— Вперёд! Вперёд!
Трент опять побежал. Во время долгого бега сквозь туман ему часто приходилось перебрасывать винтовку с одного плеча на другое. Когда они, в конце концов, выдохлись и залегли за насыпью у железной дороги, Трент огляделся. Он чувствовал потребность действовать, отчаянно бороться, крушить и убивать. Его охватило желание броситься в толпу, рвать и метать. Он жаждал стрелять направо и налево, колоть тонким длинным штыком. Трент не ожидал такого. Он хотел обессилеть от сражения, резать до тех пор, пока не сможет поднять руки. А потом вернуться домой. Он слышал, как один солдат сказал, что в битве уже полегло полбатальона, а другой в это время рассматривал труп у насыпи. На теле, ещё не остывшем, была странная униформа, но даже когда Трент заметил валявшийся неподалёку шлем с остриём, всё равно не понял, что произошло.
Полковник, сверкая глазами из-под красного кепи, сидел на коне в нескольких футах слева. Трент слышал, как он ответил офицеру:
— Мы продержимся, но в случае ещё одной атаки уже не будет кому трубить в горн.
— Здесь были прусаки? — спросил Трент у солдата, утиравшего кровь с волос.
— Да. Их погнали гусары. Мы попали под перекрёстный огонь.
— Мы прикрываем батарею на валу, — отозвался другой.
Батальон прополз по насыпи и двинулся вдоль искорёженных рельс. Трент подкатал штаны и заправил их в шерстяные носки. Но вскоре они опять остановились, и солдаты присели на железнодорожные пути. Трент огляделся в поисках раненого товарища из Школы изящных искусств. Тот был очень бледным и неподвижно стоял на одном месте. Канонада усилилась, гул стоял ужасающий. На миг дымка рассеялась. Трент успел заметить первый батальон, расположившийся далее по железной дороге, и полки, стоящие по обоим флангам. Потом опять опустился туман и слева тут же затрубили в горн, застучали в барабаны. Войско охватило беспокойное движение, полковник поднял руку, послышалась барабанная дробь, и батальон отправился в туман. Они подходили к передовой, ведь первый батальон уже открыл огонь. Вдоль насыпи в тыл неслись кареты Скорой помощи, взад-вперёд носились призрачные силуэты гусар. Наконец-то они достигли фронта и оказались в самой гуще движения, а из тумана, совсем рядом, доносились крики, стоны и залпы орудий. Повсюду падали снаряды, разрывались у насыпи, обдавали солдат обледенелой грязью. Трент испугался. Он начал страшиться неизвестности, простиравшейся перед ним в огне и непонятном треске. Ему стало плохо от пушечных выстрелов. Он даже увидел, как туман окрашивался в бледно-оранжевый цвет, в то время, как земля сотрясалась от грохота. Трент был уверен, что в этот раз ударило очень близко. Тут полковник скомандовал «В атаку!», и первый батальон быстро двинулся в туман. Трент слышал своё дыхание, он дрожал, он бежал вперёд. Впереди прогремел ужасный взрыв и поверг его в панику. Где-то в тумане раздавались радостные крики, то выныривала, то пропадала в дымке окровавленная лошадь полковника.
Ещё один удар — на этот раз прямо в лицо — почти оглушил Трента, и он споткнулся. Справа от него все были убиты. У него помутилось в глазах, туман и дым притупили чувства. Он протянул руку в поисках опоры и что-то нащупал. Это оказалось колесо пушки, с которого спрыгнул солдат, целясь шомполом ему в голову, но сразу же закричал, пошатнулся — его горло пронзил штык — и Трент понял, что убил. Машинально, он подошёл поднять винтовку, но штык всё ещё торчал из тела человека, который окровавленными руками молотил землю. От этого зрелища Тренту стало дурно, и он повалился на пушку. Теперь уже все вокруг сражались, а в воздухе стоял запах дыма и пота. Кто-то схватил его сзади, ещё кто-то — спереди, но другие солдаты хватали их, наносили им удары. Клацанье штыков привело Трента в бешенство, он схватил шомпол и принялся вслепую бить им, пока не раздробил на куски.
Кто-то обхватил его за шею и повалил на землю, но Трент придушил его и встал на колени. Он видел, как один из его товарищей-французов бросился на пушку и рухнул с проломленным черепом; он видел, как полковник упал из седла прямо в грязь, и сознание покинуло его.
Когда Трент пришёл в себя, то оказался лежащим на насыпи среди обломков рельс. Со всех сторон двигались люди; они кричали, сыпали проклятия и пропадали в тумане. Трент, шатаясь, поднялся на ноги и последовал за солдатами. Раз он остановился помочь другу с перевязанной челюстью. Тот не мог говорить, а просто повис на его руке, а затем упал замертво в обледенелую грязь. Трент хотел помочь ещё одному солдату, который всё стонал:
— Это я, Филипп! — пока внезапный выстрел не избавил Трента от этой ноши.
С холмов потянул ледяной ветер и разорвал туман в клочья. Солнце злобно проглядывало сквозь голые ветви Венсенского леса, как кровавый сгусток опускалось оно в дыме батарей, всё ниже и ниже, на залитую кровью долину.
IV
Колокола Сен-Сюльпис пробили полночь, а ворота Парижа всё полнились остатками войска, когда-то бывшего целой армией.
