— Вы должны понимать, — начал он, — что этот молодой человек воспитан наилучшим образом, и его характер, равно, как и честь — без единого пятнышка. Он не был за рубежом, никогда не видел больших городов, и его родители просили меня, как старого друга семьи из Парижа, проследить, чтобы он попал в хорошую компанию. Он будет изучать искусство, но если бы его родители знали, какая аморальность процветает в Латинском квартале, то не разрешили бы ему там жить, ни при каких обстоятельствах.
Его прервал звук, похожий на щелчок задвижки, и он поднял взор, но не успел заметить, как служанка отвесила оплеуху большеголовому парню за дверями приёмной.
Мадам кашлянула, метнула смертоносный взгляд через плечо, а затем одарила учителя Байрэма лучезарной улыбкой.
— Хогошо, шьто он пгишёл сюда. Пансьён сегйосней il n’en existe pas 134, таких нет! — с уверенностью заявила она.
И вот, поскольку добавить было нечего, учитель Байрэм поспешил к Хастингсу, ожидавшему его у ворот.
— Надеюсь и уповаю, что ты не свяжешься с иезуитами! — сказал священник, поглядывая на монастырь.
Хастингс тоже посмотрел на здание, но тут перед серым фасадом прошла красивая девушка, и юноша перевёл взгляд на неё. Непринуждённой походкой к ней подошёл молодой парень с набором красок и холстом, промолвил что-то за энергичным рукопожатием, и они рассмеялись. Потом он пошёл своей дорогой, окликнув её на прощанье: «À demain Valentine!»
— À demain! 135 — вторила она ему.
«Валентин, какое странное имя», — подумал Хастинс и поспешил за преподобным Джоэлем Байрэмом, который уже плёлся к ближайшей трамвайной остановке.
II
— И как, ви довольни с Пагиша, мсье Астанг? — поинтересовалась мадам Маротт следующим утром, как только Хастингс появился в дверях обеденной, всё ещё румяный после погружения в воды мелкой ванной.
— Уверен, мне он понравится, — ответил он, гадая, почему у него вдруг пропало настроение.
Служанка принесла ему кофе с булочками. Хастингс поймал на себе пустой взгляд большеголового парня и посмотрел на него в ответ, а потом робко поздоровался со старыми, пожелтевшими от никотина джентльменами. Он не стал допивать кофе, а просто сидел и крошил булочку, не замечая благожелательного взгляда мадам Маротт, у которой хватило такта не тревожить его.
Но вот вошла служанка, неся на подносе две чашки с горячим шоколадом, и желтушные старички прикипели глазами к её лодыжкам. Служанка поставила шоколад на стол у окна и улыбнулась Хастингсу. Потом в комнату чинно зашла молодая дама, за которой следовала её точная копия (которая отличалась только возрастом) — они сели за столом возле окна. Дамы явно были американками, однако они не подали виду, что признали в Хастингсе соотечественника. От такого пренебрежения он совсем пригорюнился. Юноша неуклюже повертел в руках нож и посмотрел на тарелку.
Худенькая девушка оказалась довольно разговорчива. Она сразу заметила Хастингса и приготовилась ловить его заискивающие взгляды, но, с другой стороны, она сознавала своё превосходство, ведь пробыла в Париже три недели, а он даже чемодан не распаковал — понять это было несложно.
Её речь была неспешной и самоуверенной. Она обсуждала с матерью преимущества Лувра и Бон Марше, однако ответы родительницы в основном ограничивались восклицаниями вроде «Да ты что, Сьюзи!»
Жёлтые престарелые джентльмены вместе покинули комнату. С виду они были учтивы, но в душе явно кипели от злости: они не переносили американцев, наполнявших столовую назойливой трескотнёй.
Юноша с большой головой проводил их взглядом. Понимающе кашлянув, он пробормотал:
— Вздорные старикашки!
На что мистер Блэден улыбнулся и молвил:
— Их славные деньки давно прошли, — сказал он таким тоном, что стало ясно — его день точно не заладился.
— Вот почему у них у всех мешки под глазами! — воскликнула девушка. — Я думаю, молодым джентльменам должно быть стыдно...
— Да ты что, Сьюзи, — сказала её мать, и разговор прервался.
Немного погодя мистер Блэден бросил на стол «Le Petit Journal» 136, который он ежедневно читал за счёт хозяев, повернулся к Хастингсу и, дабы проявить дружелюбие, заговорил:
— Если не ошибаюсь, вы американец.
Смертельно соскучившись по дому, Хастингс радушно ответил на эту в высшей мере остроумную и оригинальную фразу, а мисс Сьюзи Бинг стала подпитывать беседу всевозможными замечаниями, явно адресованными мистеру Блэдену. Со временем мисс Сьюзи забыла, что обращаться нужно только к мистеру Блэдену, а Хастингс начал отвечать на её незамысловатые вопросы — таким образом, было достигнуто entente cordiale 137, а Сьюзи с матерью взяли под свой протекторат нейтральную территорию.
— Мистер Хастингс, вам не следует каждый вечер покидать пансионат, как это делает мистер Блэден. Париж — ужасное место для юных джентльменов, а мистер Блэден — тот ещё циник.
