– Хорошие новости! – выкрикнул какой-то человек. – Армия Луары!
– Эх, старина, наконец-то они пришли! Я же говорил! Не сегодня завтра!
– Так это правда? Была вылазка?
– О боже, вылазка?
– К Сене! Говорят, с Нового моста можно увидеть сигналы Луарской армии.
Рядом с Трентом стоял ребенок и все повторял:
– Мама, мама, значит, завтра у нас будет белый хлеб?
Рядом с ним покачивался старик, он спотыкался и прижимал к груди сморщенные руки, бормоча что-то невнятное.
– Неужели правда? Кто это сказал?
– Какой-то сапожник на улице Бучи слышал, как франтирер[44] говорил капитану национальной гвардии.
Трент последовал за толпой, несущейся по Рю-де-Сен к реке.
Ракета за ракетой рассекали небо, и вот уже на Монмартре загремели пушки, а батареи на Монпарнасе с грохотом присоединились к ним. Мост был запружен людьми.
Трент спросил:
– Кто видел сигналы армии Луары?
– Мы их ждем, – последовал ответ.
Он взглянул на север. Внезапно огромный силуэт Триумфальной арки обрел четкие контуры на фоне взрыва бомбы. Грохот орудия прокатился по набережной, и старый мост завибрировал. Снова над высотой Дюжур последовала вспышка, и сильный взрыв сотряс мост. Затем весь восточный бастион вспыхнул и затрещал, выбросив пламя в небо.
– Так никто не видел сигналов? – снова спросил он.
– Мы ждем, – ответили ему.
– Да, я жду, – пробормотал кто-то позади него. – Голодный, больной, замерзший. Жду. Неужели это вылазка! Они идут с радостью. Нужно голодать? Они голодают. Им некогда сдаваться. Они герои, эти парижане, ведь так, Трент?
Американский врач выглядывал с парапета моста.
– Есть новости, доктор? – машинально спросил Трент.
– Новости? Я ничего не знаю, – сказал доктор. – У меня на это нет времени. Что тут за толпа?
– Говорят, Луарская армия дала сигнал на Мон-Валерьен.
– Бедняги. – Доктор на мгновение огляделся вокруг, а затем сказал: – Я так спешил, так торопился. Не знаю, что делать. После последней вылазки у нас работали пятьдесят машин «Скорой помощи». Завтра будет еще одна вылазка. Я хотел бы, чтобы вы, ребята, приехали в штаб. Нам могут понадобиться добровольцы. Как поживает мадам? – резко добавил он.
– Ну, – ответил Трент, – с каждым днем она все больше нервничает. Сейчас мне нужно быть рядом с ней.
– Позаботьтесь о ней, – сказал доктор. Бросив острый взгляд на толпу, он добавил: – Мне нужно идти. Спокойной ночи! – и поспешил прочь, бромоча: «Бедняги!»
Трент перегнулся через парапет и вгляделся в черную воду, бурлящую под арками моста. Река стремительно несла какие-то темные глыбы, они со скрежетом бились о каменные пирсы, переворачивались и скрывались во тьме. На Марне пошел лед. Пока он стоял, глядя в воду, чья-то рука легла ему на плечо.
– Здравствуйте, Саутуорк, – воскликнул он, оборачиваясь. – Что вы тут делаете?
– Трент, я должен вам кое-что сказать. Бегите отсюда, не надейтесь на Луарскую армию. – И атташе американской миссии взял Трента под руку и повел его в сторону Лувра.
– Значит, все неправда! – с горечью сказал Трент.
– Хуже того, мы в посольстве осведомлены обо всем, но не имеем права разглашать. Я не об этом хотел сказать. Сегодня днем был арестован американец по фамилии Хартман. Вы его знаете?
– Я знаю одного немца, который называет себя американцем. Его зовут Хартман.
– Так вот, его арестовали около двух часов назад и собираются расстрелять.
– Что?
– Конечно, мы в посольстве делаем все возможное, но доказательства кажутся убедительными…
– Он что, шпион?
– Изъятые у него бумаги – довольно веские доказательства. Кроме того, его поймали на мошенничестве в Общественном продовольственном комитете. Он получал паек за пятьдесят человек, не представляю, как ему удавалось. И утверждает, что американский художник. Мы в посольстве вынуждены считаться с этим. Пренеприятный случай.
– Обманывать людей в такое время хуже, чем грабить церковные кружки, – сердито воскликнул Трент. – Пусть его пристрелят!
– Он американский гражданин.
– Да, – с горечью ответил тот. – Американское гражданство – драгоценная привилегия, особенно когда каждый пучеглазый немец…
Все в нем клокотало от ярости.
Саутуорк тепло пожал ему руку.
– Ничего не поделаешь, нам приходится заботиться и о таком отребье. Боюсь, вам придется опознать в нем американского художника, – сказал он с тенью улыбки в глубоких морщинах на лице и пошел прочь через Кур-ла-Рейн[45].
Трент молча выругался и вытащил часы. Семь часов. «Сильвия будет волноваться», – подумал он и вернулся к реке. На мосту все еще топтались люди, дрожа на ветру. Хмурые, оборванные люди всматривались в ночь, ожидая сигналов Луарской армии. Их сердца бились в унисон с грохотом пушек, глаза загорались с каждой вспышкой на бастионах, их надежда взлетала в небо вместе со снарядами.
