сь превратить эти земли в независимое государство, где Анна-Мари будет безраздельно править вместе со своим супругом. Сей замысел не понравился Анне Австрийской и Мазарини, а потому австрийские сваты вновь вернулись в Вену не солоно хлебавши.
В 1650 году император Фердинанд овдовел во второй раз, но и вновь проекту его женитьбы на великой мадемуазель не суждено было осуществиться. Принцесса отреагировала на это вполне в своем духе:
– Могу без тщеславия сказать, что Господь, будучи справедлив, не захотел отдать такую женщину, как я, человеку, не заслужившему этого.
В следующем году к ней вновь посватался эрцгерцог Леопольд-Вильгельм, но принцесса весьма ядовито высмеяла слабости этого выдающегося покровителя искусств[50], вполне, впрочем, невинные: страсть к сочинению стихов на итальянском языке и переложению их на музыку.
По внешности великая мадемуазель была далека от той особы, которую можно было бы назвать красавицей, хотя выглядела весьма представительно: высокая, с величавой осанкой, белокурые волосы по тем временам давали ей явное преимущество перед шатенками и брюнетками. Однако в лице ее явно присутствовало нечто лошадиное, нос был длинный, голубые глаза – навыкате, зубы – как, впрочем, у подавляющего большинства женщин того времени – дрянные, повадки – ярко выраженные мужские. Потенциальных суженых явно привлекало лишь ее состояние, и, пожалуй, самым настойчивым охотником за приданым проявил себя ее двоюродный брат, сын низложенного английского короля Стюарта, принц Карл. Не будучи красавцем, он тем не менее обладал каким-то неизъяснимым мужским шармом, который делал его совершенно неотразимым. В 1646 году 16-летний Карл был вынужден бежать вслед за остатками своей семьи в изгнание в Париж. Надо полагать, его мать, королева английская Генриэтта, тетка великой мадемуазель, сразу же предусмотрительно снабдила его соответствующими ценными наставлениями, ибо он немедленно стал изображать из себя воздыхателя, без памяти влюбленного в кузину. Юноша повсюду следовал за ней, не сводил с нее красноречивого взгляда весьма выразительных карих очей, украшал свою одежду лентами цветов мадемуазель, держал светильник, когда его мать самолично трудилась над прической Анны-Марии. Но Стюарты перестарались: у великой мадемуазель и в мыслях не было снизойти до ухаживаний бездомного кузена, из милости получившего приют при французском дворе.
Спустя пять лет Карл вернулся в Париж уже королем – ибо его отца казнили, – но опять-таки королем в изгнании. Он вновь стал разыгрывать по уши влюбленного, не сводил глаз с Анны-Марии, нашептывал ей нежности; овдовевшая королева Генриэтта усиленно обрабатывала племянницу, твердя, что сын вот-вот будет восстановлен на троне, что его жена сохранит право распоряжаться своим состоянием. Однако лорд Джермин, нечто вроде управляющего делами королевы и, по слухам, ее фаворит, имел неосторожность намекнуть Анне-Марии, что ей придется вести более скромный образ жизни и продать свои земли, дабы финансировать военные действия, необходимые для восстановления Карла на троне. Герцог Гастон, поднаторевший в тонкостях заговоров и завоевания трона, на формальное предложение руки и сердца дал весьма расплывчатый ответ и внушил дочери, что все ее состояние будет обречено на поглощение этими бесплодными авантюрами.
Будучи чрезвычайно привязанной к своему отцу, принцесса Монпансье приняла близко к сердцу движение Фронды. Да, она благосклонно относилась к Анне Австрийской, проявившей такое участие в судьбе этой высокородной сиротки, но ей не нравился Мазарини. Анна-Мария чувствовала в себе огромный потенциал, ее распирала жажда деятельности по образцам отважных героев и героинь рыцарских романов. Великая мадемуазель хотела оставить свой след в истории, она рвалась совершить нечто такое, что сделало бы ее право на корону Франции неоспоримым. Поэтому когда в 1652 году Гастон Орлеанский присоединяется к мятежному принцу де Конде, его дочь с упоением погружается в водоворот смуты.
Гастона, как и всегда в решительные минуты, начинали обуревать сомнения, но не такова была его дщерь. В 1652 году в долине Луары шли самые настоящие сражения между верным королю войском и силами принца де Конде. Город Орлеан, являвшийся вотчиной Гастона, опасаясь разграбления любой из противоборствующих сторон, запер городские ворота и призвал герцога в город для поднятия духа обитателей в сопротивлении королевским солдатам. Но Гастон, как обычно, попал во власть сомнений и не мог решиться на немедленный отъезд. Не такова была принцесса. Она, не мешкая, отправилась в Орлеан в сопровождении своей свиты амазонок (их в шутку называли ее «генералами»). Ворота города были накрепко заперты, и власти отказались отпирать их. Тогда по приказу принцессы в них был сделан пролом, и она торжественно вступила в город. Восторженные жители посадили ее на стул и на руках отнесли к ратуше, где отцы города все еще решали вопрос, открывать ворота или нет. Принцесса возглавила Военный совет, а Гастон несколько позже прислал письмо, в котором передавал дочери все свои права и всю власть.
