– Конечно. Ему по нраву салки с полицейским, но его здесь хорошо знают. Пора это прекращать. Он убежал домой – как всегда, стоит появиться садовникам. Увы! Он обожает валяться на лужайках.
Они немного поговорили о планах Гастингса, и Клиффорд любезно предложил поручиться за него в мастерской.
– Видишь ли, старый кот – доктор Байрэм – рассказал о тебе прежде, чем мы познакомились, – объяснил он. – Эллиот и я будем рады помочь.
Вновь взглянув на часы, юноша пробормотал:
– У меня десять минут до поезда на Версаль, au revoir[81].
Он хотел уйти, но, заметив приближающуюся к фонтану девушку, снял шляпу и смущенно улыбнулся. – Почему вы не в Версале? – спросила она, не обращая на Гастингса внимания.
– Я… я собирался, – прошептал Клиффорд.
Мгновение они смотрели друг другу в глаза, а затем Клиффорд с пылающими щеками пробормотал:
– С вашего позволения, позвольте представить вам моего друга, месье Гастингса.
Тот низко поклонился. Ее улыбка казалась чрезвычайно любезной, но в наклоне парижской головки было что-то зловещее.
– Хотелось бы, – сказала девушка, – чтобы месье Клиффорд уделил мне больше времени, когда с ним такой очаровательный американец.
– Я… я пойду… Валентина? – начал Клиффорд.
– Конечно, – ответила она.
Клиффорд ушел – очень неловко. Поморщился, услыхав:
– Сердечный привет Сесиль!
Он исчез на рю д’Асса, и девушка хотела уйти, но вспомнила о Гастингсе и, взглянув на него, покачала головой:
– Месье Клиффорд чрезвычайно легкомыслен. – Она улыбнулась. – Порой это смущает. Вы, конечно, слышали про его успех в Салоне.
Гастингс, казалось, не понимал, о чем речь, и она заметила:
– Вы ведь были на выставке, не так ли?
– Увы, нет, – ответил он. – Я в Париже всего три дня.
Она не обратила внимания на его слова и продолжила:
– Никто и представить не мог, что ему хватит сил создать что-то стоящее, но в день открытия Салон был потрясен видом месье Клиффорда, расхаживающего с орхидеей в петлице возле прекрасной картины…
Она улыбнулась воспоминаниям и взглянула на фонтан.
– Месье Бугро сказал мне, что месье Жюлиан был так изумлен, что смог лишь пожать художнику руку, и забыл похлопать его по спине! Капризный, – весело продолжала она, – капризный папа Жюлиан забыл об этом!
Гастингс, подумав о знакомстве девушки с великим Бугро, взглянул на нее с уважением.
– Простите, – робко поинтересовался он, – вы ученица Бугро?
– Я? – несколько удивленно переспросила она. Затем посмотрела на него с любопытством. Едва познакомился и уже шутит?
Ответом ей был серьезный, вопрошающий взгляд.
«Tiens[82], – подумала она, – какой странный».
– Вы ведь изучаете искусство? – продолжал он.
Она оперлась на искривленную рукоять парасоли и внимательно посмотрела на него:
– Почему вы так думаете?
– Исходя из ваших слов.
– Вы смеетесь надо мной, – сказала она. – А это дурно.
Она замолчала, смутившись, ибо он покраснел до корней волос.
– Давно вы в Париже? – наконец спросила она.
– Три дня, – серьезно ответил он.
– Но… но… вы не похожи на nouveau[83]! Вы слишком хорошо говорите по-французски. – Она помедлила. – Вы правда nouveau?
– Да, – сказал он.
Девушка опустилась на мраморную скамью, прежде занятую Клиффордом, и, покачивая парасолью над изящной головкой, искоса смотрела на него:
– Я вам не верю.
Гастингс чувствовал себя польщенным, на мгновение ему захотелось порисоваться, но затем, собравшись с духом, он рассказал о том, насколько зелен. От такой честности ее голубые глаза распахнулись, а на губах расцвела прекраснейшая улыбка.
– Значит, вы никогда не видели мастерской?
– Нет.
– А моделей?
– Нет.
– Забавно, – серьезно сказала она.
Они засмеялись.
– А вы, – спросил он, – посещали мастерские?
– Сотни.
– Видели моделей?
– Миллионы.
– И знаете Бугро?
– Да, и Эннера, и Констана, и Лорана, и Пюви де Шаванна, и Даньяна, и Куртуа, и всех остальных!
– И продолжаете утверждать, что вы не человек искусства.
– Простите, – серьезно ответила она, – разве я это говорила?
– А разве нет? – Он не был уверен.
Она посмотрела на него, качая головой и улыбаясь, затем опустила глаза и стала рисовать в песке рукояткой парасоли. Гастингс сел рядом и, упершись локтями в колени, смотрел в пелену брызг над фонтаном.
Маленький мальчик в матроске тыкал шестом кораблик и кричал:
– Не пойду домой! Не пойду домой!
Его нянька воздевала руки к небесам.
«Настоящий маленький американец», – подумал Гастингс. Тоска по дому пронзила ему сердце.
Внезапно нянька вытащила игрушку из воды. Ребенок держался поодаль.
– Месье Рене, получите свой кораблик, когда подойдете.
Мальчик, нахмурившись, отступил.
