Ю.А. Победоносцев
[РГАНТД. Ф. 134. Оп. 6. Д. 9]
– Костикова поставили руководить технической комиссией по выявлению «вредительской деятельности» Глушко, – в один из тяжелых дней сказал Щетинков Королеву шепотом.
– Сволочь! – выдохнул Королев. – Мог бы отказаться!
– Душкин сказал, это приказ Слонимера. Он получил распоряжение от НКВД.
Охваченный тревогой Королев срочно пишет в райком ВКП(б), жалуется на невыносимую обстановку в РНИИ-НИИ-3, мешающую ему работать, упоминает Клейменова, винит себя, что взял рекомендацию в партию у «врага народа», просит восстановить его в «рядах сочувствующих» – то есть тех, кто разделяет программу партии полностью, кандидатов в ВКП(б). Письмо пересылают в институт, в парткоме принимают решение «в сочувствующих не восстанавливать».
Между тем Андрей Григорьевич снова потерял сон, ему вновь казалось, что наволочка на подушке мятая, и он вставал, ставил чугунный утюг на конфорку и потом долго разглаживал ткань. Никакого раскрытия военных секретов института Костиков, к своему стыду, в книге Глушко и Лангемака не нашел. Но на всякий случай приказал из библиотеки ее экземпляры изъять. И зародившиеся в нем сомнения терзали его теперь все сильнее: а точно ли Глушко вредитель, стучало в его мозгу, может, взрывы его двигателей следствие ошибок? Глушко сейчас ему казался правильнее Королева, ведь Валентин Петрович не отступал от своего азотного двигателя ни на шаг. Это было особенно мучительно.
…Но как могло случиться, что известный инженер с опытом, проектируя двигатель, в котором развиваются такие высокие температуры, применил сталь и не предусмотрел охлаждения?
Костиков ложился, снова вставал с постели, и набегал на него холодной водной рябью страх. И его могут арестовать, если он откажется подписать акт комиссии. Опять же последний взрыв… Двигатель был запущен при грубых отклонениях от инструкции. И Глушко сам указал, что он нервничал и подал топливо в камеру преждевременно… А если и правда он ошибается от нервности? Или все-таки имеет место намеренное затягивание сроков и намеренный сбой работы? В парткоме сказали: «Без всяких сомнений, Глушко такой же враг, как Лангемак! А Королев теперь с ним, обратите на это особое внимание, Андрей Григорьевич». Значит, что-то партийное руководство знает…
…
В январе 1938 года Клейменов и Лангемак были расстреляны. Много позже Королев подумает: если бы он не был снят с должности заместителя Клейменова, смерть в 1938 году нашла бы не Лангемака, а его.
В мае Королев и Арвид Палло проводили стендовые испытания крылатой ракеты 212, впервые оснащенной автоматической системой стабилизации. Сергей Павлович очень нервничал: проект был одобрен еще двумя годами ранее, в 1936-м, однако все предыдущие испытания оказались неудачными. Нервное его состояние было вызвано не только экспериментом с ракетой, темная туча предчувствия уже плыла по небосклону его души, напряжение от ожидания ареста нарастало, оттого он все делал резко, рывками, срывался и раздраженно кричал на Палло. Арвид терпел и взвинченность Королева, и нарекания рабочих – азотная кислота злила их: прожигала дыры на одежде, оставляла красные болезненные следы на коже рук, душила тяжелым запахом.
– Сергей Павлович, в двигателе течь! – крикнул Палло. – Прекращаем испытания.
– Ни за что! Продолжаем!
– Может произойти взрыв!
– Продолжаем!
Королев был взвинчен еще и от вчерашнего разговора с главным инженером Костиковым. Тот спросил:
– Сергей Павлович, может быть, на ракетоплан вы поставите двигатель Душкина? И еще мной только что получены важные результаты для стенок камеры сгорания, почему бы не применить тонкую медь вместо стальных конструкций? Кроме того, директор намекает на запрет двигателей Глушко…
– Исчезните, Костиков! – рявкнул Королев. – И чтобы я вас… тебя… больше никогда не видел!
Андрей Григорьевич побледнел и, горбясь, побежал по коридору.
– Сергей Павлович, очень высокое давление! Опасно!
– Я сказал – продолжаем! Арвид, ты…
Договорить не успел. Раздался взрыв. Его ранило осколком: потекла кровь, возле виска расширялась рана. «А ведь вскоре меня ждет более страшный удар», – подумал Королев, когда его везли в Боткинскую больницу, где работала жена.
– Сотрясение мозга и небольшая трещина, – сказал после осмотра хирург. – Постельный режим. Ничего, не горюйте, подлечим!
Ксения Максимилиановна облегченно вздохнула и улыбнулась.
– Принесу тебе книги, – сказала, обнимая мужа. – Перешел бы ты на занятия наукой, подальше от всяких опасных полигонов.
– Полигоны – моя судьба, – он улыбнулся ей в ответ. – Неудачи меня не остановят. Даже если придется погибнуть.
В аварии при стендовых испытаниях директор Слонимер обвинил Костикова.
– Вы как главный инженер обязаны были проконтролировать все заранее!
