Нотариус кашлянул, поправил очки, строго посмотрел на собравшихся в его кабинете людей.
Вдова Данни, которую делали красивой непреходящие с возрастом удивительные черты умной и чувствительной женщины; его четырнадцатилетний сын и несколько дальних родственников слушали нотариуса по-разному внимательно: кто-то – в ожидании скорого окончания процедуры, иные – с жадностью, некоторые – предвкушая возможную финальную тайну или скандал.
«…Ни перед кем в целом свете я не имею тяжких обязательств, у меня нет никаких денежных или деловых долгов, а мои посмертные просьбы просты и не потребуют сложных хлопот и приготовлений.
Уверен в том, что конец моего жизненного пути был внезапным, и я не успел лично сделать необходимых распоряжений, – именно поэтому сейчас и слышите вы эти слова.
Я обязан только тебе, любимая моя жена, поэтому все то, что я попрошу моих друзей выполнить срочно и в первую очередь, будет способствовать твоему дальнейшему жизненному спокойствию и безмятежности.
В суете привычной для меня жизни, в опасностях и трудностях которой ты никак не могла быть рядом, я многого не успел тебе сказать, не смог объяснить причин возможно обидных для тебя некоторых моих поступков.
Условности и нравы нынешнего общества позволяют многим людям судить обо мне, как о человеке легкомысленном, эгоистичном и поверхностном, совершенно неготовом и неспособном думать о близких людях и тонко ценить их чувства.
То, что так удачно сложилось в мою судьбу, в мою жизнь, сознательно наполненную приключениями, доступными возможностями и соблазнами, на расстоянии, делающем для кого-то близкое и дружеское общение невозможным, кажется скверным и нечестным. Легкий же характер, данный мне родителями и природой, некоторые невежественные люди склонны считать обязательным для мужчины условием его многочисленных супружеских измен.
Но, милая моя жена, поверь, у меня нет никаких причин просить твоего прощения! Сожалею, что не могу сказать этих последних слов глядя тебе в глаза, прямо и честно, так, чтобы избавить твою душу даже от тени темных сомнений, с возможностью навсегда успокоить твое сердце, а эти сухие строки на бумаге ни в коей мере не смогут дать тебе должных заверений.
Ты умна и знаешь меня, как никто другой в мире. Уверен, что тебя нужно убедить иначе.
Да, почти непрерывно путешествуя, в десятках стран я встречался со многими женщинами, восхищался их красотой, имел частые беседы с теми, кто был остроумен и образован, наслаждался музыкой и искусствами в обществе прекрасных и грациозных.
Я угадывал тех, кто влюблялся в меня, со многими женщинами был откровенен и близок на словах, но всегда, при любых обстоятельствах и в разных краях я помнил о тебе, моя жена, которая верно и преданно ждала меня вдалеке.
Тебя не было и не могло быть рядом со мной – и я страдал, разочарованный этим обстоятельством.
Ошибка всей моей жизни – мы виделись с тобой непоправимо редко.
Поэтому я и распоряжаюсь сейчас о следующем.
Немедленно опубликовать в газетах ведущих мировых держав и передать во все телеграфные и информационные агентства для срочного оповещения по радио текст такого содержания:
„Пусть оставит все дела и прибудет для участия в траурной церемонии моих похорон наравне со всеми прочими та незнакомая многим людям моего круга женщина, которую я когда-то выбрал себе в спутницы в рискованном предприятии, собравшись в дальнее путешествие, которую я тогда сам же определил для заинтересованного общения в чужой стране; которая, возможно, когда-то любила меня, но я, женатый мужчина и неплохой отец, не посмел ответить ей взаимностью, никогда не переходил доступную грань и поэтому мы с ней никогда не были близки. Подпись“.
Рассчитываю, что все произойдет именно так.
Когда эта просьба исполнится, а гроб с моим телом будет опущен в могилу, ты, моя любимая жена, получишь необходимый ответ, почему я так и не совершил поступка, навсегда бы нанесшего оскорбление нашей любви.
Твой муж Данни.
Расходы на прессу и авиабилеты, без ограничений, – в отдельном поручении для управляющего моего банка.
Организаторов похорон прошу запланировать мероприятие не ранее конца текущей недели.
Исключительно после выполнения этой первоначальной просьбы и на следующий день после погребения поручаю огласить все прочие финансовые условия данного завещания».
Зашуршали одежды, бумага.
Мальчик прижался к матери и негромко, отвернувшись ото всех, спросил:
– Зачем же все так сложно?
Светловолосая хрупкая женщина погладила сына по голове, так же тихо вздохнула.
– Он сказал, что я получу ответ. Нужно ждать…
Миллионер Данни всегда был против религий. Он верил, но не поклонялся.
Правление местного географического общества единогласно постановило выполнить просьбу родных погибшего и предоставило для прощания свой просторный зал.
Около закрытого гроба стояли вдова Данни и его сын.
Поодаль – несколько молчаливых мужчин в черном, доверенных деловых партнеров, инженер и адвокаты.
У дверей, тихо переговариваясь, толпились газетчики: светские хроникеры, репортеры и фотографы с громоздкой аппаратурой.
