Все это произошло за считанные секунды.
Густав взревел, как раненый бык, и огромными прыжками ринулся, простирая руки, к падающему гимнасту. Виктор сделал то же самое, и его раскинутые руки встретилась с руками клоуна. Но, несмотря на то, что сил им обоим было не занимать, они не смогли удержать падающего и всего лишь смягчили его удар о землю.
Зрители на миг замерли при виде распростертого на арене неподвижного тела, а затем с испуганными криками повскакали с мест. Началась страшная суматоха.
Лишь господин Барберри не потерял присутствия духа.
— Эй ты, олух царя небесного! — напустился он на ассистента-униформиста, который все это время за занавесом крутил ручку шарманки и ничего не видел. — Воды сюда! Да побыстрей!
Рыжий парень схватил ведро с водой и выскочил на арену. Там кроме артистов находился уже и Янош Касони, который первым делом снял с брата маску.
Густав выхватил у рыжего ведро и выплеснул всю воду на голову Миклошу, который тут же поднялся и, пошатываясь, огляделся по сторонам.
— Сынок, это ты! — вскричал потрясенный Михай Касони. — Несчастье-то какое!
А дядюшка Мартонфалви от неожиданности выронил свою пенковую трубку.
Публика зашумела, заволновалась.
— Это сын Касони! — пронеслось по рядам.
Миклош, опираясь на плечо Виктора, заковылял в актерскую раздевалку. Следом направились Михай Касони с Яношем и дядюшка Мартонфалви. К этой процессии моментально примкнул Пал Буго, который пересек арену всего в три шага и восхищенно воскликнул:
— До чего же крепкий этот парень! Вот что значит венгерская кровь! Какой-нибудь немецкий хомяк разбился бы насмерть!
Янош обнял брата, и на глазах у него выступили слезы.
— Я знал, что это ты, — прошептал он прерывающимся голосом.
— Знал и не сказал мне? — в гневе накинулся на него отец. — Вот как ты заботишься о брате! Он же мог сломать себе шею!
Янош понуро опустил голову, как делал это каждый раз, когда ему приходилось расплачиваться за проделки старшего брата. Миклош тем временем переоделся и, хотя лицо его еще сохраняло бледность, с улыбкой поглядывал на окружающих.
Михай Касони повернулся к директору цирка.
— Ну, а чтобы вы не остались внакладе… Небольшая компенсация за причиненный вам ущерб, — он достал из кошелька ассигнацию. — За порванный трос.
— Да полно вам, сударь! — отмахнулся Барберри. — Это я в долгу перед вашим сыном. Я уже не говорю о гонораре, это само собой. Но мы должны быть благодарны ему за то, что он своим великолепным номером украсил сегодняшнее представление.
— Это верно! — пробурчал дядюшка Мартонфалви. — Остальные номера немного стоят. Только на Миклоша и можно было смотреть… Но если б мы знали, кто скрывается под маской, мы бы не позволили ему забираться на такую высоту. Я даже думаю срубить у себя на участке тутовое дерево, чтобы он больше не залезал туда и не подвергался опасности.
Прощаясь с Миклошем, директор цирка тихо промолвил:
— Завтра нам снова в путь. Пристанище артиста — весь белый свет…
Миклош обнял Виктора.
— Прощай, дружище! Не забывай меня, а я всегда буду помнить о тебе.
Виктор же шепнул ему на ухо:
— Возьмись за учебу! Это будет лучше всего. Ведь, как видишь, жизнь артиста гроша ломаного не стоит…
А грустный клоун восторженно пожал Миклошу руку.
— Не надо расстраиваться из-за этого падения, друг мой. Это ерунда, мелочи жизни! Нет такого воздушного гимнаста, который бы никогда не падал. Продолжайте дальше в том же духе — и когда-нибудь из вас выйдет настоящий король цирка. Это я, старый циркач Густав Штиглинц, заявляю вам со всей ответственностью.
Потом Миклош попрощался с светловолосой женщиной и с маленькой Мисс Аталантой. А рыжему парню сунул в руку монету — и тот, не усмехаясь, как обычно, а с неподдельной грустью произнес:
— Я думал, что вы останетесь с нами. Как жаль, что так получилось!
Затем домочадцы и соседи с триумфом проводили Миклоша домой. Даже Бела Винцехиди в этот вечер оставил свой заносчивый тон. Его, как и других, восхитил смелый поступок Миклоша. А Пал Буго не уставал повторять:
— Если бы у всех венгров были такие же крепкие кости, как у нашего Миклошки, нипочем не одолели бы нас ни турки, ни татары!
На другой день, когда окончательно стало ясно, что досадное падение не оставило на теле Миклоша никаких следов, отец позвал его в свою комнату и устроил хорошую взбучку. А потом увещевал его до тех пор, пока Миклош со слезами на глазах не пообещал выкинуть из головы глупые фантазии и взяться за учебу.
— Вот и славно! — кивнул Михай Касони. — По рукам, сынок! Помни, не сегодня-завтра ты уже станешь мужчиной и поэтому не должен раздавать легкомысленные обещания. Я тебе верю и желаю, чтобы все у тебя в жизни складывалось как можно удачнее.
Миклош внял отцовским наставлениям и решил стать примерным сыном. А чтобы доказать серьезность своих намерений, он больше не лазил по заборам и не забирался в дом через окно, а пользовался входной дверью.
