Няни в белых чепчиках суетились рядом с детьми, сновавшими вокруг фонтана. Вооружившись бамбуковыми шестами, малыши толкали игрушечные кораблики, чьи паруса уныло повисли на жаре. Парковый полисмен в красных эполетах и при парадной шпаге засмотрелся на них, а затем направился к юноше, который спустил с поводка свою собаку. Животное ублажало себя посредством втирания в спину травы и грязи, а его лапы молотили по воздуху.
Полисмен указал на собаку. От негодования он лишился дара речи.
— Ну, Капитан, — улыбнулся парень.
— Ну, мсье Студент, — рыкнул полицейский.
— В чём же я провинился?
— Если не посадите пса на поводок, я его уведу! — гаркнул полисмен.
— А мне-то что, mon capitaine? 141
— Ч-что?! Разве это не ваш бульдог?
— Думаете, если бы он был моим, я бы его не привязал?
Офицер свирепо вытаращил глаза. А потом он решил, что все студенты — сами по себе зло, и попытался сцапать собаку. Пёс тут же увернулся. Они кружили между клумбами туда-сюда, а когда полисмен оказывался в опасной близости, бульдог решался на грязный трюк и срезал путь через клумбу.
Юноша веселился не хуже своего любимца.
Полисмен это заметил, и решил ударить напрямик, по источнику сей скверны. Он потопал к студенту и заявил:
— Я арестовываю вас, как владельца этого возмутителя общественного порядка.
— Но я отказываюсь от пса, — запротестовал студент.
Вот уж проблема, так проблема. Гоняться за собакой было бесполезно, пока к погоне не присоединились три садовника, но тогда псина просто дала дёру и затерялась на улице Медичи.
В поисках утешения полисмен потащился к няням в белых чепчиках, а студент взглянул на часы и, зевнув, поднялся. Заметив Хастингса, он улыбнулся и поклонился. Сотрясаясь от смеха, Хастингс подошёл к мраморному изваянию.
— Надо же, Клиффорд, я тебя не узнал!
— Это всё из-за усов, — вздохнул тот. — Я пожертвовал ими по прихоти одной... одного друга. Как тебе мой пёсик?
— Так значит он твой? — воскликнул Хастингс.
— Конечно. Игра в салочки послужила для него неплохой разминкой, но теперь его здесь все знают, и эти забавы придётся пресечь. Он убежал домой. Всегда убегает, когда вмешиваются садовники. Какая жалость, ведь ему так нравится кувыркаться на лужайках.
Они немного поговорили о Хастингсе и его планах на будущее, и Клиффорд вежливо предложил оказать ему содействие в студии.
— Видишь ли, старый котяра — то есть, учитель Байрэм — поведал о тебе ещё до того, как мы повстречались, — объяснил Клиффорд, — потому мы с Эллиоттом будем рады помочь, чем сможем, — потом он снова глянул на часы и пробормотал: «У меня осталось десять минут, чтобы успеть на версальский поезд. Au revoir 142».
Он уже собрался идти, как вдруг заметил девушку, которая направлялась к ним от фонтана. Клиффорд снял шляпу и сконфужено улыбнулся.
— Почему ты до сих пор не в Версале? — спросила она. Если девушка и заметила Хастингса, то вида не подала.
— У-уже иду, — пробубнил Клиффорд.
На пару секунд их глаза встретились, а потом Клиффорд покраснел, как рак, и пролепетал:
— Честь имею отрекомендовать вам моего друга, мсье Хастингса.
Хастингс низко поклонился. Парижанка мило улыбнулась и деликатно склонила свою головку хотя в её жестах явно сквозило нечто ехидное.
— Как бы мне хотелось, — молвила она, — чтобы у мсье Клиффорда нашлась для меня хоть капелька времени, когда он гуляет с таким прелестным американцем.
— А мне... мне обязательно идти, Валентин?.. — начал было Клиффорд.
— Конечно, — ответила она.
Клиффорд бесславно ретировался, вздрогнув, когда она бросила ему вдогонку:
— И передай мои наилучшие пожелания Сесиль!
Когда он растворился в толпе на улице Асса, девушка уже собралась уходить, но внезапно вспомнила о Хастингсе, взглянула на него и покачала головой.
— Мсье Клиффорд такой рассеянный, что порой досада берёт, — улыбнулась она. — Вы, право же, слышали о его успехе в Салоне? 143
Она заметила, что Хастингс был озадачен.
— Вы ведь уже побывали в Салоне?
— Ещё нет, — ответил он. — Я в Париже всего три дня.
Не обратив на слова Хастингса должного внимания, она продолжила рассказ:
— Никто не думал, что у него хватит таланта сотворить нечто достойное. Однако Салон был поражён мсье Клиффордом, когда он явился на вернисаж с орхидеей в петлице, и расхаживал там — сама учтивость, да ещё и представил великолепную картину.
Она улыбнулась своим воспоминаниям и взглянула на фонтан.
— Мсье Бугеро рассказывал мне, как поражён был мсье Джулиан: он зачаровано пожал руку мсье Клиффорду — даже забыл похлопать его по спине! Представьте, — продолжала она оживлённо, — только представьте себе — папаша Джулиан не похлопал кого-то по спине!
