– Эх, Лешка-сорвиголова, губишь своей бесшабашностью свою карьеру. Смотри, жизнь ради показухи не загуби! – переживал за него Савчук.
– Лучше красиво сгореть в высоком полете, чем долго тлеть! – усмехнулся Алексей.
Сергей запомнил слова Павлова.
– Романтик ты, Лешка, – улыбнулся Савчук. – Гроза для всех рожденных ползать.
– Яковчук, говорят, тоже куда-то уезжает, оканчивает институт, – грустно сказал Сергей, – кружок планеризма ему уже мало интересен – все распадается, точно картонный планер!
– Жалко старика Венярского, – Алексей был добрым, как многие люди, способные на отчаянные смелые поступки, – он так прикипел к планеристам.
– Отличный спец, не пропадет, – сказал до этого молчавший Пузанов. – Я сам еще не раз к нему обращусь. Он без работы не заскучает.
– И ты, Михаил, нас подвел! – вдруг закричал, ярко покраснев, Сергей.
Все четверо рассмеялись.
Дело в том, что Михаил Пузанов надумал жениться. В такое горячее время зачем обзаводиться семьей, мысленно сердился Сергей. Страна зовет к свершениям! Впереди – трудовые победы! Конечно, Пузанов уже взрослый человек. Он вздохнул и вспомнил, что сам уже почти два года назад, а кажется, только вчера делал Ксане предложение стать его женой. Внезапно ему показалось это глупым – вот достигну возраста Михаила, решил он, тогда женюсь. Ксана тоже пусть учится: она уехала из Одессы, перевелась в Харьковский медицинский институт. Сейчас главное – попасть на соревнования в Коктебель!
Он задумался. И еще важнее… Да! Еще важнее тоже перевестись из Киева. Только не в Харьков, конечно, а в Москву! Сам ректор Бобров, которому не удалось открыть авиационное отделение, рассказал студентам о Московском высшем техническом училище.
В Москве живет и работает Туполев! Только там учат по-настоящему!
– Тогда я – в Москву! – воскликнул он.
– Правильно мыслишь, Серега, – поддержал Пузанов.
Все сошлось, как будет случаться не раз в жизни Королева: жизнь сама неожиданно смела прежние декорации и поспешно уводила со сцены героев прошлого, а Гри уже расстелил перед Сергеем вторично ковровую дорожку в будущее. Ведь Мария Николаевна вместе с мужем теперь живет в столице! Правда, сначала они оказались в ужасной коммуналке, после ютились с семьей брата Юрия в маленькой заброшенной церкви. Мария Николаевна в душе оставалась верующей и втайне решила, что с пустым храмом помог им с братом Бог.
И только Сергей задумал перевестись в Москву, о чем ни мать, ни отчим не знали, Григорий Михайлович получил ордер на двухкомнатную кооперативную квартиру.
– Иногда, всматриваясь в биографию Королева, – сказал один журналист, – начинаешь думать, что не он выбрал свой путь, а какие-то высшие силы для осуществления великих дел выбрали его и вели, используя тех, кто оказывался с ним рядом.
Мария Николаевна писала как-то Сергею, что у Григория Михайловича новое хорошее назначение – старшим инженером по механизации. Куда? Вроде в Центральное управления морского транспорта. Правда, в Москву не звала. Да и некуда было звать: сами с Гри мучились первый год в столице без нормального жилья.
Королева в ВМТУ приняли (сразу на третий курс), о чем дрогнувшей рукой вывел он слова казенного заявления в ректорат КПИ:
«Ректору КПИ. Студ. Королева С.П. Мехфак.
Заявление.
Постановлением приемной комиссии при Высшем Московском техническом училище я принят в число студентов последнего, о чем ставлю Вас в известность.
27.9.26.
Все-таки жаль было уезжать из Киева, хотя этот город он не считал своим – любил Одессу и очень понимал стосковавшегося по морю Ивана Савчука. Но в Киеве оставалась бабушка. И не раз на киевских улицах призрачно мелькало какое-то незнакомое родное мужское лицо…
Глава 6Парящий полет
Моей мечтой с тех пор напоены
Предгорий героические сны
И Коктебеля каменная грива…
Кто хоть раз стоял, просто стоял в Коктебеле на горе Клементьева (тюркское название горы – Узун-Сырт – длинный хребет), не мог не оценить выбор летчика Константина Арцеулова – он организовал здесь в 1923 году Первые Всесоюзные планерные состязания.
На Вторые и Третьи безуспешно пытался попасть студент КПИ Сергей Королев.
Без всяких сомнений, это практически идеальное место для парения на планерах, а позже дельтапланах и парапланах. Воздушные потоки настолько ощутимы, что каждый раз вспоминается, как бросил свою шляпу поэт и художник Максимилиан Волошин, прогуливаясь с Константином Арцеуловым, и шляпа не понеслась вниз – взлетела. Ветры дуют здесь с двух сторон, степной и горной, и, точно вырастающие из-под земли невидимые владыки, обнимают и обтекают любые преграды. Особенно могуч владыка склона, обращенного к югу. Он дует миролюбиво, как бы играя, и прозрачные ладони его восходящих потоков поднимают ввысь. А какая акварельно приглушенная, древняя, вольная красота открывается взору!