За несколько минут до истечения назначенного срока в зал вошла незнакомая никому женщина, светловолосая, невысокая, одетая скромно и траурно. За ней, похожая фигурой, робко встав у стены, прошла еще одна, такая же молчаливая и стройная, потом еще одна женщина, еще и еще…
Представители прессы заволновались, профессионально защелкали фотокамеры, застрекотали киноаппараты.
Десятки женщин, образовав в зале широкий круг, со смиренным недоумением оглядывали свои ряды, явно впервые видя друг друга.
Некоторые отличались смелостью взгляда, другие старались скрыть взволнованные слезы, но все равно плакали, а вдова погибшего продолжала печалиться, опустив лицо в сложенные ладони.
Прошло несколько тихих минут. Священник молчал.
Внезапно одна из многочисленных светловолосых женщин нерешительно улыбнулась, тронула за рукав другую, что-то ей прошептала, а та, услышав краткие, но удивительные слова, быстро осмотрев прочих собравшихся, наклонилась к следующей посетительнице. Все они начали переглядываться и, совершенно незнакомые, одинаково заулыбались друг другу.
Сын Данни, крепкий подросток, вздрогнул от нарастающего в зале шума и обнял мать.
– Смотри! Как же они все похожи на тебя!
И действительно, лица появившихся так внезапно женщин были одинаково красивы, удивительно схожи задумчивой траурной печалью; все они не различались ни ростом, ни стройными фигурами, ни цветом волос, видневшихся из-под темных шляпок и вуалей.
– Мама, ты всё поняла?
Вдова подняла голову, улыбаясь всем сквозь слезы.
– Это был точный ответ. Он не мог дать иного…
Самая странная траурная церемония, какую когда-либо видели собравшиеся, продолжилась смехом, милыми женскими улыбками и полуденным солнцем, лучи которого внезапно осветили уютный зал географического общества.
Впервые за годы безупречной карьеры нотариус был растерян.
– А продолжение завещания? Как же быть с ним?!
Вдова Данни тронула за плечи сына.
– Это лишнее. Я знаю, что там.
– Но, все-таки!..
– Уверена, что все свое имущество и деньги муж оставил мне и нашему сыну. Правильно?
– Д-да, конечно… Но ведь нужно публично огласить доли, проценты?!
– Детали меня не интересуют. Муж сказал мне главное.
Вова РубашкинСтрана птиц
Вместе они сидят на пустынном пляже. Порывы теплого ветра развевают волосы. О берег ритмично бьются волны. Воздух, такой густой и горячий, почти осязаемый, пахнет солью, солнцезащитным кремом и совсем немного плавящимся асфальтом. Солнце печет плечи. До загорелых спин изредка долетают прохладные брызги.
– Смотри, полетела! – Оля протягивает руку в воздух, провожая указательным пальцем стартовавшую с космодрома ракету.
На несколько секунд шум ветра и волн перекрывает протяжный гул реактивных двигателей. Когда ракета скрывается из вида, девушка глубоко вздыхает. Костя растягивается на спине, закидывает руки за голову и закрывает глаза.
– Во сколько полетит твоя? – спрашивает Оля.
– Если все будет хорошо, то в это же время.
– Все будет хорошо.
Костя улыбается. Оля ложится рядом и кладет руку ему на грудь. Лежа на берегу океана, они подставляют лица слепящему солнцу. Густое синее небо рассекает пополам молочно-белый ракетный след.
– Как же мужчине должна надоесть женщина, чтобы он улетел от нее на другой конец Галактики? – вздыхает Оля.
– О, поверь, ты знаешь! – Костя широко улыбается.
– Это был риторический вопрос!
– И как же женщина должна любить этого мужчину, чтобы шесть лет его ждать?
– С чего ты взял, что я буду тебя ждать, а? – Оля поворачивается на бок, подперев голову рукой, и тычет Костю в грудь. – Может, останусь тут, в тепле, найду себе бразильца-красавчика.
– Ты же знаешь, я не буду против. Если ты мне ничего не скажешь.
– Как ты будешь чистить зубы в полете?
Костя смеется.
– Нет, ну правда, чего ты ржешь?
– Ты – мастер менять тему.
– Как там намочить зубную щетку?
– Я лечу за миллионы километров отсюда через дыру в пространстве на обитаемую планету изучать местную жизнь, а все, что тебя интересует – это как я буду чистить зубы во время полета?
– Про все остальное я каждый день слышу по телеку, в интернете и вообще отовсюду.
– Выдавливаешь из пакета с водой каплю, мочишь ей щетку. И просто чистишь зубы.
– А куда сплевывать пасту потом?
– Никуда. Мы ее глотаем.
– Фу.
– Ничего не поделаешь.
– Шесть лет. Боже. С ума сойти. Тебя не будет шесть лет.
– Не так много, если подумать. В сравнении с расстоянием. Двадцать световых, ты только представь. От меня там до тебя здесь свет дойдет через двадцать лет. А я через шесть уже вернусь. Прыгну в кротовую нору, долечу до этой планетки, изучу там все на хрен и вернусь сюда.