– Проконтролировать Королева невозможно, – заступился за Костикова присутствующий на заседании Душкин. – Сергей Павлович считает себя выше всех. Мы для него нули.
– Это не так, Леонид Степанович, – возразил Щетинков. – Королев горячий энтузиаст ракетостроения, но прислушивается к критике, если она умная.
– Вы, Евгений Сергеевич, хотите сказать, что наша критика его решения установить на 212-ю крылатую двигатель Глушко глупая?
– Нет, что вы, – смутился Щетинков. – Королев яркий человек со сложным характером, а критику ценит, только это имелось в виду, вы меня не так поняли.
«Для Сергея Павловича я по-прежнему пустое место, ноль, ни одна из моих разработок его не заинтересовала, – печально думал Костиков ночью, бесконечно ворочаясь в постели. – Они с Глушко росли в одной буржуазной среде, даже по-французски могли обмениваться фразами. А я… я пролетарский выдвиженец». Внезапно он поймал себя на странном желании: ему захотелось, чтобы его бывший кумир навсегда исчез из института, а он, Костиков, сбросив мышиную шкурку вечной робости, превратился в него.
– Вы уже и так заняли мое место, Андрей Григорьевич! – проговорил он раздраженным голосом Королева. – Главным инженером должен быть я!
Костиков тихо засмеялся, встал, неловко споткнувшись о прикроватный лоскутный коврик, и, достав зеркало для бритья, вгляделся в свое лицо. Зеркало, будто подмигнув, насмешливо сверкнуло.
Серебристая луна заглянула в окно, нарисовала на досках пола неровные решетки. Зашуршала под кроватью тьма – стихла.
28 июня 1938 года как член «троцкистской, вредительской организации», окопавшейся в РНИИ-НИИ-3, Сергей Павлович Королев был арестован. Это была катастрофа. Страшнее аварий в полете.
Теперь он – безликий арестованный № 1442.
В Бутырской тюрьме следователь Шестаков сообщил ему на допросе, что против него имеются показания Лангемака, Клейменова и Глушко, намеренно скрыв, что Глушко выставил Королева лишь исполнителем своей собственной «вредительской воли», а не участником «заговора».
– Подлая клевета! – Королеву казалось, что он кричит, а белые губы еле выговаривали слова. – Ложь! Я всегда был верен советской власти!
Уже на следующий день Королев, не глядя, подписал протокол допроса. В нем говорилось: обвиняемый признал, что является участником антисоветской организации, в которую в 1935 году был вовлечен Лангемаком и в которой состояли Клейменов и Глушко.
Голованов приводит слова из письма Королева: «следователи Шестаков и Быков подвергли меня физическим репрессиям и издевательствам». Они добились подписи обвиняемого под заранее заготовленным протоколом безжалостным психическим шантажом:
– Не подпишешь, завтра арестуют твою жену, а малолетняя дочка отправится в детский дом!
Откажусь на суде, подумал обессиленный издевательствами и пытками Королев. И все обвинения опровергну фактами.
Акт экспертизы, проведенной по приказу НКВД, должный на примерах неудачных пусков «объектов» доказать «некомпетентность» Королева, показал обратное: непонимание комиссией того, что Королев – смелый, рискованный первопроходчик. Да, принцип работы был тогда прост: сделаем, запустим и – посмотрим, что получится, но другого пути, учитывая техническое оснащение, в те годы не было. Поэтому ошибки, выявленные комиссией, были не только закономерны, но и полезны: они указывали на проблемы, в дальнейшем очень важные для ракетно-космической области. В 30-е годы все связанное с запуском ракет было абсолютно новым не только в СССР, но и за рубежом, и там опробовалось, тем же Годдардом в США, так же, как Глушко и Королевым, – экспериментально. Даже советское партийное руководство, далекое от ракетостроения, будет в дальнейшем с пониманием относиться к авариям при пуске ракет серии Р на полигоне Капустин Яр.
Разумеется, комиссия, руководить которой назначили главного инженера Костикова, не оставила в стороне кислородно-азотный конфликт, придав ему идеологическую окраску: «Совершенно не случайно был произведен переход от двигателя, применявшего в качестве окислителя жидкий кислород, при помощи которого имелась возможность решить ряд вопросов для изучения поведения торпеды в полете, на двигатель азотный, после чего в течение 2-х лет по причинам, изложенным при анализе работ Глушко, испытания в воздухе приостанавливались и объекты, как например 212 в количестве 4-х экземпляров сервировались с 1936 г.».
Финансовую сторону (весьма важную для следствия) подчеркнули: «В результате этого испытания четырех построенных Королевым торпед показали их полную непригодность, чем нанесен был ущерб государству в сумме 120 000 рублей и затянута разработка других, более актуальных тем».
Роковые 1200 рублей, обнаруженные ревизорами в ГИРДе, точно преследуют Королева и вырастают в сто раз.
Приписали Королеву и «барское пренебрежение к большинству сотрудников института, не входивших в компанию Клейменова, Лангемака, Глушко…». Слово «вредительство» на восьми страницах материалов экспертизы комиссия не употребила ни разу, его заменили «преступным расходованием средств» и выводом: «За развал основной работы был в 1937 г. исключен из рядов сочувствующих…»