Мистер Блэден был явно польщён.
— Весь день я буду в студии, и хорошо, если получится вернуться к себе до наступления темноты, — ответил Хастингс.
Мистер Блэден, который работал агентом фирмы «Pewly Manufacturing Company» 138 в городке Трой, штат Нью-Йорк, скептично улыбнулся и покинул компанию — у него была назначена встреча с клиентом на бульваре Маджента.
Хастингс прошествовал в сад с миссис Бинг и Сьюзи, и, последовав их приглашению, присел в тени у железных ворот.
Каштаны всё ещё цвели кремовыми свечами, и пчёлы гудели среди роз, обвивших решётку на белых стенах дома.
По воздуху робко разлилась свежесть. Цистерны для полива сновали вверх-вниз по бульварам, и полупрозрачный пар стелился над безупречно-чистыми водостоками улицы Гранд Шомьер. Воробьи резвились у бордюров, купаясь в воде, и блаженно ерошили пёрышки. В ограждённом стеной саду, что раскинулся через дорогу, среди миндальных деревьев чирикала парочка чёрных дроздов.
У Хастингса стал комок в горле: пение птиц и журчанье воды в парижских водостоках напомнили ему о солнечных лугах Миллбрука.
— В кустах с розовыми цветами сидит чёрный дрозд, — заметила мисс Бинг. — Он совсем чёрный, кроме жёлтого клюва, и поэтому, как говорят французы, кажется, будто он кушал омлет...
— Да ты что, Сьюзи! — охнула миссис Бинг.
— Сад примыкает к студии, в которой живут два американца, — невозмутимо продолжала девушка. — Я их часто здесь вижу. Создаётся впечатление, что им нужно очень много моделей, в основном юных девушек...
— Да ты что, Сьюзи!
— Наверное, им нравится писать именно такие натуры, однако я не понимаю, зачем приглашать пять моделей, да ещё и троих молодых джентльменов в придачу, а потом всей гурьбой паковаться в два кэба и уезжать, распевая песни. Эта улица скучна, — продолжала она. — Здесь не на что смотреть, кроме сада и кусочка бульвара Монпарнас, который виднеется через улицу Гранд Шомьер. Здесь прогуливаются одни лишь полицейские. На углу есть монастырь.
— Я думал, это колледж иезуитов, — начал было Хастингс, но в его речь сразу же вклинилось описание из путеводителя Бедекера, и продолжил он так: «С одной стороны стоят роскошные отели Жана-Поля Лоранса 139 и Гийома Бугеро, а через дорогу, в небольшом пассаже Станислас, Каролюс-Дюран 140 рисует шедевры, которыми любуется весь мир».
Дрозд разразился трелью золотистых горловых нот, на что откликнулась неопознанная дикая пташка из какого-то далёкого парка — она разливалась безумными руладами, пока воробьи не прервали омовение, не взглянули вверх и не зачирикали в ответ.
А затем прилетела бабочка и села на соцветие гелиотропа, помахивая крылышками с алой каёмкой и купаясь в горячем солнечном свете. Хастингс признал в ней друга, и перед его глазами возникла картина с высокими кустами коровяка и благоухающим молочаем, которые, казалось, ожили благодаря цветастым крыльям; пришло видение с белым домом и увитой жимолостью аркадой; на миг показались мужчина за чтением и женщина, которая склонилась над клумбой с фиалками — и сердце его затрепетало. Мгновением позже он очнулся от голоса мисс Бинг.
— Думаю, вы скучаете по дому!
Хастингс залился краской. Мисс Бинг посмотрела на него, сочувственно вздохнула и продолжила:
— Я тоже скучала вначале, и ходила гулять с мамой в Люксембургский сад. Не знаю, почему, но этот старомодный парк — единственное место в этом вычурном городе, где я чувствую себя, как дома.
— Но там полно мраморных статуй, — мягко сказала миссис Бинг. — Лично я не вижу сходства.
Помолчав немного, Хастингс поинтересовался:
— А где находится Люксембургский сад?
— Идите за мной к воротам, — сказала мисс Бинг.
Он поднялся и последовал за ней. Девушка указала на улицу Вавэн, которая начиналась у первых домов улицы Мадонны полей.
— За монастырём повернёте направо, — улыбнулась она, и Хастингс отправился на прогулку.
III
Люксембургский сад пылал цветочными красками.
Хастингс гулял между рядами деревьев, у мшистых мраморных изваяний и древних колонн, и, прошествовав по аллее с бронзовыми львами, натолкнулся на террасу у фонтана — её, словно королеву, охраняли деревья. Внизу был бассейн, сияющий в солнечном свете. Цветущий миндаль окружал террасу, а дальше вилась спираль из каштанов — аллея уходила вверх, вниз, и терялась во влажных зарослях у западного крыла дворца. С одной стороны она упиралась в Обсерваторию, белые купола которой громоздились друг на дружку и придавали ей сходство с мечетью. С другой стороны находился грозный дворец, и каждое его окно горело беспощадным огнём июньского солнца.