– Захочешь вернуться, всегда возьму, – сказал Туполев, когда Королев сдавал ему дела. – Понимаю: ищешь свою стезю!
В последний день в Омске Королев зашел в цех проститься с рабочими, кто-то глянул на него равнодушно, кто-то простился с теплом. Михаил Васильевич Хромов обнял по-отечески, пожелал счастливой дороги.
– Все у тебя, Сергей, ладно будет. Перемелется беда – станет победой. И нашей общей, ведь вся страна поднялась на защиту Отечества, мы не можем не победить. И лично твоей. Тебе привет из Барнаула в письме прилетел, так что не забывай нас.
Вечером Королев написал Рае: «Перевели в Казань». Подумал грустно: разошлись пути-дороженьки.
На вокзале Казани Королева встречал Глушко.
Если бы не было Костикова с его нападками на них в институте и актами технической экспертизы, Костикова следовало бы выдумать. Именно он помог двум ракетчикам не стать врагами на всю жизнь, освободиться от мутного, тяжелого осадка собственных «признаний» и «обвинений» на допросах и начать работать вместе: их творческий союз, начавшийся в РНИИ, продлится с небольшими перерывами тридцать лет и резко оборвется на последних подступах к Луне.
А тогда в Казани им нужен был «третий», на кого они смогли бы сбросить груз недоверия друг к другу и тяжелой памяти. Реальный Костиков, инженер-конструктор и руководитель, человек, искренне веривший власти, ее обличениям и призывам, к тому же дотошно и скрупулезно стремящийся к правильности везде и во всем, превратится в черный фантом.
Валентин Петрович Глушко. 1940-е годы
– Всех сдал Костиков, – сказал Глушко, когда, выпив понемногу водки, они с Королевым решили поговорить о прошлом откровенно. Охранники в спальню не заходили. Соседи спали. – Хотел стать главным инженером, поэтому тех, кто смог бы составить ему конкуренцию, просто уничтожал. Твое имя уже было в протоколе допроса, хотя я всеми силами старался показать, что ты лишь исполнитель моих «вредительских приказов», а не троцкист. Ну а подписать…
– Я все прошел, – перебил Королев, – методы знаю. Я тоже подписал и отказался от всех показаний на суде. А Лангемак, мне сказали следователи Быков и Шестаков, и на суде все подтвердил. И меня назвал опять.
– Лангемак прекрасный человек, – голос Глушко дрогнул, – мой старший друг и учитель. Если бы я хоть на миг усомнился в его честности и благородстве, хоть на миг поверил, что он мог быть предателем, мне не стоило бы жить. Уверен, Георгий Эрихович был в полном беспамятстве. Сам я тоже отказался от всех показаний на суде.
– В беспамятстве? Вероятнее всего.
– Сергей! Если бы не техническая экспертиза, нас бы с тобой не посадили. К счастью, лагеря мне удалось избежать.
– Как?
– В Бутырках я оказался со Стечкиным, он сейчас тоже работает в Казани, проектирует пульсирующий двигатель на атмосферном кислороде.
– Борис Сергеевич? Известный теплотехник?
– Да. Он посоветовал мне написать заявление с просьбой использовать меня как специалиста-инженера. Сработало. И вот я и мое КБ здесь. Мне ты нужен, я хочу поставить ракетные ускорители на Пе-2. Если ты помнишь, еще Дудаков пытался этим заниматься. Увеличим скорость самолета на 180–200 километров в час и уменьшим пробежку при взлете. Для этого нужна авиационно-ракетная установка – АРУ и многократная проверка ее в полете. Ты это сможешь. Здесь два завода: авиамоторный из Воронежа и самолетостроительный из Москвы… Заместителем по стендовым испытаниям у меня Доминик Доминикович Севрук. Уже сложилась в моем КБ неплохая команда.
– Костикова я бы лично расстрелял, – сказал Королев мрачно. – За акт экспертизы! В протоколах-то его имени и его свидетельств не было. Было сказано только о показаниях против меня Ланегмака, Клейменова и… Следователи его не поминали… Значит, и ты уверен: нас сдал Костиков!
– И сейчас эта сволочь в почете!
– А я сдыхал на Колыме!
– Пишут, что он поставил работу НИИ на серьезную научную основу, коллектив под его руководством занимается новыми видами вооружения и он сам автор ряда изобретений… Не верю ни в какие его технические достижения! Мой долг перед памятью Лангемака стереть имя Костикова из истории!
– Мерзавец! Б-дь в штанах!
– