У него не вышло ни с первой попытки, ни со второй, ни с третьей. Он знал, что четвертая попытка станет для него последний, поэтому отчаянно боролся с гравитацией, словно альпинист, взбирающийся на особо опасную вершину. Он наполовину сидел в седле, наполовину свешивался с него в течение нескольких мучительно долгих секунд, но использовал каждую унцию силы и, наконец, сел верхом, хотя его ноги не могли найти стремена.
Он дернул поводья с силой школьника, прихлопнувшего муху. Лошадь тронулась в путь, надеясь вернуться домой. Они ушли не очень далеко, когда Хадсон услышал звериный рев, поднявшийся над деревьями — такой громкий и такой близкий, что лошадь вздрогнула и подпрыгнула. Что бы это ни было, Хадсон предположил, что оно приближалось с северо-запада и находилось примерно в двух милях от него.
Но сейчас его это не волновало. Он наклонился вперед к шее лошади и выпустил поводья из ослабевших рук. Его глаза закрылись.
Лошадь продолжала идти.
Хадсон то выходил из бреда, то снова впадал в него. Приходя в себя, он чувствовал, как солнечный жар обжигает ему спину. Мысли переключились с ран на реальность его угасающей жизни. Хотел ли он по-настоящему стать рыбаком и до конца своих дней жить счастливо на этом острове? Как он мог когда-либо помышлять об этом? Он не был предназначен для такой жизни. Он должен был уйти именно так, на острие меча. Он был солдатом и должен был сражаться в честном бою — он понимал это всей душой.
Рыбак? Нет, он никогда не надеялся на это по-настоящему. Ведь так?
Ему казалось очень важным найти Брома, потому что он хотел сказать своему другу, что им нужно убираться с этого острова. Что-то в этом месте было смертельно опасным. Оно меняло людей, делая их не теми, кем они когда-то были. Как важно было сказать об этом...
— Бром! — позвал он, но мертвый товарищ не ответил. Хадсон попытался снова, закричав так громко, как только мог: — Бром!
И с этим едва слышным шепотом Хадсон Грейтхауз соскользнул с лошади и замер на земле. Над ним в ярко-синем небе кричали чайки, выписывая безумные круги.
Глава тридцать третья
В полдень, под палящим солнцем, Маккавей ДеКей снова стоял перед дверью Апаулины. Он дотронулся до своей маски. Даже под тенью шляпы воск начал размягчаться.
Бродя по улицам, ДеКей заметил одну странность: на каждой двери были мелом написаны номера. У Апаулины был номер 181.
Ему нужно было кое-что сделать, прежде чем постучать в дверь. Он снял шляпу, переломил перо пополам, а затем вернул на ее на голову, прячась в спасительную тень, которая в этот жаркий день была скудной. Сжав кулак, он постучал в дверь, потому что теперь ему действительно нужна была помощь Апаулины — без нее он бы не достал новое перо.
Два часа назад ДеКей отправился во дворец на поиски Фрателло и нашел его в маленькой освещенной лампой и скрытой золотыми занавесками комнате слева от лестницы. Фрателло сидел за украшенным резьбой столом и что-то писал в большой книге в кожаном переплете с пожелтевшими страницами. Когда ДеКей вошел в комнату, Фрателло мгновенно закрыл книгу и вернул перо на подставку рядом с чернильницей, сделанной из морской раковины размером с кулак.
— Он уже в пути, — сказал ДеКей. — Я не очень верю, что Грейтхауз сможет вернуть Брома, но он хотя бы попытается.
— Король Фавор благодарен вам. И я тоже, — сказал Фрателло.
— Я сожалею о случившемся.
— Я понимаю. — Фрателло снова взял перо, но не спешил открывать книгу. ДеКей колебался и не уходил, поэтому маленький человечек выжидающе приподнял свои косматые белые брови. — У вас что-то еще?
— Вулкан. Он… вел себя так в последнее время?
— Такое бывает, — последовал короткий ответ. — Но это не ваша забота. Меры уже были приняты.
— Меры? Какие?
— Это не ваша забота, — повторил Фрателло. — Я просто скажу, что мы приняли меры по поводу этой ситуации.
— Мне трудно понять, какие меры можно принять, когда речь идет о действующем вулкане. Вы ведь понимаете, что извержение может уничтожить весь остров?
— Конечно, мы это понимаем. А теперь я вынужден просить вас уйти. Хорошего дня. У меня есть работа, которую нужно сделать. — Фрателло поднял перо и положил другую руку на книгу.
— Мне кажется, — не унимался ДеКей, — что перспектива извержения вулкана должна вызвать больше… скажем так, напряженности.
— Сэр, — сухо сказал Фрателло. Его изборожденное морщинами лицо ничего не выражало. — Мы живем с этой ситуацией много лет. Вы здесь новичок, и вам не понять, как мы справляемся с перспективой извержения вулкана. А теперь успокойтесь. Я уверен, в это прекрасное утро у вас есть другие дела, кроме как стоять в этой комнате.
— У меня есть кое-что еще, о чем я хотел спросить, — сказал ДеКей. — Мне нужно больше узнать об Апаулине.
— Зачем? — Озорная улыбка скользнула по губам Фрателло. — У вас есть… как звучит это слово? Намерения на ее счет?
— Нет. Я просто… я хотел бы знать больше.
— Она милая женщина и превосходная швея, одна из тех, чей талант этому острову посчастливилось иметь. Что еще вы хотите услышать?
— Она замужем?