– Отдай его сейчас же! – закричал он. – И не зови меня Рене, я – Рэндел, ты знаешь!
– Эй! – сказал Гастингс. – Рэндел? Это ведь английское имя.
– Я – американец, – заявил мальчик на превосходном английском, обернувшись к Гастингсу. – А она так глупа, что зовет меня Рене, потому что мама называет Рэнни…
Он увернулся от усталой няньки и спрятался за спиной Гастингса, который, рассмеявшись, поднял его и усадил к себе на колени.
– Мой соотечественник, – объяснил он девушке и, улыбаясь, сглотнул подступивший к горлу ком.
– Видишь звезды и полосы на моем корабле? – вопросил Рэндел. Действительно, американский флаг бессильно повис в кулаке няньки.
– О! – воскликнула девушка. – Какая прелесть!
Она наклонилась, чтобы поцеловать мальчика, но юный Рэндел вывернулся из рук художника и налетел на няньку, смерившую девушку презрительным взглядом.
Та покраснела и прикусила губу, когда женщина, все еще сверля ее глазами, отвела ребенка в сторону и демонстративно вытерла ему рот.
Бросив взгляд на Гастингса, девушка вновь прикусила губу.
– Какая невоспитанность! – сказал он. – В Америке нянькам льстит, если люди целуют вверенных им детей.
На мгновение она наклонила парасоль, спрятав лицо, затем со щелчком закрыла ее и дерзко посмотрела на Гастингса:
– Вас смущает ее поведение?
– Да, – просто сказал он.
Она вновь впилась в него глазами.
Его взгляд был безмятежным и искренним.
Он улыбнулся, добавив:
– Как же иначе.
– Вы странный, – прошептала она, опустив голову.
– Почему?
Ответа не было. Она тихо сидела, выводя рукояткой парасоли узоры и круги на песке.
Помолчав, он сказал:
– Мне нравится свобода местной молодежи. Я думал, французы совсем не такие, как мы. Знаете, в Америке, по крайней мере в Миллбруке, моем родном городе, девушки могут гулять одни и ходить в гости без компаньонок. Я боялся, что мне будет не хватать этого. Теперь, узнав Париж, я рад, что ошибся.
Она подняла глаза и внимательно посмотрела на него.
Он с воодушевлением продолжал:
– Сидя здесь, я видел много красивых девушек, гулявших в одиночестве по террасе… Вы тоже совсем одна. Скажите, ибо я не знаю французских обычаев, можно ли вам посещать театр без компаньонки?
Она долго изучала его лицо, а затем с бледной улыбкой поинтересовалась:
– Почему вы спрашиваете?
– Уверен, вы знаете почему, – весело ответил он.
– Да, – холодно сказала она, – знаю.
Гастингс ждал ответа – напрасно! – и решил, что она не так его поняла.
– Надеюсь, вы не подумали, что я хочу злоупотребить нашим знакомством, – начал он. – Это прозвучит очень странно, но я не знаю вашего имени. Когда мистер Клиффорд представил нас, он назвал только мое. Так принято во Франции?
– Так принято в Латинском квартале, – сказала она со странным блеском в глазах и продолжила с внезапной яростью: – Вам следует знать, месье Гастингс, что мы все здесь un peu sans gêne[84]. Живем богемной жизнью, в которой нет места этикету. Вот почему месье Клиффорд мимоходом представил нас друг другу и бесцеремонно покинул. Мы дружим. У меня много друзей в Латинском квартале, мы очень близки… и я не изучаю искусство, но… но…
– Что? – изумленно спросил он.
– Я не скажу… это секрет, – ответила она со странной улыбкой. На щеках у нее выступили алые пятна, глаза пылали.
Она опустила голову.
– Вы хорошо знаете месье Клиффорда?
– Нет.
Мгновением позже она вновь посмотрела на него, серьезная и бледная.
– Меня зовут Валентина… Валентина Тиссо. Могу… могу я попросить вас об одолжении, хотя мы едва знакомы?
– О! – воскликнул он. – Я буду польщен.
– Прошу вас об одном, – мягко сказала она. – О мелочи. Обещайте не говорить обо мне с месье Клиффордом. Обещайте не говорить обо мне ни с кем.
– Хорошо, – сказал он, вне себя от удивления.
Она нервно рассмеялась:
– Хочу оставаться загадочной. Это каприз.
– Но, – начал он, – я хотел… я надеялся, что вы позволите мне и месье Клиффорду посетить вас.
– Посетить… меня! – повторила она.
– Я имел в виду ваш дом… быть представленным вашей семье.
Гастингс испугался, увидев, как изменилось ее лицо.
– Прошу прощения! – воскликнул он. – Я сделал вам больно.
– Мои родители мертвы, – сказала она.
Он начал вновь, очень мягко:
– Вас не затруднит принять меня? Подобный визит в порядке вещей?
– Я не могу, – ответила она и, подняв глаза, продолжила: – Мне жаль. Я бы хотела, поверьте. Я не могу.
Он кивнул и помрачнел.
– Не потому, что я не хочу этого. Вы… вы мне нравитесь. Вы очень добры.
– Добр?! – потрясенно воскликнул он.
– Вы мне нравитесь, – медленно повторила она. – И если вы захотите, мы увидимся вновь.
– У ваших друзей?
– Нет, не у них.