Они приходили с ночью — мрачная толпа, покрытая липкой грязью, измождённая голодом. Поначалу у ворот возник беспорядок, и когда отряды двинулись по холодным улицам, толпа начала молча расходиться. Путаница усиливалась с течением времени. Всё быстрее и быстрее, эскадрон за эскадроном, батарея за батареей, на брыкающихся конях и трясущихся зарядных ящиках, остатки армии проходили сквозь ворота; хаотически пробивали себе дорогу кавалерия и артиллерия. Сразу за ними ковыляла пехота, маршировали полки, тщетно пытаясь сохранить строй; на улицы вылилась буйная ватага лёгкой артиллерии, за ней следовал вихрь всадников, орудий, взводов без офицеров, офицеров без взводов, а вскоре ещё одна череда карет Скорой помощи заскрипела колёсами под тяжестью груза.
Отупевшая от страданий толпа наблюдала за движением.
Весь день прибывали всё новые и новые повозки Красного Креста, и весь день напролёт люди в лохмотьях стонали и дрожали у заграждения. В полдень толпа увеличилась раз в десять — она заполнила площади перед воротами и роилась во внутренних укреплениях.
В четыре часа немецкие батареи внезапно подняли дымовую завесу, и на Монпарнас один за другим полетели снаряды. Двадцать минут спустя две бомбы угодили в дом по улице Бак, а сразу после этого первый снаряд попал в Латинский квартал.
Брейт рисовал, лёжа в постели, когда к нему заглянул перепуганный Уэст.
— Ты бы не мог спуститься... Наш дом рухнул, как карточный. Как бы мародёрам не взбрело в голову нанести нам ночью визит.
Брейт вскочил с кровати и завернулся в обноски, когда-то бывшие плащом.
— Никто не пострадал? — спросил он, путаясь в прохудившейся подкладке рукава.
— Нет. Я забаррикадировал Колетт в подвале, а консьержка убежала к укреплениям. Если обстрел не закончится, то скоро у дома появятся очень неприятные личности. Ты не поможешь нам?..
— Конечно же, помогу — ответил Брейт.
Они успели дойти до улицы Серпант и свернули в переулок, ведущий к подвалу Уэста, когда тот спросил:
— Ты не видел сегодня Джека Трента?
— Нет, — обеспокоенно отозвался Брейт, — в штабе Красного Креста его не было.
— Наверное, он остался с Сильвией.
В крышу одного дома в конце аллеи попала бомба и разорвалась в подвале, засыпав улицу штукатуркой и черепицей. Вторая угодила в печную трубу и пролетела в сад, устроив настоящую лавину из кирпичей; на соседней улице с оглушительным рёвом взорвалась ещё одна бомба.
Они поспешили к ступенькам, ведущим в подвал. Тут Брейт опять остановился.
— Как ты думаешь, может, мне стоит пойти проверить Джека и Сильвию? Я вернусь до наступления темноты.
— Нет. Лучше найди Колетт, а я сам к ним схожу.
— Нет-нет, давай я, ничего страшного не случится.
— Знаю, — спокойно ответил Уэст и потащил Брейта дальше по аллее.
Он указал на вход в подвал — железную дверь закрывала решётка.
— Колетт! Колетт! — позвал он.
Дверь распахнулась, и на ступеньки, навстречу им, выскочила девушка. В тот же миг Брейт оглянулся, удивлённо вскрикнул и, протолкнув их двоих перед собой в подвал, забежал следом и захлопнул дверь. Секунду спустя дверные петли чуть не слетели от удара снаружи.
— Они здесь, — пробормотал Уэст побледнев.
— Эта дверь продержится вечность, — спокойно заметила Колетт.
Брейт изучил хлипкую железную конструкцию, дрожавшую под градом ударов. Уэст встревожено посмотрел на Колетт, которая не проявляла никаких признаков беспокойства, и это его приободрило.
— Не думаю, что они долго тут пробудут, — предположил Брейт. — Я полагаю, они всего лишь ищут выпивку.
— Если только им не взбредёт в голову, что здесь спрятаны какие-то ценности.
— Но тут ведь ничего не спрятано? — с тревогой в голосе спросил Брейт.
— К несчастью, спрятано, — проворчал Уэст. — Владелец дома — настоящий скряга...
Его прервал грохот снаружи, за которым последовал крик; на дверь сыпались удар за ударом, затем послышался резкий треск, скрипнул металл — внутрь упал железный треугольник, оставивший в двери дыру, через которую пробивался луч света.
В ту же секунду Уэст опустился на колени, просунул револьвер в отверстие и отстрелял все пули. По аллее прокатился звук пальбы, и воцарилась полная тишина.
Вскоре в дверь неуверенно стукнули, потом ещё и ещё раз, как вдруг по железному полотну двери пробежал зигзаг трещины.
— Сюда! — сказал Уэст, схватив Колетт за руку. — Брейт, за мной!
Они побежали к круглому пятнышку света в другом конце подвала. Свет пробивался сквозь решётку люка. Уэст жестом указал Брейту влезать ему на плечи.
— Толкай! Давай же!
С небольшим усилием Брейт приподнял крышку, выполз наружу и с лёгкостью поднял Колетт, которая уже стояла на плечах Уэста.
— Скорее, старина! — воскликнул тот.
Брейт зацепился ногами за ограду и потянулся за другом. Подвал уже заливал жёлтый свет, а воздух был пропитан запахом масляных факелов. Железная дверь ещё держалась, но металлическая пластина уже поддалась, и в проёме показалась крадущаяся фигура с факелом.