Надо сказать, что во время всей смуты не раз возникала возможность прекратить волнения и вступить в переговоры с королевской властью, но всякий раз Гастон выдвигал одним из условий брак дочери с королем. Во время пребывания принцессы в Орлеане возникла ситуация, когда Анна Австрийская обратилась к ней с просьбой разрешить королю проехать через город, на что та прямо заявила:
– Пусть назначат мне короля супругом, и я сдам Орлеан!
Получив такой ответ, Анна Австрийская расхохоталась:
– В таком случае мы объедем город! Король не по ее носу, хоть он у нее и длинный!
Нетрудно понять, насколько такой ответ вывел из себя великую мадемуазель. В угаре борьбы она все-таки стремилась не отступить от своей цели и достичь ее если не мытьем, так катаньем. Анна-Мария последовала испытанной тактике мятежей знати: вынудить королевскую власть признать свою военную слабость и выторговать желаемую уступку – брак с королем. Подобным же образом поступил Гастон, когда в 1650 году дал согласие на заключение мятежного принца де Конде в тюрьму в обмен на обещание, что его старшая дочь будет королевой. Однако, ослепленная жаждой власти и временными успехами, Анна-Мария сочла свое положение неуязвимым и зашла в стремлении заполучить корону настолько далеко, что 2 июля 1652 года приказала в Париже стрелять из пушек Бастилии по королевской армии. Очень точно высказался по этому поводу Мазарини: «Этот пушечный выстрел погубил ее замужество». Участники Фронды были вынуждены сдаться на милость победителей без каких бы то ни было условий.
Герцогу Орлеанскому и его дочери пришлось отправиться в изгнание, его высочеству – в Блуа, принцессе – в свой замок Сен-Фаржо. Вскоре ей исполнилось двадцать семь лет, в ту эпоху во Франции это считалось возрастом совершеннолетия, и она вступила в права управления своим огромным состоянием. До этого времени делами дочери ведал отец, и она обнаружила в своем состоянии изрядную прореху – поговаривали о недостаче в 800 000 ливров. Ничего удивительного в этом не было – женившись на бесприданнице и будучи вынужденным поддерживать соответствующий образ жизни своей второй семьи (напоминаем, что у него были еще три дочери на выданье), отец не считал зазорным время от времени запускать руку в карман неприлично богатой старшей дочери. Анна-Мария основательно рассорилась с отцом и затеяла судебный процесс, который неспешно тянулся долгие годы, сперва с Гастоном в качестве истца, а затем с его вдовой.
В изгнании она занималась ремонтом замка Сен-Фаржо, который сильно обветшал; настроение ей сильно портили вести из Парижа, где однажды поползли слухи о возможном браке средней дочери Гастона от второго брака с королем. Эта новость вывела великую мадемуазель из себя, ибо она считала сводных сестер в Блуа недалекими и недостойными роли королевской супруги. Однако эти сообщения оказались безосновательными, а когда пришла новость о планируемом браке короля с испанской инфантой, принцесса Монпансье молча признала ее законное превосходство: Мария-Терезия была дочерью короля, а она – всего лишь племянницей, так что роптать на несправедливость судьбы было бы напрасным трудом.
Принцесса томилась в изгнании пять лет. Естественно, число желающих взять в жены столь опозорившую себя фрондерку сильно поубавилось, в основном это была лишь мелкая сошка, практичные нищие властители захудалых германских княжеств, зарившиеся на ее поместья, приносившие годовой доход в полмиллиона ливров. Но она быстро отвадила их, безо всяких околичностей заявив в 1653 году одному такому претенденту на ее руку и сердце, немецкому князю Нойбургскому:
– Дочь Франции никогда не вступала в брак с незначительным сувереном.
Не оставлял своих надежд лишь Карл II, вернувшийся, наконец, на английский трон, но которому парламент никак не давал возможности развернуться в полную силу, скаредничая из-за выделения каждого гроша. Он полагался на моральное воздействие своей матери, оставшейся проживать во Франции и не перестававшей уверять принцессу, что сын все еще безумно влюблен в нее. Но Анна-Мария уже привыкла к независимой жизни в одиночестве, она соскучилась по французскому двору и не видела, что могло бы привлечь ее в Лондон.
По возвращении в Париж, хотя ей и исполнилось тридцать лет, великая мадемуазель вновь стала товаром на политическом рынке. В который раз возродилась идея ее брака с испанским королем, но тот сам отказался от предложенной вековухи. Подоспела пора жениться герцогу Савойскому – сей молодой человек весьма испортил настроение принцессе, отдав предпочтение сводной младшей сестре великой мадемуазель. Но такое государство, как Франция, никогда не испытывало недостатка в амбициозных планах по укреплению своей мощи, коим могли содействовать династические браки.
Операция «Португальский союз»
В 1662 году вопрос об усилении французского влияния в Португалии с целью противодействия Испании встал как никогда прежде остро, и великая мадемуазель должна была сыграть в новой политической игре важную роль. Не следует забывать, что в ту пору Португалия представляла собой влиятельное государство, чьи огромные богатейшие колониальные территории расползлись по трем континентам, но была вынуждена вести войну с Испанией за независимость, утерянную в связи с пресечением своей королевской династии Авиш. Эта независимость была вновь обретена ею в 1640 году, когда после почти 60 лет (1581–1640) пребывания под властью Испании на трон взошел Жуан II из рода герцогов Браганса