Бела Винцехиди заметил в нем эту перемену и тут же сделал вывод:
— Храбрость человеческая небеспредельна. Достаточно один раз упасть, чтобы стать трусом. Господин Буго, не помните, какой классик это сказал?
— Боюсь, что никакой, — рассеянно отозвался гувернер. — По-моему, чем чаще человек падает, тем проще ему потом подниматься. Опасности и беды закаляют характер.
Дядюшка Мартонфалви, слышавший этот разговор, одобрительно кивнул:
— Вы правы, дружище Буго. Я бы только добавил, что великие испытания и битвы точно так же закаляют мужской характер, как огонь закаляет сталь. Когда наш славный генерал Дамянич повел солдат в штыковую атаку, никто не повернул обратно. Мы должны помнить об этом и, какие бы испытания ни выпадали на нашу долю, всегда смело, без страха двигаться к намеченной цели!
Глава четвертая, в которой мы видим, как много усилий прилагает наш герой, чтобы стать прилежным учеником, и чем это заканчивается
Очень скоро Миклош осознал, что все его старания ни к чему не приводят. Не лезли ему в голову никакие науки. Напрасно просиживал он над учебниками до глубокой ночи. Когда ему казалось, что он уже выучил урок, выяснялось, что он забыл начало, а вернувшись к началу, обнаруживал, что из памяти напрочь вылетело то, о чем шла речь в середине и в конце.
— Нет, не выйдет из меня ничего путного! — вздыхал он и, отложив учебники, отправлялся спать. Но и во сне его одолевали горестные мысли о недоказуемых математических теоремах и неподатливых задачках по физике.
С этого года братья учились в кальвинистской гимназии Дебрецена[7] и снимали комнату в маленьком домишке сапожника Петера Сюча. Еще одну комнату занимали Бела Винцехиди и его гувернер Пал Буго. Сам хозяин ютился в ветхой деревянной пристройке, где с утра до вечера чинил сапоги, ставил набойки, латал прохудившиеся туфли. Работы у него было вдосталь. Во всех окрестных домах жили приезжие гимназисты, которые очень быстро снашивали свою обувь. Новую они приобретать не могли ввиду скудости кошельков, поэтому им приходилось регулярно отдавать в починку старую.
В то время как Миклош безуспешно маялся над учебниками, Янош с необыкновенной легкостью усваивал весь учебный материал. Он обладал феноменальной памятью и все однажды прочитанное знал наизусть и мог пересказать слово в слово. Преподаватели восхищались способностями Яноша и ставили его в пример всем гимназистам. А о его брате упоминали, когда надо было пристыдить двоечника.
— Ты тоже, как и этот сумасброд Миклош Касони, намерен пойти в скоморохи?
Каким-то странным образом вся гимназия узнала о неудачной попытке Миклоша поступить в цирковую труппу. Скорее всего, об этом проболтался Бела Винцехиди. И гимназисты между собой уже называли Миклоша не иначе как «этот комедиант Касони». Ни у кого и мысли не возникало оценить по достоинству его силу и ловкость, проявленные в тот злополучный день.
Временами «этот комедиант Касони» горько вздыхал:
— Вот непруха-то какая! Еще три месяца назад я бы искупал нашего друга Белу в самой грязной луже. Но сейчас уже нельзя.
Это «сейчас уже нельзя» до крайности удручало Миклоша. Он печально отводил взгляд от высоких заборов, попадавшихся ему на пути, а при виде стены, по уступам которой кроме него могла бы залезть наверх разве только кошка, сразу переходил на другую сторону. А когда гимназисты на переменках затевали во дворе веселую возню, которая нередко заканчивалась массовыми потасовками, спешил уединиться в аудитории, опасаясь, что если его застанут во дворе, то по старой памяти сочтут зачинщиком.
Господин Маглоди, учитель физкультуры, знавший Миклоша еще по сельской школе в Ньиришаше, теперь постоянно недоумевал, силясь понять, что произошло с его любимым учеником. Как будто утратив былые навыки, Миклош неуклюже карабкался по шесту, а спустившись, жаловался на головокружение. Упражнения на брусьях и вовсе давались ему с трудом: он то и дело срывался и падал, хотя прежде в этих упражнениях ему не было равных.
И в один прекрасный день терпение господина Маглоди лопнуло. После урока он взял Миклоша за руку и отвел в учительскую.
— Послушай, Касони, — начал он, когда они остались вдвоем, — я всегда к тебе хорошо относился. Ты знаешь, что я всякий раз заступался за тебя, когда тебе грозили большие неприятности из-за твоего озорства, и мне хотелось бы знать, что с тобой стряслось. Почему ты ходишь как в воду опущенный и из тебя подчас слова не вытянешь? Что случилось?
— Ничего, — пробормотал Миклош. — Все в порядке.
— Да перестань! — отмахнулся учитель. — Я же вижу, что у тебя на сердце кошки скребут. И напрасно ты пытаешься скрыть это от меня. Говори же! Может, я сумею тебе помочь.
— Никто мне не сможет помочь, — грустно ответил Миклош. — Я уже ясно вижу, что зря корплю над учебниками. Не могу я усвоить все эти науки. Так, видать, дураком и помру…