— Прошу прощения?
— Домой, — повторил Брэнд. — Моя Луиза ждет меня. Она, должно быть, уже вся извелась из-за моей задержки, так что мне пора отправляться в путь.
Мэтью тщательно обдумал свои следующие слова:
— А где… ваш дом?
— Прямо за озером, — сказал капитан. — Недалеко.
— Понятно. — Мэтью указал на гавань внизу, чувствуя, что его рука дрожит. — За тем озером?
— Да, там мы и живем. Мне пора идти. Двое наших мальчишек сведут ее с ума.
— Но… у вас хотя бы есть лодка?
— Конечно! Я как раз осматривал ее, когда услышал звон колоколов. Этот звук… так напомнил мне церковь в деревне. Конечно, у меня есть лодка! — Брэнд криво усмехнулся, что лишь усилило ужас Мэтью. — Как, черт возьми, я бы переплыл озеро без лодки?
Мэтью ничего не сказал.
— Я всю жизнь ходил под парусом, — сказал Брэнд. — Меня учил еще мой покойный отец, храни Господь его душу. Что ж, мне пора! Тебе тоже пора возвращаться домой, не так ли?
— Да, — ответил Мэтью, — вы правы.
— Ты славный парень, — сказал капитан. — Удачи тебе.
— И вам тоже, — сказал славный парень, который стоял и наблюдал, как капитан Брэнд продолжает свой путь к гавани, где его ждала лодка, на которой он собирался пересечь «озеро» и вернуться к мальчишкам, которым не хватало твердой руки.
Мэтью не помнил, как оказался сидящим на земле. Казалось, весь мир закружился вокруг него. На глаза навернулись слезы безысходности: ему еще никогда не было так страшно, как сейчас. Что бы ни происходило, оно настигнет и его самого… и он должен был выяснить, что это, прежде чем потеряет разум.
Над ним склонился призрак.
— Вспомни, что сказал Фавор. Берегите свой разум. Это ваш собственный дворец. В глубине души он знает, что ты должен выяснить, что происходит. И я… то есть ты — веришь, что он дал тебе своего рода предупреждение. Даже если сам этого не осознавал. А теперь поднимай свою задницу и приступай к работе над своим дворцом, который ты так высоко ценишь.
Сразу после этой тирады призрак Тирануса Слотера исчез.
Заставив себя встать, Мэтью услышал отдаленный рев зверя, который звучал несколько секунд, а затем растворился в ночном небе. Пошатываясь, Мэтью вышел из темноты в область, освещенную лампами.
Когда темнота отступила перед очередным солнечным днем, а Мэтью снова погрузился в беспокойный сон, Маккавей ДеКей облачился в бледно-голубой костюм с желтым кантом и поправил маску. У него тоже была беспокойная ночь, но вовсе не из-за несчастий, предсказанных Мэтью. Нет, эти прогнозы имели для него все меньше и меньше смысла. Он видел лицо Апаулины, нависшее над ним, и узнавал в нем лицо Дженни Бакнер. Как они были похожи! С каждым разом сходство становилось только сильнее.
Потребность увидеть ее снова была острее голода или жажды. Никакое количество еды и питья с королевского стола не могло удовлетворить это особое желание. С одной стороны, он знал, что Апаулина — это не Дженни, но с другой… она была так похожа на потерянную девушку, что теперь у него создавалось ощущение близости с ней. Воистину, ДеКей никогда уже не будет ближе к Дженни, чем сейчас. Поэтому он поддался тоске, напоминавшей требовательный крик в его душе. Он надел защитную соломенную шляпу и был готов к выходу.
Он остановился, чтобы перекусить ветчиной и бисквитами на завтраке и обнаружил, что обычное количество человек, собиравшихся здесь, сократилось до трех. Капитан Брэнд, который всегда вставал рано, сейчас отсутствовал, как Страуд и Тэллоу. Трудно было сказать, где они сейчас находятся. Бром Фалькенберг тоже проспал, и ДеКей припомнил, что видел его в последний раз вчера вечером… впрочем, ход времени здесь ощущался совсем иначе — время летело и одновременно медленно текло. Должно быть, все дело в жаре.
— Сэр? Мы сегодня отправляемся на «Немезиду»? — спросил рыжеволосый матрос по имени Блейкли. Голос у него звучал глухо, а глаза казались расфокусированными. Конечно же, из-за вина, как же иначе? Все его движения были заторможенными и неохотными.
— «Немезида»? — Это имя стало для ДеКея тяжелым ударом. — Сгорел, — покачал головой он. — Отец сказал мне… — Он вдруг поймал себя на том, что речь, должно быть, о корабле «Немезида», а не о коне. О чем он только думает? — Нет, — сказал он. — У меня сегодня другие дела.
— Да, сэр, — сказал Блейкли и так же медленно вернулся к еде.
