– Разве я еще не рассчитался, Феридэ? – спросил он. – Вот так совпадение! Как раз сегодня я купил шоколадные конфеты с ромом. Хотел сам съесть тайком… Но если мне угрожают разоблачением, что поделаешь…
Лицо Феридэ озарилось детской радостью.
– Ах как чудесно, как чудесно! – воскликнула она.
– Но с одним условием, Чалыкушу: я сам положу их тебе в рот.
– То есть как это?
– Очень просто. Как я хотел это сделать десять лет тому назад.
Кямран поднес конфету к губам Феридэ. Она на мгновение заколебалась, затем подалась вперед и взяла ее губами.
Съесть подобным же образом вторую конфету Чалыкушу отказалась, несмотря на настойчивые просьбы Кямрана.
– Дай сюда, – сказала она. – После ужина мы съедим ее вместе с Недждетом.
– Феридэ, давай пройдемся до той изгороди. Посмотрим на море. Оно такое прекрасное! Будем разговаривать и любоваться им.
– Хорошо. Только надо отнести домой коробку. Одну минуту.
Впервые Кямран осмелился дотронуться до Феридэ, он схватил ее за руку:
– Нет, Феридэ, я не верю. Скажешь: «Подожди минуту…» – и не придешь. А если придешь, то кто знает, когда и как… Знаешь, я потерял уже к тебе доверие.
Феридэ ничего не ответила, лишь потупилась и медленно поплелась рядом с Кямраном.
В этот вечер Кямран был грустен, рассеян. Он уже не мог сдерживаться и все время жаловался, отрывисто, бессвязно.
На море уже опускались вечерние сумерки, вдали показалась стая птиц.
– Посмотри, Феридэ, – сказал Кямран, – скоро и ты улетишь, как они… Да?
Феридэ молчала.
– Скажи, неужели ты без сожаления расстанешься с тетушками, двоюродными братьями, сестрами, со своими друзьями, с этими местами, где проходило твое детство?
И опять она ничего не сказала.
– Неужели, если ты счастлива в своем доме и несешь счастье другим, тебе не будет больно за наше гнездо, которое осиротеет без тебя?
Феридэ не отвечала, даже не слушала. Она писала что-то огрызком карандаша на коробке, что-то зачеркивала…
– Не хочешь отвечать? – спросил Кямран.
В голосе его звучала обида. Чалыкушу задумчиво посмотрела на кузена.
– Прости, Кямран. Мысли мои блуждали далеко. Я прослушала, что ты сказал. Мне вспомнилась старинная песня, которую я некогда слышала, но потом забыла… Не знаю почему, именно сейчас я вспомнила ее. Вот слова, я записала, чтобы опять не забыть. Хочешь – прочти. Извини меня, я продрогла, пойду домой.
Кямран прочел четыре строчки, написанные неразборчивым почерком Феридэ:
Моя светлая любовь, не открывай мне уста, не надо!
Не проси меня петь никогда, сердце полно муками ада.
Жестокая, не перечь мне. В тебе лишь отрада.
Не проси меня петь никогда, сердце полно муками ада.
Феридэ стала избегать Кямрана. Она угадывала все его хитрости, разрушала все ловушки, которые он расставлял, стремясь остаться с ней наедине. А разговаривая с кузеном в присутствии посторонних, она не смотрела ему в лицо, отводила глаза.
На четвертый день под вечер все домашние вместе с детьми ушли в гости. Вернуться они должны были не раньше вечернего эзана.
На улице сердитый ветер гнал тучи пыли, свистел и завывал на окрестных холмах. Но Кямрану не сиделось дома, и он вышел побродить.
Деревья шумели и дрожали, словно по ним барабанил невидимый дождь. Дорогу, убегающую вдаль, перерезали песчаные вихри.
Пыль била Кямрану в лицо, попадала в глаза. Через каждые пять шагов приходилось останавливаться и поворачиваться к ветру спиной.
На вершине небольшого голого холмика Кямран увидел несколько каменных глыб. Рядом билось, сгибаясь на ветру, размахивая оголенными ветвями, тощее низкорослое деревце. Кямран свернул с дороги, подошел к скалам и сел с подветренной стороны. Кругом было безлюдно, как в пустыне. Никогда еще природа не представлялась такой безжизненной, ее прелести – такими никчемными, а жизнь – лишенной всех надежд.
Вдруг вдали на дороге, которая словно пролегала по морю, появился человек. Судя по пестрому одеянию, это была женщина. Сам не зная почему, Кямран спустился с холма и пошел навстречу. Через несколько минут он узнал светло-розовый чаршаф Нермин. Девушка тоже его увидела и замахала зонтиком.
«Странно, – удивился Кямран. – Почему Нермин не вместе со всеми? Почему она одна?» – и зашагал быстрее.
Девушка шла, наклонив голову, придерживая одной рукой юбку, другой – пелерину чаршафа, которая рвалась вверх и билась на ветру, как крыло хищной птицы.
Наконец Кямран разглядел лицо девушки, и сердце его учащенно забилось: под светло-розовым чаршафом Нермин была Феридэ.
Их разделяло уже несколько шагов. Неожиданно ветер вырвал из рук Феридэ зонтик. Она вскрикнула и хотела кинуться за ним, но тогда ветер взметнул ее юбку, подняв пелерину, растрепал волосы. Кямран подоспел вовремя. Он поймал зонтик возле кустов, подбежал и прикрыл Феридэ от ветра полами своего пальто, помог поправить чаршаф.
