Дряхлая кормилица доктора вместе с соседкой переодели меня, сунули опять в руки свечу и отвели в комнату моего супруга. Хайруллах-бей все еще был внизу. Я стояла у шкафа, сжимая в кулаке подсвечник, скрестив на груди руки, словно защищалась от холода. Я дрожала, и плясавшее пламя свечи то и дело подпаливало кончики моих волос.
Наконец в коридоре на лестнице раздались шаги. В комнату вошел Хайруллах-бей, мурлыча под нос какую-то песенку, снимая на ходу сюртук.
Увидев меня, он поразился:
– Как, девочка, ты еще не легла?
Я открыла рот для ответа, но у меня только застучали зубы.
Доктор подошел вплотную и посмотрел мне в глаза.
– В чем дело, девочка? – спросил он изумленно. – Что ты делаешь в моей спальне?
И вдруг комната задрожала от громкого хохота.
– Девочка, да, может, ты…
Доктор задохнулся от смеха. Потом он хлопнул себя по коленям, зажал пальцами рот и промычал:
– Так, значит, ты сюда… Ах распутница! Думаешь, мы с тобой действительно стали мужем и женой? Ах ты, бессовестная! Ax бесстыдница! Да накажет тебя Аллах! Человек в отцы тебе годится, а ты…
Стены комнаты зашатались, потолок словно обрушился мне на голову.
– Ах ты, распутница с испорченным сердцем! Ай-ай-ай!.. И ты не постеснялась прийти ко мне в спальню в ночной сорочке!
Хотела бы я взглянуть на себя в ту минуту! Кто знает, какими цветами радуги полыхало мое лицо.
– Доктор-бей, клянусь Аллахом… Откуда же я знала? Так сказали…
– Ну пусть они подумали глупость, а ты?.. Я мог представить себе что угодно, только не это! В мои-то годы! Бессовестная женщина посягает на мое целомудрие, на мою невинность!
Господи, какая это была пытка! Я кусала до крови губы, готова была провалиться сквозь землю. Стоило мне шевельнуть рукой, как насмешник-доктор подбегал к окну и, вытягивая шею, кричал:
– Не подходи ко мне, девочка, я боюсь. Клянусь Аллахом, открою сейчас окно. На помощь, друзья! В моем возрасте… На меня…
Я не стала больше слушать и бросилась к дверям. Но тут же вернулась. Не знаю почему. Я повиновалась голосу сердца.
– Отец! – рыдала я. – Мой отец! – и кинулась на шею старого доктора.
Он обнял меня, поцеловал в лоб и голосом, идущим из самой глубины души, сказал:
– Дочь моя, дитя мое!
Никогда не забуду я этого отеческого поцелуя, этих добрых дрожащих губ.
Вернувшись к себе, я плакала и смеялась, и так расшумелась, что доктор постучал ко мне в стенку из своей комнаты:
– Ты дом разрушишь, девчонка! Что за шум? Ведь сплетники-соседи обвинят меня: «Старый хрыч заставил до утра кричать новобрачную!»
Но и сам доктор порядком шумел. Он расхаживал по комнате, притворно бранился:
– Господи, упаси мою честь, мою невинность от современных девиц!
В эту ночь мы просыпались с доктором раз десять, он в своей комнате, я – у себя. Мы стучали в стенку, кукарекали по-петушиному, свистели, как птицы, квакали.
Вот и весь рассказ о том, как я стала новобрачной.
Мой славный доктор был таким чистым, таким порядочным, что не счел даже нужным предупредить меня о фиктивности нашего брака. Господи, да я по сравнению с ним просто легкомысленная кокетка… В нашей святой дружбе Хайруллах-бей забыл, что он мужчина, но я не забыла, что я женщина.
Мужчины в большинстве своем плохие, жестокие, – это несомненно. А все женщины хорошие, кроткие, – это тоже несомненно. Но есть мужчины, пусть их очень мало, у которых чистое сердце, честные помыслы; и такой чистоты у женщин никогда не найдешь».
Когда Феридэ проснулась, еще более усталая и разбитая, чем накануне, было уже двенадцать часов и солнце стояло высоко. Она испугалась, как школьница, опаздывающая на урок, и спрыгнула с кровати.
– Ну и молодец же ты, Мюжгян! Ведь я сегодня уезжаю. Почему вы меня не разбудили?
Мюжгян ответила, как обычно, спокойно:
– Я несколько раз заходила, но ты спала. Лицо у тебя было такое утомленное, что я не решалась будить… Не бойся, сейчас не так уж поздно, как ты думаешь. Да и неизвестно, будет ли сегодня пароход. На море шторм.
– Мне надо уехать непременно.
– Я попросила папу сходить на пристань и узнать, как там обстоят дела. Он велел быть наготове. Если пароход придет, он пришлет экипаж или сам приедет за тобой.
День своего отъезда Феридэ представляла себе вовсе иначе. Мюжгян возилась с малышами, тетки, как всегда, болтали и смеялись. Кямран куда-то исчез. Феридэ загрустила. Ей было очень обидно, что на нее обращают так мало внимания.
Мюжгян тихо сказала:
– Феридэ, я оказала тебе услугу: выпроводила Кямрана из дому. И он согласился на эту жертву, чтобы не доставлять тебе лишних волнений.
– И он больше не придет?
– На пристань, может быть, заглянет проститься с тобой… Ты, конечно, рада?
Глаза у Феридэ были грустные, губы вздрагивали. В висках мучительно ломило, и, чтобы унять боль, она сжимала их пальцами.
– Да, да, спасибо… Очень хорошо сделала…
Феридэ бессвязно бормотала слова благодарности, и ей казалось, что теперь она навеки умерла для сердца любимого друга детства и больше никогда с ним не примирится.