ДеКей отправился на свою «неотложную миссию», хотя он даже толком не знал, в чем заключается его цель. Ему просто было важно снова увидеть Апаулину и сказать… он понятия не имел, что, поэтому покинул дворец и под жарким ярким солнцем отправился по улицам, которые сегодня утром показались ему куда более путанными, нежели вчера. По пути он услышал отдаленный рев, который заставил горожан вокруг него приостановить свои работы и посмотреть на север. ДеКей тоже остановился и прислушался к странному звуку, но тот не повторился. Кажется, кто-то рассказывал ему о каком-то звере, который живет на другой стороне острова… разве нет? Кто же это был? Он не мог вспомнить. Он шел вперед, ощущая густой запах гари и дыма.
Он подошел к синей двери магазина швеи и постучал. Дверь открылась через несколько секунд, на этот раз на пороге стояла не Таури, а сама Апаулина, одетая в простое светло-зеленое платье. Она посмотрела ему в лицо, и это заставило его отступить на шаг, потому что в ней — в блеске ее волос, в яркости ее глаз, в здоровом румянце ее кожи — воскресла Дженни Бакнер.
ДеКей с трудом взял себя в руки.
— Привет, — сказал он. Она кивнула. — Я подумал… — Он не знал, что говорить, поэтому решил просто плыть по течению. Его кривая полуулыбка не позволяла ему двигаться вперед, поэтому он просто стоял и смотрел на нее, как дурак.
— Ах! — вздохнула Апаулина. Она отступила и жестом пригласила его войти, а, когда он переступил порог, заговорила на странной смеси французского и итальянского, которую он не мог понять. Как только он закрыл дверь, она внезапно осознала свою ошибку и спросила: — Анагалиски? Oui?[42]
— Да. По-английски, пожалуйста.
Она нахмурилась и сильно сосредоточилась.
— Я… нет… не очень хорошо.
ДеКей пожал плечами.
— Ничего. На вашем языке я все равно ничего не понимаю.
Его слова вызвали покачивание головой и улыбку, которая говорила сама за себя. Апаулина подошла к деревянной вешалке позади своего рабочего стола, где на колышках висело множество предметов одежды, и сняла с нее белый пиджак. Она повернула его, чтобы показать, что золотые пуговицы были пришиты. ДеКей снова замер, поглощенный воспоминаниями. Пока он молчал, Апаулина вновь нахмурилась, вспоминая слова, но покачала головой и сказала:
— Finito[43]. — Затем, просияв, добавила: — Готово. Finito.
Она принесла пиджак ДеКею, тот взял его и сказал:
— Спасибо. — Оглядевшись, он понял, чего здесь не хватает. — А где Таури?
— Таури? Там. — Она сделала паузу, вспоминая слова, и пояснила: — Играет.
— Она ваша дочь? Ваша? — Он приложил руку к сердцу, изображая привязанность.
— Дочь? А, fille[44]? Non[45]… она… родиться от mon cher ami[46] Марианна.
На ее попечении, — вспомнил ДеКей, как кто-то сказал ему это, когда он спросил о ребенке Апаулины.
— А где Марианна?
— Марианна… умерла. Coraggiosa Marianna[47], al golgoth.
Голгоф? Он вспомнил это слово. Кажется, он слышал его от Мэтью Корбетта. Мэтью ведь сказал что-то про голгофа? Разве нет?
— Что такое голгоф? — спросил он.
Вопрос, судя по всему, был понятен Апаулине. Ее лицо омрачилось.
— Ах, голгоф… — Ей потребовалось мгновение, чтобы вспомнить слова. — Голгоф… descructeur[48]. Всего здесь. Destructeur.
Он понял значение этого слова.
— Разрушитель? Но… каким образом?
Она собиралась ответить, но покачала головой.
— Не думать об этом. Голгоф проснуться, но не думать об этом. Только этот день… suivant et suivant[49].
Облака разошлись, и снова выглянуло солнце.
Апаулина потянулась к лицу ДеКея, и он инстинктивно отпрянул, думая, что она хочет прикоснуться к маске.
— Non, non, — сказала она, поняв, почему он отступает и медленным движением сняла соломенную шляпу с его головы. — J'ai quelque chose de mieux pour toi[50], — сказала она. — Лучше для тебя.
Она отошла в другой конец комнаты с соломенной шляпой в руке, открыла маленький шкаф в задней части и вернулась с ярко-желтой остроконечной шляпой, украшенной синим пером, которая, как он понял, почти идеально подходила к его костюму и его канту.
— Un meilleur chapeau[51], — сказала она, и он позволил ей надеть шляпу себе на голову и дерзко наклонить. — Вот так.
— Мне нечего обменять, — сказал ДеКей, пожав плечами и подняв одну руку.
Он не знал, поняла она его или нет, но она шагнула вперед, и теперь ее пальцы действительно дотянулись до восковой маски.
Ему хотелось стоять неподвижно, но, вопреки своему желанию, он дрожал, потому что никто, кроме него самого, никогда не прикасался к белой усыпанной камнями поверхности более десяти лет. Он не позволял делать это даже Брому Фалькенбергу. А теперь здесь стояла девушка, до боли напоминавшая Дженни Бакнер, ее пальцы скользили по фальшивым контурам лица, а взгляд путешествовал по линиям, впадинам и возвышенностям, как будто это была карта знакомой ей страны.