ни мне, как только появится возможность.
Алессандра: Веселись! Выпей за меня немного сангрии <3
Изабелла: Ты выглядишь так сексуально! И Ксавьер тоже;) Вперед, детка.
Завтрак вновь подступил к горлу, когда я перешла по присланной Изабеллой ссылке, и увидела фотографии на главной странице блога Перри Уилсона, и кричащий красный заголовок над ними.
Girl Gone Wild! Известный PR-агент развлекается с клиентом в Испании!
На одной фотографии я разговариваю с Ксавьером, а он сидит и смотрит на меня с забавной улыбкой. На второй фотографии он несет меня на плече и выходит из клуба.
Сама статья представляла собой мешанину из домыслов и откровенной неправды.
Подтверждено, что королева пиара уже несколько недель спит со своим самым печально известным клиентом. Это объясняет, почему известный своей невозмутимостью наследник Кастильо превратился в пещерного человека, когда увидел ее танцующей с кем-то другим в самом закрытом ночном клубе Майорки…
Источники также утверждают, что друзья Кастильо испортили их тайный романтический отдых, что привело к «взрывной» ссоре между парой, из-за чего и появился план по тому, как заставить Кастильо ревновать. Сработал ли он? Смотрите сами…
В текст были вложены и другие фотографии, в том числе снимок нас на пляже, еще один, где я танцую с каким-то случайным парнем, и крупный план Ксавьера, стоящего лицом к лицу с этим парнем на гребаной барной стойке.
Мой изначальный шок испепелился под нарастающим гневом.
Перри, мать его, Уилсон. Эта маленькая жаба, вероятно, мстила мне за то, что я выгнала его с вечеринки Mode de Vie на Неделе моды, которую, как все знали, посещали те, кто хотел видеть, быть видимым и собирать данные светской тусовки.
Меня не волновало, что он был самым влиятельным блогером-сплетником Манхэттена. Я собиралась содрать кожу с его жалкого тела и использовать ее в качестве холста для некролога.
Я ответила друзьям коротким сообщением, в котором сообщила, что со мной все в порядке и что я все объясню позже (и снова попросила Изабеллу продолжать кормить Рыбку, пока я буду в Колумбии). Я уже собиралась написать Перри и высказать ему все, но проснулся Ксавьер.
— Мне знаком этот взгляд, — устало произнес он впервые за несколько часов. — Кто тебя разозлил?
Я протянула ему свой телефон с открытой статьей.
Ксавьер прочитал ее с незаинтересованным выражением лица.
— А.
Я все еще была слишком взвинчена, чтобы обращать внимание на несвойственную ему сдержанность.
— Это все, что ты хочешь сказать?
— Что еще ты хочешь от меня услышать? Это Перри. Это то, чем он занимается, — Ксавьер пожал плечами и передал телефон обратно. — Кроме того, сейчас он волнует меня меньше всего.
Мой гнев рухнул как карточный домик под внезапным порывом ветра.
Я так привыкла спорить с Ксавьером, что было трудно отключить привычный режим наших отношений, но теперь, когда я больше не думала о публикации в блоге, я заметила тени в его глазах и, вероятно, бессознательное сжимание и разжимание его кулаков. Это был совсем другой Ксавьер, совсем непохожий на того, что был изображен в блоге Перри, и это вызвало странное покалывание где-то в области ребер.
— Отсутствие новостей — сама по себе хорошая новость, — сказала я, мой голос смягчился. — У тебя будет шанс поговорить с отцом.
— Возможно. — Ксавьер на секунду улыбнулся, а затем снова оскалился. — Мы были близки, когда я был моложе. Я был его единственным ребенком, его наследником. Я должен был продолжить его наследие, и он проводил все свое свободное время, готовя меня к этому. Посещения офиса, репетиторы, поступление в лучшие международные школы, где я мог общаться с людьми, с которыми однажды буду вести дела. — Эмоции промелькнули на его лице в редком проявлении уязвимости.
Я не сводила с него глаз, боясь дышать, но не в силах отвести взгляд и опасалась, что малейшее движение с моей стороны заставит его замолчать. Ксавьер никогда не рассказывал о своих отношениях с отцом, и взгляд на их прошлое одновременно очаровывал и печалил меня.
— Но это был не только бизнес, — сказал он. — У нас были обычные дни между отцом и сыном. Он брал меня с собой на матчи по футболу, или, как ты его знаешь, по «соккеру». У нас были семейные ужины и отпуск за границей. Все было хорошо. А потом…
Я подавила непроизвольное вздрагивание.
Я знаю, что произошло дальше. Все знали.
— Умерла моя мама, — безэмоционально сказал Ксавьер. — И все изменилось.
Тяжелая боль пробралась сквозь мою защиту и закралась глубоко в сердце.
Ему было одиннадцать, когда умерла его мама. Пожар, унесший жизнь Патрисии Кастильо, стал международной новостью: ее брак с самым богатым человеком Колумбии, огромные разрушения, оставшиеся после пожара, и фотография маленького Ксавьера, которого выносят пожарные.
Этот снимок был в каждой статье и телесюжете о пожаре. Власти исключили поджог, но подробности о том, как начался пожар, остались неясными.