– Как хорошо, что я встретила тебя, Кямран. Ветер, словно стая настоящих чалыкушу, налетел на меня и чуть не унес.
Она хотела сказать еще что-то, но порыв ветра заставил ее опять пригнуть голову, закрыть глаза и рот.
Они зашагали по дороге. Кямран по-прежнему пытался защитить ее от ветра своим пальто.
Феридэ уже пришла в себя и могла говорить. Впрочем, ей больше хотелось смеяться. Она заливалась безудержным хохотом, пока наконец, запинаясь, срывающимся голосом с трудом смогла сказать:
– Знаешь, почему я смеюсь, Кямран? Сидим в гостях – и вдруг я вспомнила, что мне надо обязательно забежать на базар. Я была в ельдирмэ и, конечно, не могла так появиться на улице. Нермин выручила. И вот, когда я в ее чаршафе выходила с базара, за мной увязался какой-то офицер. Он догнал меня и сказал: «Нермин-ханым, вы здесь? Какое неожиданное счастье, ханым-эфенди!» Девушка хотела оказать мне услугу, а вместо этого выдала себя с головой. Мне было так смешно, что я не выдержала и фыркнула. Офицер понял ошибку и кинулся бежать… Я думаю – увидеть вместо Нермин пожилую особу!..
Кямран улыбнулся. Феридэ продолжала:
– Впрочем, я очень плохо поступила, выдав тебе чужую тайну. Просто я не могу вовремя остановить свой болтливый язык. Милый, ради Аллаха, никому не говори. Хорошо? Только, кто знает… Может, в будущем Нермин его полюбит… Если сможешь им как-нибудь помочь…
– Обещаю, Феридэ. Но ведь Нермин еще совсем ребенок.
– Возможно… – И в голосе Феридэ зазвучала жалобная нотка. – Но в детских сердцах так легко ошибиться.
Некоторое время молодые люди шли молча. Ветер утих. Они замедлили шаг. Ах как им не хотелось, чтобы дорога кончалась!
Кямран грустно размышлял:
«Только что природа казалась мне безжизненной, никчемной, себя я считал человеком ненужным, а сейчас, защищая от ветра красивую женщину в светло-розовом детском чаршафе, я испытываю невыразимое счастье. И так могло быть всегда! Стоило только захотеть, и я сделал бы эту красивую маленькую женщину счастливой и был бы счастлив сам… Ах как жаль!»
Феридэ шла медленно, задумавшись. Вдруг она снова заговорила, уже спокойно, словно о каких-то пустяках:
– Как бы там ни было, а это маленькое путешествие развлекло меня. Впечатлений теперь хватит на несколько лет. Когда я опять сильно соскучусь по своим тетушкам, по всем вам, я снова приеду. Пройдут годы, мои волосы начнут седеть. И твои тоже, конечно. Встречаясь, мы по-прежнему будем радоваться, а расставаясь, меньше грустить. Кто знает, возможно, когда-нибудь я даже приеду навсегда. Не так ли? Ведь это жизнь. Все может случиться. И ты уже станешь моим настоящим старшим братом. Старики по одному будут уходить от нас, и мы станем больше ценить друг друга, будем более снисходительно относиться к недостаткам в людях. Наши последние годы пройдут в тех местах, где мы провели свое детство…
Звон надтреснутого хрусталя в ее голосе звучал все явственнее, делал его таким грустным, печальным.
По дороге брела нищенка с ребенком. Босоногий мальчуган запрыгал вокруг Феридэ, стал теребить высохшими ручонками подол ее платья.
Кямран остановился и протянул женщине монетку. Феридэ, привыкшая возиться с маленькими сиротами, ласково погладила мальчика по голове.
Когда они снова двинулись в путь, нищенка сказала им вслед:
– Да не разлучит вас Аллах!.. Да сделает Аллах красивую ханым твоей!..
Молодые люди невольно остановились. В глазах Кямрана, как в зеркале, отражалась горечь, накопившаяся в сердце.
– Феридэ, слышишь, что она сказала?
Феридэ не ответила, по щекам ее катились крупные слезы… Они шагали дальше, но уже на расстоянии друг от друга.
К особняку они подошли в сумерках. Ветер стих. Деревья, утомленные продолжительной борьбой, погрузились в дрему. Скалы на берегу отливали перламутровым блеском, словно светились изнутри.
– Еще рано, Феридэ, – сказал Кямран. – Наши не вернулись из города. Может, пройдемся к скалам?
Феридэ колебалась:
– Извини, Кямран, я пойду переоденусь. Ветер совсем растрепал мои волосы.
В голосе звучала усталость. Полчаса назад ее светло-розовый чаршаф казался живым существом, страстно обнимал грудь, колени, нежно трепетал, сейчас он безжизненной тряпкой повис на плечах женщины.
Феридэ бессильно опустилась на большой камень у ворот и принялась зонтиком чертить на песке линии, запутанные и изломанные, как ее жизнь. Немного погодя Кямран сел рядом, коснувшись плечом ее плеча, и взял ее руку. Феридэ встрепенулась, растерянно оглянулась по сторонам, словно желая убежать. Она несколько раз глубоко вздохнула, глаза ее на мгновение как-то дико вспыхнули и сразу погасли, сделались робкими, покорными. Она протянула Кямрану вторую руку, дрожащую и холодную как лед. Так они сидели рядом, прижавшись, зажмурив глаза. У Кямрана стучало в висках. Он думал: «Вот пальцы Феридэ дрожат в моей руке. Неужели волшебные сны могут сбыться?» Наконец он открыл глаза.