— Нет. Дело не в недостатке поклонников, просто у нее независимый характер. По крайней мере, я это слышал, — сказал Фрателло.
— Ребенок. Таури. Ее матерью была Марианна?
— Верно.
— Но Марианны больше нет? Что с ней случилось и как получилось, что ее ребенок оказался у Апаулины? Кажется, вы сказали, что девочка… на ее попечении.
— Да, я так и сказал, вы правы. Пожалуйста, сэр, я очень занят.
— Я хочу знать правду, — сказал ДеКей. — Что случилось с матерью ребенка?
— Ее больше нет, — последовал ответ. — Я полагаю, вы и так узнали это у Апаулины. Поздравляю: вы совершенствуетесь в нашем языке.
— Она смогла объяснить мне только часть. Затем сказала что-то о голгофе, и этого я совсем не понял. Мэтью говорил мне… — Он сделал паузу, потому что воспоминания о разговоре с Мэтью были туманными, словно остались в полузабытом сне. — Он говорил, что это чудовище, — вспомнил он. — Апаулина назвала его разрушителем. «Разрушителем всего здесь». Что это за существо?
— Синьор ДеКей, — вздохнул Фрателло и улыбнулся чуть более коварно, — эти вопросы… они не должны волновать ни вас, ни Корбетта, ни кого-либо из новых граждан. Это простые и понятные дела нашего города и нашего острова. Теперь… если вы хотите разузнать о Марианне, я вам расскажу. Но… простите, у такого старика, как я, воспоминания могут быть путанными, мне бывает трудно вспомнить… как это звучит по-вашему? Наверняка. Итак, Марианна скончалась, и Апаулина, будучи ее близкой подругой, взяла на себя заботу о ее ребенке.
— Скончалась? Как?
— В служении своему королю и всем, кто любит Голгофу.
— Это не ответ на мой вопрос.
— Ваш вопрос, — сказал Фрателло, и теперь в его голосе слышался надменный холодок, — не имеет отношения к делу. Он касается внутренних вопросов острова, которых вы пока не в состоянии понять. Отец Марианны и отец Апаулины служили на одной лодке. Насколько я помню, они уплыли во время ливня и не вернулись. Король Фавор призвал духов, чтобы найти их, но лодка и команда так и не были найдены.
— Духов? О чем вы говорите?
Фрателло сложил руки на столе перед собой и посмотрел в здоровый глаз ДеКея так, как мог бы смотреть на нашкодившего восьмилетку.
— Как я уже говорил Корбетту, вы не понимаете всей силы и способностей короля Фавора. Давайте оставим все, как есть, если вы не возражаете.
— Хорошо, как скажете. Но у меня есть еще вопросы об Апаулине.
Маленький человек изобразил еще одну легкую улыбку, которая тут же перешла в хитрую ухмылку.
— Вы собираетесь жениться на ней или просто завлечь в постель?
— Это мое личное дело, — сказал ДеКей, — и не ваша забота.
— Я бы поспорил с этим замечанием, но так и быть. Что вы хотите узнать от меня?
— Вы говорите, ее отец скончался. А что с ее матерью?
— Все еще жива и помогает ей с ребенком.
— А что с матерью Марианны?
— Насколько я помню, она скончалась… еще до смерти отца Марианны. — Фрателло нахмурился, пытаясь сосредоточиться на воспоминаниях. — Моя память… не очень надежна в этом вопросе, но, кажется, я помню… Это было много лет назад. На остров пришла болезнь. Кажется, лихорадка.
— Вы разве не знаете это наверняка?
— Стараюсь вспомнить изо всех сил. Лихорадка… да, точно, так оно и было. Она унесла жизни многих наших граждан, наш врач не сумел с ней справиться. Она прошла сама собой. Я полагаю, что мать Марианны была одной из тех, кто не пережил болезнь.
— Ваш врач, — нахмурился ДеКей, — в какой медицинской школе он обучался?
— Дайте мне подумать. Мне кажется… Лучанза точно где-то обучался… но это ускользает от меня.
— Мне трудно это понять. Наверняка у вашего врача должно было быть соответствующее медицинское образование.
Голова Фрателло склонилась набок, губы сжались.
— Я думал, мы обсуждали Апаулину. Я рассказал вам все, что знаю. Найдите Лучанзу сами и спросите его, если это так важно для вас. Я могу сказать, что он уделяет большое внимание нашим потребностям. И у нас есть еще две… как вы это называете? Акушерки, которые отлично справляются со своими обязанностями. А сейчас… пожалуйста, уходите. У меня есть работа, которая требует всего моего внимания.
— У вас, конечно же, должен быть острый слух, — сказал ДеКей, и, когда брови Фрателло недоуменно поползли вверх, он добавил: — Вы и король Фавор так быстро «вспомнили»… или выучили английский язык. Я нахожу это весьма загадочным.
— Размышляйте над загадками где-нибудь в другом месте, — приказал Фрателло, уставившись на ДеКея холодным взглядом. — Вы отнимаете не только мое драгоценное время, но и мое драгоценное ламповое масло.
Итак, ДеКей был вынужден уйти. И вот он стоял и стучал в дверь, на которой был написан номер 181, под палящим полуденным солнцем. Почему он чувствовал, что ему так важно снова увидеть эту женщину? Продумать уловку, чтобы побыть в ее обществе какое-то время? Он путался в собственных чувствах, поскольку она так сильно напоминала ему Дженни. По-хорошему, он должен был уйти прочь от этой двери и никогда больше не позволять своей тени падать на нее.