Черная туча нависла над укреплениями. Горизонт был затянут пушечным дымом, наплывающим на шпили и облака, ветер нес по улицам солому и рваные листовки, сернистый туман постепенно обволакивал набережные, мосты и реку. Сквозь дымовую завесу продирались вспышки выстрелов, а время от времени в прогалах дыма мелькал бездонный черный свод небес, усыпанный звездами.
Трент снова свернул на Рю-де-Сен. Здесь она была печальной, заброшенной, с рядами заколоченных ставен и унылыми рядами незажженных фонарей. Он немного нервничал, раз или два порывался вытащить пистолет, но крадущиеся фигуры в темноте были слишком слабыми от голода и неопасными. Успокоившись, он повернул к своей двери, и тут кто-то набросил ему на горло веревку. Они покатились вместе с противником по обледенелой мостовой, Трент яростно пытался разжать петлю на своей шее. Наконец это ему удалось, и он вскочил на ноги.
– Встань! – крикнул он незнакомцу.
Медленно, с большой осторожностью из сточной канавы выбрался уличный мальчишка, с ненавистью глядя на Трента.
– Ах ты щенок! – сердито воскликнул Трент. – Ты закончишь виселицей! А ну дай сюда веревку! – Чиркнув спичкой, он рассмотрел нападавшего. Это был давешний охотник на крыс.
– Гм, так я и думал, – пробормотал он.
– А, так это ты… – сказал бесстыжий мальчишка.
От наглости, возмутительной дерзости оборванца у Трента перехватило дыхание.
– А знаешь ли ты, юный крысолов, – задыхаясь, проговорил он, – что воров твоего возраста уже расстреливают?
Ребенок равнодушно поднял лицо к Тренту и ответил:
– Ну стреляй.
Это было уж слишком. Трент повернулся на каблуках и вошел в дом. Ощупью поднявшись по неосвещенной лестнице, он наконец добрался до своей площадки и нашел в темноте дверь. Из мастерской доносились голоса, веселый смех Уэста и тоненькое хихиканье Фэллоуби. Наконец он нащупал ручку и, толкнув ее, на мгновение замер, ослепленный светом.
– Ну привет, Джек! – воскликнул Уэст. – Ты неподражаем. Приглашаешь людей на ужин и заставляешь себя ждать. Фэллоуби уже хнычет от голода…
– Хватит, – перебил его Феллоуби. – Может, он вышел, чтобы добыть нам индейку.
– Да он удавиться хотел, видишь след от петли? – загоготал Герналек.
– Теперь понятно, где ты берешь деньги, – добавил Уэст. – Бои без правил…
Трент пожал всем руки и рассмеялся, глядя на бледное лицо Сильвии.
– Я не хотел опаздывать. Просто остановился на мосту посмотреть на бомбардировку. Ты очень волновалась, Сильвия?
Она жалко улыбнулась и что-то пробормотала, судорожно сжав его руку.
– Прошу к столу! – крикнул Фэллоуби, при этом издал радостный клич.
– Успокойся, – заметил ему Трент, – ты тут не хозяин.
Мари Герналек, которая болтала с Колетт, вскочила и взяла Торна под руку. Месье Герналек взял под руку Одиль. Трент с серьезным поклоном предложил руку Колетт. Уэст – Сильвии, а Фэллоуби в одиночестве топтался сзади.
– Сейчас трижды обойдем вокруг стола и будем петь Марсельезу, – сказала Сильвия. – Пусть мсье Фэллоуби стучит по столу и отбивает такт.
Фэллоуби заныл было, что лучше спеть после ужина, но его протест потонул в звенящем хоре: «Aux armes! Formez vos bataillons!»[46] Все дружно маршировали по комнате и распевали изо всех сил: «Marchons, marchons!»[47] Фэллоуби в это время не в такт колотил по столу, утешая себя надеждой, что физические упражнения полезны для аппетита. Черно-коричневый Геракл залез под кровать. Оттуда он тявкал и скулил, покуда Герналек не вытащил его и не посадил на колени Одиль.
– А теперь послушайте, – серьезно сказал Трент, когда все расселись. – Слушайте!
И он прочел меню:
«Горячее:
Говяжий суп по-парижски;
Сардины а-ля Пер-Лашез с белым вином;
Свежая говядина ассорти с красным вином;
Консервированная фасоль а-ля Шассе-пот;
Консервированный горошек Гравелот;
Картофель.
Закуски:
Холодная солонина а-ля Тье;
Тушеный чернослив а-ля Гарибальди.
Десерт:
Чернослив сушеный;
Белый хлеб;
Смородиновое желе;
Чай, кофе, ликеры.
Трубки и сигареты».
Фэллоуби отчаянно зааплодировал, и Сильвия подала суп.
– Разве это не восхитительно? – счастливо вздохнула Одиль.
Мари Герналек с восторгом потягивала суп.
– Не скажешь, что это конина. Очень похоже на говядину, – прошептала Колетт Уэсту.
Закончив, Фэллоуби принялся поглаживать подбородок и прожигать супницу взглядом.
– Добавки, старина? – осведомился Трент.
– Мсье Фэллоуби уже сыт, – объявила Сильвия. – Остатки супа приберегу для консьержки.
Фэллоуби сосредоточил внимание на рыбе. Сардины, только что с углей, имели большой успех. Пока остальные ели, Сильвия сбегала вниз и отнесла суп старой консьержке и ее мужу. А когда она, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, скользнула на свой стул, счастливо улыбнувшись Тренту, тот встал. И за столом воцарилось молчание. Он бросил взгляд на Сильвию и подумал, что никогда еще не видел ее такой прекрасной.