Сконфуженный, Клиффорд посмотрел на сигарету. Девушка поднялась. Лицо у неё побелело.
— Он — твой друг, и ты вправе его предупредить.
— Да, он мой друг, — сказал, наконец, Клиффорд.
Они молча посмотрели друг на друга.
Затем она воскликнула: «Ради всего святого, предупреди его!»
— Ваше слово — закон, — любезно ответил он.
V
Последующий месяц миновал для Хастингса очень быстро и оставил после себя не много интересных воспоминаний. Однако любопытные происшествия всё же были. Одним из них стала встреча с мистером Блэденом на бульваре Капуцинов — он был в компании подозрительно молодой особы, чей хохот смутил Хастингса, и когда он, наконец, нашёл в себе силы, чтобы сбежать из пивной, ему показалось, что все люди на бульваре смотрели на него и его компанию с осуждением. Позже, когда он догадался об отношениях мистера Блэдена с его молодой спутницей, его щёки залились таким ярким румянцем, что он вернулся в пансион, а мисс Бинг, обеспокоенная его унынием, тотчас посоветовала ему побороть тоску по дому.
Ещё одно событие было столь же ярким. В одно субботнее утро Хастингсу стало скучно, и блуждания по городу привели его к вокзалу Сен-Лазар 156. Для завтрака было рановато, но он всё равно зашёл в отель «Terminus» и занял столик у окна. Не дожидаясь официанта, он поднялся, чтобы сделать заказ, и в проходе столкнулся лбом с ещё одним посетителем. Приготовившись принимать извинения, он поднял голову, но в ответ его хлопнули по плечу, и послышалось радостное «Какого чёрта вы здесь делаете, старина?» Это был Роуден. Он увлёк вяло сопротивлявшегося Хастингса за собой. Его привели в частную банкетную комнату. Уже порядком раскрасневшийся Клиффорд вскочил на ноги и испуганно поприветствовал новоприбывшего, но его необычная реакция сгладилась невозмутимой весёлостью Роудена и строгой учтивостью Эллиотта. Последний представил его троице обворожительных девушек, которые приняли его столь радушно и вместе с Роуденом так просили его остаться, что он немедленно сдался на их милость. Пока Эллиотт кратко описывал запланированную экскурсию в Ля Роше, Хастингс с наслаждением кушал омлет и обменивался одобрительными улыбками с Сесиль, Колетт и Жаклин. Тем временем Клиффорд вкрадчиво нашёптывал Роудену, какой тот дурак. Роуден погрустнел, но Эллиотт заметил, что к чему, обратил на Клиффорда хмурый взгляд и улучил момент, чтобы заверить Роудена в том, что они замечательно проведут время.
— А ты заткнись, — сказал он Клиффорду. — Такова судьба, она всё за нас решила.
— Таков Роуден, и всё летит к чертям, — пробормотал Клиффорд, пряча ухмылку.
Ведь он не был обязан нянчиться с Хастингсом.
Наконец, поезд, отбывший от Сан-Лазара в 9:15 утра, на пути в Гавр сделал остановку на вокзале в Ля Роше, и на перрон с красной крышей высыпала весёлая компания, вооружённая солнцезащитными очками, удочками и одной тростью, которую, будучи эдаким некомбатантом 157, нёс Хастингс. После того, как они разбили лагерь в платановой роще на берегу речушки Эпт, Клиффорд, признанный специалист во всех спортивных состязаниях, взял командование на себя:
— Ты, Роуден, поделись мухами с Эллиоттом, но следи в оба, иначе он насадит на крючок грузило или поплавок. Не позволяй ему выкапывать червей. Если потребуется, разрешаю применять силу.
Эллиотт начал было протестовать, но под всеобщий хохот не сдержал улыбку.
— Ну что за клевета! — возмутился он. — Неужели ты думаешь, что я впервые взял удочку в руки?
— Посмотрим, попадётся ли в эти руки хоть малёк, — сказал Клиффорд.
Увернувшись от брошенного в него рыболовного крючка, он шутливо замахнулся кулаком, а затем принялся за оснастку трёх изящных удочек, которым суждено было дарить Сесиль, Колетт и Жаклин радость и рыбу. С непроницаемой серьёзностью он приладил к леске огрузки, крючки и яркие пёрышки-поплавки.
— Я не собираюсь прикасаться к червям, — заявила Сесиль и поёжилась.
Жаклин и Колетт поспешили к ней присоединиться, и Хастингс любезно предложил использовать его в качестве генерального наживщика и съёмщика рыбы. Однако Сесиль была настолько поражена коллекцией мух, что решила взять у Клиффорда уроки по искусству приманки, и вот они вдвоём уже спешат вверх по реке: она впереди, он — сразу за ней.
Эллиотт с сомнением посмотрел на Колетт.
— Я отдаю предпочтение пескарям, — сказала девица. — Вы и мсье Роуден можете нас оставить, если нужно. Правда, Жаклин?
— Естественно, — ответила её подруга.
Эллиотт в нерешительности осмотрел удочку и катушку с леской.
— У тебя катушка не с той стороны, — заметил Роуден.
Эллиотт вздрогнул и украдкой взглянул на Колетт.
— Я... я... наверное, я не буду пока... э-э-э-э... пока не буду разбрасывать приманку, — заговорил он. — К тому же, Сесиль оставила своё удило...
— Удочку, — поправил его Роуден.
— Ладно, пускай будет удочка, — сказал Эллиотт и отправился было следом за девушками, но Роуден схватил его за ворот.
