— Вы позволяете этому мальцу говорить за вас? — Бакнер перегнулся через стол. — Я думал, что буду вести переговоры с деловым человеком, а не с его тявкающим щенком!
Все ваши уловки, как на ладони, — хотел сказать Мак, но вовремя прикусил язык.
— Послушайте. — Бакнер наклонился к тому, кого считал хозяином дома. — Я разумный человек с чертовски глубоким карманом. Я хочу Немезиду, и я намерен заполучить его. Да, Паудеркег — хорошая лошадь, и в моих руках не только он, но мне этого недостаточно. — Он откинулся на спинку стула, несколько раз моргнул, пососал мятную палочку и продолжил: — Недостаточно, слышите? Мой замысел… моя идея состоит в том, чтобы построить лучшее гоночное предприятие в этой стране. Вы не знаете меня, но, если мне втемяшивается в голову что-то сделать, я всегда рассчитываю воплотить самую грандиозную идею! Я не успокоюсь, пока этого не произойдет. В ближайшее время я, разумеется, найду лошадей, равных Паудеркегу, Немезиде, Черноногому Бобби, Юпитеру и многим другим, кого вы, возможно, захотите назвать. Но Немезиду я хочу сейчас. Такова моя натура, а мужскую натуру нельзя отрицать. — Его лицо смягчилось, насколько это было возможно. Мак чувствовал, что этот человек пытается обуздать свою агрессию. — Вы богатеи. Вы уже добились всего, чего хотели. Только посмотрите на богатство, которое у вас есть! Это поместье, как и многие другие, что я здесь видел — просто верх шика, правда? Ваши сыновья и дочери могут ходить в прекрасные школы и получать все, что дает им этот мир. Что ж, джентльмены, я прошел путь куда труднее. Мое образование заключалось в том, что, если залезть в карман слишком опасного парня, он отрубит тебе пальцы. Моя мать была уличным отбросом, и отец овладел ей, когда она лежала пьяная. Но я достал сам себя из грязи. У меня был выбор: оставаться никем или дотянуться до звезд, и я выбрал второе. Теперь я пытаюсь… стараюсь сделать все возможное для своей семьи, вы же понимаете, что это значит? Что еще может сделать человек, кроме как работать для своих близких?
Мак на мгновение задумался, а затем сказал:
— Мы с отцом понимаем вашу позицию, но я не уверен, что ваша дочь хочет иметь все то же, что имеют «богатеи» вроде нас.
Он мгновенно пожалел о сказанном: как только он произнес эту фразу, у него перехватило дыхание, потому что этого не надо было говорить. Застывшее выражение лица Рубена было дополнительным свидетельством его страхов.
Бакнер продолжал сосать мятную палочку и долго молчал. Наконец, пристально глядя на Рубена, он спокойно спросил:
— Как вы узнали, что у меня есть дочь?
Прежде, чем Мак успел сформулировать ответ, Бакнер резко развернул свое кресло к молодому человеку и откинулся на спинку. Ботинок с высоким каблуком выбил на ковре небольшую татуировку. Лицо Бакнера было непроницаемо-металлическим.
— Вы, — медленно произнес «джентльмен», — расспрашивали обо мне. Кого?
Мысли Мака путались, лицо горело. Он решил ухватиться за любую возможность.
— Я съездил в Саттон несколько дней назад, — солгал он. — Решил взглянуть на поместье и конюшни «Титан Парнтершип». На территории я видел молодую девушку.
Продолжай, — приказал он себе, пока голос и рот не подвели его.
— Я предположил, что она ваша дочь.
— В самом деле? — Снова наступила эта ужасающая пауза. — Откуда вам знать, что она не служанка?
— Она была хорошо одета, — сказал Мак, которому с большим трудом удавалось сохранить невозмутимость. — Я ошибся? — спросил он и продолжил: — Я видел ее только на расстоянии.
Изуродованная шрамом губа приподнялась.
— Тебе надо было постучать в двери. Надо было зайти и выпить… — губа еще больше приподнялась, — чашечку чая.
— Я хотел только посмотреть. Я не собирался беспокоить вас визитом.
Мак приготовился к следующим компрометирующим вопросам. Как ты находишь цвет, в который я покрасил конюшни? Как бы ты назвал этот оттенок? Что думаешь о моем новом саде с этими скульптурами и живой изгородью? Хотя могло не быть ни особого оттенка конюшен, ни скульптур, ни живой изгороди.
Вместо того Бакнер, казалось, немного расслабился и сказал:
— В следующий раз заходи. Я бы хотел, чтобы ты познакомился с нашей Дженнифер, но, если у тебя возникнет хоть малейшее желание залезть к ней под юбку, я отрежу тебе голову и скормлю твои мозги свиньям. — Он издал резкий смешок, от которого едва не задрожали стены, и добавил: — Понятно тебе?
Мак ничего не ответил.
— Ладно, — бросил Бакнер, когда его ужасный смех затих. Теперь он сидел в кресле лицом к Маку. — Вот, что я тебе скажу. Это мое последнее предложение: шесть тысяч фунтов за Немезиду и пять процентов дохода от его выигрыша и гонораров за коневодство до конца жизни этой лошади. Никто не сделает вам лучшего предложения.