Природа как будто нарочно создала здесь условия для запуска и полета планеров, думал счастливый Сергей, наконец-то оказавшийся в Коктебеле. Пусть пока он всего лишь учлет, то есть ученик, а не опытный планерист и не конструктор, но он все-таки на состязаниях!
Сопроводительная записка Губспортсекции к проекту планера, сконструированного С.П. Королевым. 8 августа 1924 года
[РГАНТД. Ф. 211. Оп. 6. Д. 209. Л. 53]
…Вечером шумело море. Сергей любил его гул, его равномерное дыхание. Сегодня ему показалось, что гул какой-то тревожный. Неожиданно яркие неровные краски заката и снопы света, мелькавшие на горизонте, тоже немного насторожили.
Долго не ложился спать, все сидел на крыльце небольшого деревянного дома, где его поселили. Вспоминал Одессу, гидросамолеты, «Маяну», эх, от «Маяны» он бы и сейчас не отказался! Самая лучшая яхта, честное слово! Какой легкий ход!
Думал и про Анапу, где только что побывал: там отдыхала Ксана и ее мама. Коктебель ему нравился уже гораздо сильнее – Анапа всего лишь яркое курортное место, снующие отдыхающие, атмосфера обычной южной праздности – а здесь полеты, здесь ощущаешь, что, кроме земли – есть небо! И еще эта сухая почва, звенящий ковыль… Почему-то в Коктебеле оживает в глубине его души память о прошедших столетиях, наплывают мысли о бренности всего, о быстротечности человеческой жизни. И порой, когда он смотрит на Карадаг, возникает у него ощущение, что чуть обгорелой его кожи касается не ветер, а дыхание самой вечности, – и себя начинает он тогда представлять героем сказаний… Наверное, Одиссеем… Или Икаром? А может, неведомым древним титаном? Эх, казачья кровь, подумала бы милая бабушка, родной мой Сергунечка, сердце моего сердца, так писала она ему в письмах, все метишь в атаманы.
Сергей засмеялся. Надо идти спать.
Тоски о Ксане, которую все домашние звали Лялей, Сергей не испытывал никогда. Как-то писатель Гоголь признался в одном из писем другу, что ему, надолго и далеко уезжая, не свойственно ни о ком скучать, потому что он ни с кем не расстается. Вот и с Ксаной Сергей не расставался, как средневековый рыцарь с образом Прекрасной Дамы. Что, впрочем, не мешало рыцарю замечать другие прелестные девичьи лица.
Удостоверение Губспортсекции Одесского губотдела, выданное С.П. Королеву, о годности его проекта безмоторного самолета К-5. 5 августа 1924 года
[РГАНТД. Ф. 211. Оп. 6. Д. 209. Л. 55]
Живая Ксана порой удивляла его при очередной встрече своим внезапным несходством с тем образом, что жил в душе, и приходилось поспешно восстанавливать в памяти ее одесские милые черты, чтобы не принять Ксану за незнакомку. Впрочем, Королев уже тогда умел отмахиваться от ненужных несоответствий, мешающих достижению цели. Завоевание Ксаны было для него одной из самых необходимых побед, – и он летел к этой цели неотвратимо, как стрела. А если не летел, то упорно, медленно пробирался, как путник по горной коктебельской тропе.
Когда Ксана станет его женой, это будет победа не над ней, не над женским миром, склонившимся к рыцарским ногам, даже не над одесскими соперниками-одноклассниками, – над собой. Так Павел Яковлевич, его отец, обязан был добиться руки Маруси Москаленко не только потому, что страстно влюбился, а еще и желая избавиться от рабской неуверенности в себе самом.
Ночью проснулся от стука в дверь. Вскочил: грохочет что-то или так сильно кто-то к нему ломится? На миг приостановился, но враждебности за дверью не ощутил. Включил свет. Скинул толстый железный крючок.
Письмо С.П. Королева из Киева об отправке его на планерные соревнования в Коктебель. 20 августа 1924 года
[РГАНТД. Ф. 211. Оп. 7. Д. 451]
– Землетрясение, Сергей, – на пороге стоял Сергей Люшин. – У тебя даже свет есть, а у нас стена обвалилась. Слышишь – еще падают камни, и толчки не прекратились. Когда я вскочил с постели и выпрыгнул на веранду, деревянный пол ходил ходуном. Так что обитать мне теперь негде, прими постояльца!
– А как же полеты?!
– Думаю, эта тряска ненадолго.
Сергей знал своего тезку Люшина по Московской планерной школе, но – не близко. Сергей Люшин был постарше и не учлетом, осваивающим самый легкий планер «Пегас», а конструктором планеров (через годы он станет соавтором самолетов «МиГ»). Начинал он с посещения одного из самых первых кружков безмоторной авиации, названного «Парящим полетом». Летчики и специалист-аэродинамик Ветчинкин, тот самый, что оттолкнет от Циолковского Валентина Глушко, активно обучали в нем начинающих планеристов. В «Парящем полете» Серей Люшин построил свой дебютный планер «Маори». В феврале 1924 года в Москве проходила выставка планеров, которые участвовали в первых Всесоюзных планерных испытаниях – и планер «Маори» в экспозиции был.