— А ну стоять! Решил удить с грузилом и поплавком, а у самого в руках удочка для мух! Иди-ка сюда!
Там, где тихая маленькая Эпт течёт между зелёными берегами к Сене, а заросли оттеняют заводь, в которой водятся пескари, сидели Колетт с Жаклин, вели праздные беседы, смеялись и любовались танцем алых пёрышек на воде. Хастингс, надвинув шляпу на глаза, наблюдал за болотистым берегом, слушал нежные девичьи голоса и, когда взмах удочки и с трудом сдерживаемый крик триумфа возглашал о пойманной рыбёшке, галантно снимал с крючков маленьких возмущённых пескарей. Солнечные лучи струились сквозь зелёную листву, побуждая лесных птиц к пению. Сороки в чёрно-белых одеждах носились взад-вперёд и, взмахивая хвостами, садились неподалёку. Бело-голубые сойки с красными грудками чирикали на деревьях, а ястреб кружил над полями со спелой пшеницей и распугивал стайки щебетливых птичек.
На Сену пушинкой опустилась чайка. Было тепло и безветренно. И листочек не шевелился. С далёкой фермы доносился слабый шум: пронзительный крик петуха и хриплый лай собак. Время от времени, щеголяя косой трубой, речную гладь вспахивал буксирный пароход «Guève 27», а за ним тянулся бесконечный баржевый состав. Вниз по течению, увлекаемые рекой к сонному Руану, скользили парусники.
В воздухе витал свежий аромат земли и воды, а в солнечном свете купались бабочки с оранжевыми пятнышками — они кружились над кустами спартины, а их бархатистые собратья сверкали крыльями в замшелых лесах.
Хастингс думал о Валентин. Было уже два часа пополудни, когда вернулся Эллиотт. Он чистосердечно признался, что сбежал от Роудена, а затем сел рядом с Колетт и, удовлетворённо откинувшись на траву, прикрыл глаза.
— А где же твоя форель? — надула губки Колетт.
— В озере, — пробормотал Эллиотт и немедленно уснул.
Чуть позже явился Роуден и, бросив презрительный взгляд на спящего товарища, поднял повыше три краснопёрые форели.
— Полюбуйтесь, — лениво усмехнулся Хастингс. — Вот они, священные плоды трудов благочестивых — умерщвление малька посредством лески и пера.
Роуден надменно проигнорировал этот выпад. Колетт поймала ещё одного пескаря и разбудила Эллиотта, но тот лишь отмахнулся и стал озираться в поисках корзинок с ланчем. Тут же возникли Клиффорд с Сесиль и потребовали закусок с напитками. Сесиль намочила юбки и порвала перчатку, но была счастлива, а Клиффорд показал друзьям двухфунтовую форель и милостиво принимал аплодисменты.
— И где ты её только выловил? — нахмурился Эллиотт.
Сесиль, мокрая, но радостная, пересказала ход битвы, а затем Клиффорд взялся превозносить её мастерство в обращении с мушками и в доказательство достал из плетёной рыбной корзины дохлую рыбку, которой не посчастливилось родиться форелью.
За ланчем все здорово развеселились, а Хастингса провозгласили «очаровашкой». Он отменно проводил время, однако ему начало казаться, что флирт во Франции был не таким сдержанным, как в Миллбруке, штат Коннектикут: он подумал, что, пожалуй, Сесиль не стоило так вешаться на Клиффорда, что Жаклин не помешало бы чуток отодвинуться от Роудена, а Колетт могла бы хоть на миг отвести глаза от Эллиотта. Однако ему нравилась их весёлая компания, и мрачнел он лишь в те минуты, когда вспоминал о Валентин и понимал, как далеко они сейчас друг от друга, ведь Ля Роше был, как минимум, в полутора часах езды от Парижа. И он действительно обрадовался, когда поезд, отбывший из Ля Роше, вкатился на перрон Сан-Лазара — наконец-то он был в одном городе с ней.
— Доброй ночи! — кричали Хастингсу друзья, обступив его со всех сторон. — Обязательно поезжай с нами в следующий раз!
Юноша с улыбкой соглашался, а затем молча наблюдал, как пары уходят в сумрачный город. Он стоял так долго, что когда поднял голову, весь бульвар мерцал газовыми фонарями, а сквозь их свет, точно мириады лун, сияли электрические лампы.
VI
Наутро он проснулся с грохочущим сердцем, ведь ему приснилась Валентин.
Солнце уже позолотило башни Нотр-Дама, стук рабочих сапог эхом отражался от стен домов, а через дорогу, на усеянном розовыми бутонами миндальном дереве, заливался восторженным пением дрозд.
Он решил разбудить Клиффорда и прогуляться с ним на природе, а потом заманить его в Американскую церковь ради спасения его души. По дороге в студию он встретился с Альфредом, который по обыкновению буравил глазами всех прохожих: консьерж мыл асфальт.
— Мсье Эллиотт? — ответил тот на предварительный допрос. — Je ne sais pas 158.
— A мсье Клиффорд? — полюбопытствовал, удивившись, Хастингс.
— Мсье Клиффорд, — сказал консьерж с лёгкой иронией, — будет рад встрече с вами, так как вернулся он рано. Более того, он только что зашёл.
Хастингсу пришлось задержаться, чтобы выслушать восторженную речь по поводу тех людей, которые никогда не шляются всю ночь, а возвращаясь домой, не громыхают воротами в такой час, когда и самый пропитый жандарм спит блаженным сном. Также он велеречиво глаголил о добродетельной умеренности и нарочито хлебал воду из фонтана во дворе.