Перед самым обедом принесли приглашение от соседа, председателя муниципалитета. Он давал прощальный обед по случаю возвращения всей семьи в город на зимнюю квартиру, а также в честь Феридэ.
– Как это так! – запротестовала Феридэ. – Ведь за мной должны сейчас приехать.
Тетушки принялись ее успокаивать:
– Нельзя не пойти, Феридэ. Стыдно. Тут всего-то идти пять минут. Да и что тебе собираться? Накинь только чаршаф.
Что случилось? Если раньше тетки всегда проявляли материнскую заботу, то теперь волновались о ней не больше, чем о больной кошке. Феридэ отвернулась, чтобы не видеть их.
– Хорошо, я согласна, – сказала она.
Было около трех часов. Феридэ стояла под навесом, увитым уже желтеющим плющом, и всматривалась в дорогу. Вдруг она воскликнула:
– Мюжгян, я вижу экипаж… Кажется, это за мной.
И как раз в этот момент вдали, за деревьями на набережной, показался пароход.
Сердце отчаянно забилось, готовое выпрыгнуть из груди.
– Идет! – закричала Феридэ.
В саду поднялся переполох. Служанки засуетились, побежали за накидками для дам.
Феридэ сказала теткам:
– Я выйду пораньше, а вы потом подойдете.
Они с Мюжгян кинулись напрямик через сад, но у ворот неожиданно столкнулись с поварихой.
– А я за вами, барышня, – сказала старуха. – Господа приехали на экипаже, просят вас…
– Пароход пришел…
Азиз-бей и Кямран встретили молодых женщин в коридоре на втором этаже.
– Ну вот, прибежали две сумасшедшие гостьи. Не шумите! – сказал Азиз-бей. Затем он оглядел Феридэ с головы до ног и добавил: – В каком ты виде, милочка? Вся взмокла…
– Пароход пришел…
Азиз-бей улыбнулся, подошел к Феридэ, взял ее за подбородок и пристально глянул в глаза.
– Пароход пришел, но тебя это не касается. Твой муж не согласен…
Феридэ сделала шаг назад и растерянно пробормотала:
– Что вы сказали, дядюшка?
Азиз-бей указал пальцем на Кямрана:
– Это он, твой муж, дочь моя. Я ни при чем.
Феридэ вскрикнула и закрыла лицо. Она готова была упасть, но чья-то рука поддержала ее за локоть. Открыв глаза, она увидела Кямрана.
Азиз-бей радостно засмеялся:
– Наконец наша Чалыкушу попала в клетку. Ну как! Я хочу посмотреть, как ты будешь биться! Увидим, поможет ли это…
Феридэ пыталась закрыть лицо, но не могла вырваться из цепких рук Кямрана. Она отчаянно вертела головой, стараясь куда-нибудь спрятаться, и все время натыкалась на плечи и грудь молодого человека.
Азиз-бей, все так же смеясь, продолжал:
– Твои родные подстроили тебе западню, Чалыкушу. Эта изменница Мюжгян выдала тайну. Да благословит Аллах память усопшего Хайруллаха-бея, он прислал твой дневник Кямрану. Я взял эту тетрадь и пошел к кадию[109], показал ему некоторые страницы. Кадий оказался человеком умным и тотчас скрепил ваш брачный договор с Кямраном. Понятно, Чалыкушу? Отныне этот молодой человек – твой муж, и я не думаю, чтобы когда-нибудь еще он оставил тебя одну.
Феридэ зарделась, даже ее голубые глаза порозовели, а в зрачках вспыхнули красные огоньки.
– Не капризничай, Чалыкушу! Мы же видим, что ты счастлива. А ну говори за мной: «Дядюшка, ты все очень хорошо устроил. Именно так я хотела».
Азиз-бей почти насильно заставил Феридэ повторить эти слова. Затем он распахнул дверь в комнату и, победоносно улыбаясь, воскликнул:
– Я уполномочен действовать именем шариата. От лица Чалыкушу… извиняюсь, от лица Феридэ-ханым заявляю о согласии на брак с Кямраном-беем. Читайте молитву, а мы провозгласим: «Аминь!» – Он обернулся к Феридэ: – Что скажешь, Чалыкушу? Ах ты, проказница! Ростом с ноготок, а сколько лет всех нас мучила! Ну что? Как я тебя на этот раз обвел вокруг пальца?
Из сада донеслись детские голоса.
– Сейчас начнутся длинные поздравления, поцелуи рук, – продолжал Азиз-бей. – Отложим все это до вечера. Я сам приготовлю невиданный свадебный стол. Ну, живей, сынок! Какой вам прок от нашей болтовни? Мне кажется, у вас есть что сказать друг другу. Видишь черный ход? Веди жену по этой узкой лесенке, умчи ее далеко-далеко, куда захочешь. Потом вернетесь вместе.
Кямран с силой потянул Феридэ за руку, увлекая за собой к лестнице. Но тут к ним подскочила Мюжгян. Подруги плача расцеловались.
Азиз-бей громко высморкался, стараясь скрыть слезы, которые катились по его лицу, и потряс рукой с видом настоящего оратора:
– Эй, Чалыкушу, таскавшая мою черешню! Если ты и других будешь учить воровать, достанется же тебе! Ну-ка отдавай мне ее! Мы сведем счеты! – Азизбей поднял в воздух Феридэ, которую Кямран все еще держал за руки, крепко поцеловал и снова толкнул в объятия молодого человека. – Этой ночью тебя ждала морская буря. Мы спасли тебя от нее. Но теперь тебе угрожает рыжая «буря», мне думается, она пострашнее. Да поможет тебе Аллах, Чалыкушу!