И в ответ — утешающий голос Яноша:
— Он обещал мне, что вернется…
Дойдя в своем воображении до этого места, юноша вдруг почувствовал, что по щекам его текут горячие слезы. И, уткнувшись лицом в ладони, он горько зарыдал.
Слезы, идущие из глубины души, всегда приносят облегчение. Вот и сейчас, выплакавшись, Миклош ощутил, как легко сразу стало на сердце. Да к тому же и дождь прекратился, и солнечные лучи, заигравшие над гребнями гор, окончательно развеяли его грустные мысли.
И он отправился на поиски своих друзей.
Виктор написал ему, что вся труппа остановилась в гостинице «София». Зная о неприязни господина Барберри к фешенебельным отелям, Миклош предположил, что «София» — это какой-нибудь дешевый постоялый двор, и поэтому не пошел в центр города, а решил здесь же, на побережье, поспрашивать местных жителей.
Его скудные познания в немецком языке сослужили ему добрую службу. Многие моряки и портовые служащие понимали по-немецки, так как им приходилось общаться с людьми разных национальностей, в том числе и с немцами.
Едва приступив к расспросам, Миклош вдруг почувствовал, что на плечо ему легла чья-то рука. Каковы же были его удивление и радость, когда, обернувшись, он увидел перед собой самого господина Барберри, директора прославленного цирка!
Однако это был уже не тот Барберри — в куцей жилетке и широченных потертых брюках, который когда-то появился со своим цирком в селе Ньиришаш. Этот Барберри щеголял в сюртуке с длинными фалдами, облегающих панталонах и блестящем цилиндре, раньше украшавшем его массивную голову только во время выступлений. Но самым примечательным в этом новом облике были золотые часы-луковица на серебряной цепочке, свисавшей из нагрудного кармашка.
И в его голосе уже не было прежней теплоты, когда он спросил:
— Молодой человек, вы кого-то ищете?
— Я ищу господина Цезаря Барберри, — отозвался Миклош.
— Он перед вами, собственной персоной, — проговорил директор цирка. — Чем могу быть полезен?
Миклоша несколько озадачил этот высокопарный тон, но он, собравшись с духом, выпалил:
— Я хотел бы поступить в вашу труппу. Говорят, вы собираетесь в турне по Европе.
— Совершенно верно, молодой человек, если считать Балканский полуостров Европой. Что же касается ангажемента, то вам для начала следует переговорить с моим секретарем — господином Виктором Барберри. А он уже подаст мне докладную о вашей профессиональной пригодности. Идемте, я вас провожу к нему.
Господин Барберри шагал впереди, а Миклош семенил за ним, недоумевая, что за метаморфоза произошла с этим человеком. Его походка приобрела молодцеватость, словно его подменили. И это высокомерие… И золотые часы, которые он каждые пять минут вынимал из кармана, словно желая убедиться, не остановилось ли время.
Они свернули в глухой закоулок, состоявший из уродливых, черных от грязи хибар, где размещались еще более грязные трактиры. Когда они подошли к самому невзрачному из этих домишек, господин Барберри обернулся и объявил:
— Ну вот, здесь наша контора.
Но сколько Миклош ни озирался по сторонам, он не увидел никакой конторы и вообще ничего, кроме трактира, над замызганной дверью которого едва просматривалась вывеска, оповещавшая о том, что они находятся возле гостиницы «София».
Господин Барберри приоткрыл дверь и опасливо заглянул внутрь.
— Знаете, здесь иногда безобразничают пьяные матросы, — пояснил он, — поэтому приходится принимать меры предосторожности. Но, кажется, все в порядке. Пошли!
Он уверенно перешагнул через порог, и Миклош двинулся за ним. Миновав пивной бар и оказавшись в узком темном дворе, они остановились у ветхой двери с приколотым к ней потрепанным обрывком бумаги, на котором было выведено большими буквами:
Барберри
Директор постучал в дверь и крикнул:
— Эй, Виктор, я привел к тебе хорошего знакомого!
Дверь распахнулась, и на пороге появился Виктор. Лицо его озарилось радостной улыбкой. Крепко обняв Миклоша, он шепнул:
— Я знал… Я верил, что ты обязательно вернешься!
— Вот я и вернулся! — взволнованно ответил Миклош. — И надеюсь остаться с вами.
— Ну, я пошел, — сказал господин Барберри. — Если меня будут спрашивать, я в «Золотом фазане».
Он взглянул на часы и удалился все той же молодцеватой походкой, легко лавируя между кучами мусора, загромождавшими двор.
Виктор пригласил Миклоша в свою крошечную комнатушку, явно не рассчитанную на посетителей. Все мизерное пространство занимали маленький столик и табуретка. Вдвоем они там кое-как поместились, но если бы появился кто-то третий, ему пришлось бы поддерживать разговор, стоя во дворе.
— Ну, рассказывай, дружище! — начал Виктор. — Что у тебя нового, чем ты занимался все это время?
Миклоша не пришлось упрашивать. Он с готовностью поведал о том, как старался сдержать данное отцу слово и прилежно корпел по ночам над учебниками, не забыл упомянуть и о своих сложных отношениях с однокашниками, и об унылых буднях дебреценской гимназии.