Хастингс задумался о том, что девушка была знакома с великим Бугеро, и посмотрел на неё с уважением.
— Позвольте спросить, — робко молвил он, — вы учитесь у мсье Бугеро?
— Я? — удивилась она.
Девушка посмотрела на него с любопытством. Неужели он позволяет себе такие шутки с едва знакомым человеком?
На его приятном, серьёзном лице был написан вопрос.
«Tiens 144, — подумала она, — экий шутник».
— Ведь вы изучаете искусство?
Опершись на крючковатую рукоять зонтика, она слегка отклонилась назад и посмотрела на Хастингса.
— С чего вы взяли?
— Я это понял из ваших слов...
— Вы насмехаетесь надо мной, — сказала она, — а это дурной тон.
Она тут же замолчала, смутившись, так как юноша покраснел до кончиков волос.
— И сколько вы пробыли в Париже? — вальяжно поинтересовалась она.
— Три дня, — мрачно ответствовал Хастингс.
— Но... но... вы ведь не nouveau! 145 Вы слишком хорошо говорите по-французски!
И, немного помолчав, она переспросила:
— Так вы и правда nouveau?
— Свежайший.
Она присела на место Клиффорда, и, наклонив зонт над своей головкой, посмотрела на Хастингса.
— Поверить не могу.
В её словах он услышал комплимент, секунду помедлил, но всё же признал свою желторотость. Потом он собрал всю волю в кулак и рассказал ей, что он ещё молод и зелен — слова лились из него с таким прямодушием, что голубые глаза молодой леди распахнулись, а губы разошлись в милейшей из улыбок.
— И вы никогда не видели студию?
— Нет.
— И ни одной натурщицы?
— Нет.
— Очень странно, — мрачно сказала она, и они оба рассмеялись.
— А вы, — молвил он, — бывали в студиях?
— Сто раз.
— И видели натурщиц?
— Миллионы натурщиц.
— И вы знакомы с Бугеро?
— Да, а ещё с Эннером, Константом и Лораном, и Пюльви де Шаванн, и Даганом, и Куртуа, и... и со всеми остальными!
— При этом вы утверждаете, что рисованием не занимаетесь.
— Прошу прощения, — сказала она серьёзно, — я такого не говорила.
— Так расскажите, — попросил он и запнулся.
Сначала она посмотрела на него и, улыбаясь, покачала головой, а потом опустила глаза и принялась чертить узоры кончиком зонта на гравии у своих ног. Хастингс упёрся локтями в колени и наблюдал за водяной дымкой над фонтаном. Маленький мальчик в костюме моряка тыкал шестом яхточку и хныкал:
— Я не хочу домой!
Его няня воздела руки к небесам.
«Словно маленький американец», — подумал Хастингс, и на него накатила тоска по дому.
Няня поймала кораблик, но мальчик продолжал упираться.
— Мсье Рене, когда мы сюда вернёмся, я отдам вашу лодочку.
Мальчишка нахмурился и попятился.
— Отдай мне мой кораблик! — крикнул он. — И не называй меня Рене! Меня зовут Рэндалл, и ты это знаешь!
— Привет! — позвал его Хастингс. — Рэндалл? Это английское имя.
— Я американец, — возвестил малец на безупречном английском, повернувшись к Хастингсу, — а она так глупа, что зовёт меня «Рене». А всё потому, что мама называет меня «Рэнни»...
Он увернулся от сердитой няни и спрятался за Хастингсом. Тот рассмеялся, поймал его за талию и усадил себе на колени.
— Мой земляк, — сказал он сидевшей рядом девушке. Он улыбался, но почувствовал комок в горле.
— Видишь, моя яхта звёздно-полосатая, — гордо отметил Рэндалл.
И правда, под мышкой у няни уныло свисал американский стяг.
— Ой! — воскликнула девушка. — Какой очаровательный ребёнок!
Она импульсивно нагнулась и поцеловала его, но малыш Рэндалл вырвался из рук Хастингса, и няня налетела на него, подобно коршуну, бросив на девушку злобный взгляд.
Та покраснела и закусила губу: няня, всё ещё таращась на неё, увела ребёнка прочь, демонстративно вытирая мальцу рот.
Девушка украдкой глянула на Хастингса и снова закусила губу.
— Какая сварливая дама, — сказал он. — В Америке любой няне только польстит, если кто-то поцелует её ребёнка.
Она наклонила зонтик, на мгновение спрятав лицо, а потом с хлопком закрыла его и вызывающе посмотрела на Хастингса.
— Её возмущение кажется вам странным?
— Конечно! — удивился он.
И вновь она окинула его быстрым, пытливым взглядом.
Взор Хастингса был чистым, ясным, и молодой человек повторил: «Конечно».
— А вы чудной, — пробормотала она, наклонив голову.
— Почему это?
Но она не ответила, а просто сидела молча, вырисовывая в пыли кружки и зигзаги. Через некоторое время он сказал:
— Я рад, что молодёжь здесь так свободна. Мне казалось, что французы совсем другие. Знаете, в Америке — по крайней мере, там, откуда я родом, в Миллбруке — девушкам можно почти всё: гулять в одиночку, самим принимать гостей. Я боялся, что здесь буду скучать по нашим обычаям. Но я вижу, как обстоят дела на самом деле, и рад, что ошибался.