Мак взглянул на отца, тот пожал плечами. Мак глубоко вздохнул, потому что сформулировал встречное предложение:
— Через две недели будут соревнования в Хэмптон-Хилл. Немезида зарегистрирован в забеге. А Паудеркег?
— Ясное дело.
Мак кивнул.
— Я предлагаю вам вот что: если Паудеркег победит Немезиду — в любой позиции, — то Немезида ваш без каких-либо условий. Если наша лошадь победит вашу в любой позиции, мы становимся владельцами Паудеркега, это приемлемо?
Бакнер не изменился в лице. Затем спросил:
— То есть, вы отказываетесь продавать мне его?
— Я сказал лишь то, что сказал. Примите наши условия или забудьте о Немезиде.
Губа чуть приподнялась.
— У тебя кишка тонка, — сказал Бакнер.
— Это не ответ. — Несмотря на опаску, Мак сделал шаг вперед. — Паудеркег уже однажды проигрывал Немезиде. Держу пари, он может проиграть снова и тем самым пополнить ряды наших лошадей. Что скажете?
Комната погрузилась в тишину, маленький скрюченный титан хранил молчание.
Затем Бакнер встал. Он не дрогнул и не пошатнулся: должно быть, он давно привык к тому, как его тело находит свою точку равновесия. Его лицо оставалось хмурым.
— Сделка должна быть оформлена, чтобы иметь законные основания. Я пришлю сюда адвоката… скажем… во вторник. Или в четверг днем. Вас это устроит?
Рубен встал.
— Устроит, — ответил Мак.
— Мы здесь закончили, — сказал Бакнер двум телохранителям. Они все вышли, не сказав больше ни слова и не пожав рук хозяевам поместья.
Стоя у входной двери, Мак и Рубен смотрели, как отъезжает карета. Рубен не произнес ни слова, пока карета не повернула в сторону Лондона и не скрылась из виду.
— Насчет дочери. Как ты думаешь, он поверил?
— Нет.
Наступил и прошел знаменательный четверг, не принесший на порог дома ДеКеев никаких гостей.
В пятницу утром ДеКеи кратко обсудили возможность отправки посыльного в конюшни «Титана», чтобы узнать, состоится ли соглашение, но дебаты были односторонними, так что они решили посвятить день своим делам.
Килкерри вывел мускулистого норовистого Немезиду на тренировочный трек для занятий; за другими лошадьми присматривали, обрабатывали и выпускали поиграть с козами на пастбище. Во второй половине дня Рубен и Мак встретились с Килкерри для оценки, но в этом не было необходимости, потому что Мак засекал время животного и обнаружил, что его лучшая скорость на миле с четвертью составила две минуты двадцать шесть и семь десятых секунды, что было образцовым показателем.
Наступил вечер. Рубен удалился в свой кабинет, чтобы просмотреть кое-какие бумаги, касающиеся фирмы «Свечи и лампы», в то время как Мак сел на лошадь и проехал три мили до ближайшей таверны, чтобы, как обычно, поужинать в пятницу вечером и пообщаться со своими друзьями. В задней комнате «Верного компаса» был накрыт стол для игры в азартную игру «Корона и якорь», за которой Мак любил проводить вечера.
После двух часов, приведших к потере одного фунта и шести пенсов, а также к удовольствию от отличного яблочного эля и пирога с ростбифом в таверне, Мак отправился домой. Ночью было тепло и тихо, четверть луны стояла над фермерскими полями и холмистыми лугами.
Они с отцом немного поговорили, и Мак отправился в свою спальню к десяти часам. Он быстро заснул, чему, скорее всего, способствовал эль и полный желудок после таверны.
Глаза открылись.
За окнами и застекленной дверью, которая вела на балкон, царила ночь. В спальне Мака было не совсем темно, потому что обычно он оставлял лампу гореть низким пламенем. Он понятия не имел, что его разбудило, потому что, войдя в страну сна, он задержался там... но теперь лежал в кровати, напрягшись, уставившись в потолок и прислушиваясь.
Вдруг Мак услышал пронзительный лошадиный крик.
Сев на кровати, он услышал второй... затем еще, и еще... Крик звучал отдаленно, но был полон паники и ужаса и доносится из конюшни.
Да. Из конюшни.
В одной ночной сорочке Мак вскочил, рывком открыл балконную дверь и вышел наружу. В небе он увидел красное зарево, клубящийся дым и уродливые языки пламени. С ужасом, сдавившим его горло и сердце, он понял, что конюшня в сотне ярдов от главного дома горела, и в то же мгновение раздался отчаянный стук в его дверь. Она распахнулась, и Рубен — тоже в ночной сорочке, — с лицом, искаженным тем же ужасом, что и у его сына, закричал:
— Лошади! Надо спасти лошадей!
К тому времени, как отец и сын добежали до конюшни, там уже был весь персонал, живший на территории. Из хранилища были извлечены ведра, и была сформирована ковшовая бригада от скважинного насоса до горящего сооружения, но драгоценное время было упущено.
— Выведите их оттуда! — закричал Рубен срывающимся безумным голосом. В ярком оранжевом свете и он, и Мак увидели, что двери в обоих концах галереи конюшни были закрыты. Пламя извивалось и прыгало между чернеющими досками, а лошади внутри визжали в агонии. Рубен и Мак разглядели, что вокруг всего строения были обмотаны и закреплены цепи, увешенные тяжелыми висячими замками через равные промежутки, так что двери невозможно было открыть.