его сундук?» «Это трудновато», — ответил я. «Да ведь он выходит каждый вечер из дома, а в это время к нему забирается Рене». — «Так нам придется иметь дело с Рене?»— «Нет, потому что сегодня вечером Рене похищает ювелиршу». — «Так что же ты хочешь сделать?»— «По-моему, надо убить ювелира, когда он будет проходить по мосту Святого Михаила, и отобрать у него домовый ключ. Ну, а раз ювелирши и Рене не будет там…»— «Да уверен ли ты, что это так?»— «Мне сказал об этом Годольфин, приемный сын Рене…»
— Ну, дальше, дальше! — нетерпеливо сказал король.
— Годольфин около десяти часов вечера вышел из лавки, — продолжал Гаскариль. — Мы встретили его и прошли с ним небольшую часть пути. Годольфин рассказал нам, что он несет кинжал Рене в починку оружейнику, а от последнего должен пройти к ювелирше и предупредить ее, что сегодня вечером похищение не состоится, так как Рене должен работать у королевы, а будет ждать ее там-то и тогда-то. Для того чтобы Годольфин мог тайно попасть к ювелирше, Рене дал ему ключ, который сам получил от красавицы Сарры. Ну, мы с Теобальдом живо сообразили, что нам нужно делать, схватили Годольфина за горло, придушили и бросили его в воду, отобрав кинжал и ключ. Вскоре после этого мы встретили самого Лорьо и убили его…
— Постой! — перебил его король. — А Рене?
— О Рене дело еще впереди, ваше величество, — спокойно ответил Гаскариль и продолжал: — Мы с Теобальдом решили сказать госпоже Лорьо, что пришли от Рене; мы были готовы убить в случае чего и ее, но ее не оказалось дома: не зная, что Рене перенес день бегства на другое число, она ушла на условленное место. Так вот, с помощью ключа, который мы взяли у Годольфина, мы проникли в дом. Но старый жид не хотел добром пропустить нас, и мы прикончили его. Так же мы разделались и со служанкой. Но каково же было наше разочарование, когда мы добрались до сундука: он был совершенно пуст, и только в углу лежала кучка пистолей. Делиться такими пустяками не было смысла, и я убил Теобальда кинжалом Рене.
— Но что же делал сам Рене в это время? — крикнул король, бледнея от злости.
— Должно быть, работал в Лувре с королевой, как говорил Годольфин, — спокойно ответил Гаскариль.
— Это правда! — крикнула королева.
— Значит, Рене невиновен?
— В этом деле невиновен, — ответил Гаскариль. Все замерло в камере пыток, лица придворных побледнели. Сам король казался пораженным столбняком.
— Так… значит… он… невиновен? — заикаясь, повторил Карл IX.
— Невиновен, — словно эхо отозвался Гаскариль. Крильон, зеленый от бешенства, яростно кусал кончики усов.
Придворные были в полном отчаянии.
Король бросил недобрый взгляд на Екатерину и мрачно сказал:
— Ваше величество, если Рене невиновен, то это страшное несчастье, если же он все-таки виновен, то вы хорошо сыграли вашу партию. Но… я еще возьму реванш! — Король в бешенстве встал с кресла, крикнул придворным: «За мной, господа!»— и дошел уже до порога, но тут обернулся и сказал Ренодэну: — Раз этот господин невиновен, раскуйте его и отпустите, ну а того, другого, прикажите сейчас же повесить без всякого отлагательства.
Через час палач вел уже Гаскариля на Гревскую площадь.
Гаскариль, полагаясь на обещание президента и королевы, был уверен, что ему ничего не грозит, и шел за палачом с видом жениха, отправляющегося на свадьбу, или племянника, шествующего за гробом дяди, от которого ожидается крупное наследство.
В момент выхода из Шатле к нему подошел президент Ренодэн и сунул ему сверток золота в карман.
— Ты снесешь эти деньги сам своей Фаринетте, — сказал он при этом, — Кабош подкуплен мной, будь спокоен!
И Гаскариль с самым веселым видом шел к Гревской площади. Парижане не ждали казни, а потому Гревская площадь была почти совершенно пуста; собралось только несколько человек зевак.
— Эх, парень! — сказал палач. — Не везет тебе! Вся эта история разыграется почти лишь среди своих!
— Шутник! — ответил воришка. Кабош обвязал его тело веревкой.
— Прочна ли эта веревка? — поинтересовался Гаскариль.
— Очень прочна! — успокоил его палач. — Ну, поднимайся теперь на лестницу!
Гаскариль быстро поднялся на самый верх. Кабош взобрался следом за ним и стал завязывать петлю в тоненькой веревочке.
— Готово! — сказал он, надевая петлю на шею осужденного.
— Да что вы делаете? — крикнул Гаскариль. — Вы с ума сошли?
— Что ты поешь тут, паренек?
— Да ведь это мертвая петля! Узел не закреплен!
— Ну да! Но как же ты хочешь, чтобы я удавил тебя, если петля не будет мертвой?
— Да ведь вы же знаете…
— Ровно ничего не знаю!
— Но ведь вы должны были повесить меня лишь в шутку.
— Что такое? — насмешливо сказал палач. — Кто это тебе напел такую глупость?
Сказав это, он толкнул несчастного и схватился за его плечи. Гаскариль оказался повешенным самым заправским образом, и королева не сдержала своего слова…
XVIII
Целый день в Лувре все ходили как ошалелые. Необычайная развязка дела Рене погрузила всех придворных в состояние страшного трепета: ведь теперь Рене станет еще страшнее, еще опаснее, так как пылает жаждой мести; на короля плоха надежда: вся эта комедия с Гаскарилем достаточно ясно показала, насколько он бессилен!
Королева вернулась в Лувр с высоко поднятой головой, а Карл IX сейчас же заперся у себя в кабинете.