— Ты скучаешь по ней? — тихо спросил Ксавьер. — По своей маме.
Моя мама погибла в результате несчастного случая во время верховой езды, когда мне было четырнадцать. Брак моих родителей был социально выгодным, но в нем не было любви, и в отличие от отца Ксавьера, который никогда не перестал горевать о смерти жены, мой женился повторно менее чем через два года после того, как похоронил свою первую жену.
Расцвела новая, совсем другая боль.
— Постоянно.
Мое признание растянулось между нами странной, непрочной связью, от которой покалывало каждый дюйм моего тела.
Плечи Ксавьера расслабились, как будто мои слова каким-то образом сняли с них груз.
Мы были разными во многих отношениях, но иногда людям не хватало лишь одной точки соприкосновения. Одна бесконечно малая вещь, которая помогает им не чувствовать себя одинокими.
Я сглотнула ком в горле.
Мы были единственными пассажирами в салоне. Наши стюардессы были на кухне, готовили обед, но отдаленный звон тарелок и столового серебра вскоре затих под стуком моего сердца.
Мы с Ксавьером смотрели друг на друга, оба понимая, что в воздухе витает ленивое напряжение, но ни один не признавал его.
Я хотела отвернуться. Мне следовало бы отвернуться, но его взгляд держал меня в плену, в глубине его пылающей души бушевали эмоции, которые я не могла определить.
Я снова сглотнула, и что-то еще вспыхнуло в этих горячих темных глазах, прежде чем они медленно опустились на мое лицо, осмотрели нос, изгиб рта и острие подбородка, а затем скользнули вниз по шее. Они остановились у основания моего горла, где бешенно стучал мой пульс.
Те же самые назойливые бабочки, которые прокрались в мой живот во время наших занятий танцами, снова вырвались на свободу. Только на этот раз я не могла винить в этом алкоголь.
Я была совершенно трезвая, и я…
— Мистер Кастильо, мисс Кенсингтон, не хотите ли выпить что-нибудь перед тем, как подадут обед? — ровный голос нашей стюардессы словно окатил на нас ведро ледяной воды.
Напряжение спало, когда мы с Ксавьером отвели друг от друга взгляды.
— Воды, — его улыбка выглядела принужденной. — Спасибо, Петра.
— И мне, — я прочистила горло от хрипоты. — Спасибо.
Мы обедали в молчании. И хотя мы больше не обсуждали наше прошлое, чувство связи между нами сохранялось.
Мы с Ксавьером не были первыми или последними, кому не хватало родителей. Но то, как мы отреагировали на свои потери, и то, какие маски мы надели на себя… возможно, мы были похоже сильнее, чем нам казалось.
ГЛАВА 12
Благодаря разнице во времени мы прибыли в Боготу еще до полудня.
Когда мы приземлились, водитель моего отца уже ждал нас, он с завидным мастерством провез нас по извилистым дорогам и густонаселенным кварталам города.
Я родился в Колумбии, но всю жизнь учился за границей. Я проводил больше времени в коридорах школ-интернатов, чем дома, и лишь дважды посетил родные места с тех пор, когда в прошлом году у моего отца обнаружили рак.
Первый раз — после того, как врачи поставили диагноз. Второй раз — прямо перед моей поездкой на день рождения в Майами, когда он вызвал меня и отчитал за то, что я не смог «поддержать семейное наследие», пока он умирал.
Если и был человек, который использовал бы свою болезнь, чтобы манипулировать другими людьми, заставляя их делать то, что хочет он, то это был Альберто Кастильо.
— Ксавьер, — голос Слоан пробился сквозь мои мысли. — Мы приехали.
Я моргнул, и пастельная дымка на улицах превратилась в сдвоенный сторожевый дом и полностью вооруженных сотрудников службы безопасности. За черными железными воротами возвышался знакомый белый особняк высотой в три этажа, увенчанный красной черепицей и решетчатыми окнами.
— Дом, милый дом, — в моих словах сквозил сарказм, но, когда мы вошли внутрь, меня начало мутить.
Дым многолетней давности словно прилип к стенам, от чего мне стало плохо.
Здесь умерла моя мать. Она сгорела заживо прямо на этом участке земли, и вместо переезда мой отец отстроил дом прямо на месте ее смерти.
Люди говорили, что он хотел быть ближе к ней, но я знал правду. Это был его способ наказать меня и убедиться, что я никогда не забуду, кто был настоящим злодеем в этом доме.
— Тебе не обязательно оставаться здесь, — сказал я Слоан. Ее чистый, свежий аромат донесся до меня, скрывая отголоски дыма. — Я с удовольствием забронирую для тебя номер в отеле Four Seasons.
Слоан и раньше посещала этот дом в Боготе по работе, но под блеском и роскошью скрывалась тяжесть, окутывающая фундамент особняка. Вряд ли я один это чувствовал.
— Уже пытаешься меня выгнать? Это рекорд.
— В отеле тебе будет комфортнее. — Мы прошли мимо написанного маслом огромного портрета моего отца. Он посмотрел на нас сверху, его лицо было суровым и неодобрительным. — Я только это и имел в виду.