Виктор слушал его затаив дыхание, а под конец грустно покачал головой:
— Ах, как бы я хотел оказаться там, на твоем месте!
— Но сейчас-то я здесь, — вздохнул Миклош. — Нищий бродяга, у которого вся надежда на господина Барберри.
— В таком случае, я думаю, ты не пожалеешь, что связался с бродячими комедиантами! — воскликнул Виктор, воодушевляясь. — У нас хорошие перспективы на будущее, много интересных планов. Вероятно, завтра мы покинем эти края, чтобы через какое-то время вернуться на родину богатыми людьми. Ты же видел папу. Он буквально сам не свой!
— Да, верно, — кивнул Миклош. — Я как раз и хотел спросить, что произошло с господином Барберри. Его невозможно узнать.
Виктор улыбнулся.
— Теперь ты здесь уже свой человек, и я могу тебе сказать, что нам привалила большая удача. Недавно к папе после представления подошел солидный господин, назвавшийся полковником Симичем из Македонии[12]. И спросил, не хотел бы он со своим цирком поехать на гастроли в Болгарию, Румынию или Турцию. На что папа ответил: «Господин полковник, я много чего хотел бы на этом свете, но мне мешает одна маленькая закавыка: отсутствие денег…» Тогда полковник Симич сказал, чтобы папа не беспокоился о деньгах, так как он, Симич, ангажирует нашу труппу и готов незамедлительно выдать аванс. Но при этом выдвинул условие: весь путь мы должны проделать на корабле.
— На корабле? — удивился Миклош. — Я, правда, не очень силен в географии и все-таки знаю, что отсюда морским путем в Македонию не попасть.
— На самом деле все очень просто, — отмахнулся Виктор. — Полковник обещал позаботиться о корабле, который доставит нас к берегам Далмации[13].
Миклош задумчиво почесал в затылке.
— Что ж, мне, по большому счету, безразлично, куда ехать. Главное, чтобы вместе с вами.
— Полковник дал папе денег, — продолжал Виктор. — И довольно приличную сумму. Так что он с тех пор постоянно сидит в «Золотом фазане» и играет в домино с господином Густавом. И даже принял в нашу труппу еще двух человек. Ты третий… Да, а полковник поставил также условие, чтобы мы ничего кроме кибиток с собой не брали. Никакого багажа. Потому что ему нужен корабельный трюм.
— Странный человек этот ваш полковник, — заметил Миклош.
В этот момент раздался сильный стук в дверь.
— А вот и он, — сказал Виктор. — Легок на помине. Он считает, что все кроме него глухие.
Дверь распахнулась, и на пороге появился чернобородый великан в черном макинтоше нараспашку. Его смуглое лицо было испещрено множеством шрамов, свидетельствующих о том, что этот человек уже давно принял боевое крещение и с тех пор не единожды побывал на полях сражений.
— Где господин директор? — спросил он на ломаном венгерском.
— Папа в «Золотом фазане», господин полковник, — услужливо ответил Виктор.
Полковник покосился на незнакомого юношу.
— А это кто такой?
— Это наш новый артист. Воздушный гимнаст и наездник.
Полковник смерил взглядом ладную фигуру Миклоша и одобрительно кивнул. После чего изобразил прощальный жест и грузно потопал через двор к выходу.
— Занятный субъект! — промолвил Миклош. — Знаешь, он мне кое-кого напоминает… Из одной книжки. Вылитый атаман разбойников. Не хватает только пистолетов и кинжалов за поясом.
Виктор развел руками.
— Я то же самое сказал папе и предупредил, что надо остерегаться этого человека. Но он отмахнулся и заявил, что готов заключить союз с самим дьяволом, если это принесет деньги.
В дверь снова постучали, но как-то робко, чуть слышно, — в отличие от предыдущего посетителя. И на пороге появилась молодая женщина в розовом платье и широкополой шляпе.
— Я ищу господина директора, — сообщила она, раскусывая ослепительно белыми зубами тыквенное семечко.
— Он в «Золотом фазане», мадемуазель, но скоро придет, — сказал Виктор. — Если у вас что-то срочное, сходите туда.
— Да ладно, — пробормотала женщина.
Она стояла на пороге и так сосредоточенно грызла тыквенные семечки, что казалось, будто ничего кроме этих семечек ее не интересует.
— Мадемуазель, — нарушил молчание Виктор, — позвольте представить вам нашего нового коллегу, господина Миклоша Касони.
Дама в розовом сделала изящный книксен.
— Л’Эстабилье. Наездница-вольтижерка. А вы? Работаете на канате?
— И на канате, и на лошади, — ответил Миклош, краснея от смущения.
Она бросила на него оценивающий взгляд.
— Вы так молоды! Новичок, наверное? Я-то давно работаю. Десять лет уже. Три раза ломала правую ногу, два раза левую… Что поделаешь! Искусство требует жертв!
Виктор галантно уступил ей свою табуретку. Она села и больше не проронила ни слова, грызя тыквенные семечки, которые одно за другим вынимала из ридикюля, и рассеянно глядя куда-то в пространство. Когда семечки закончились, она принялась за арахис. И только исчерпав все сво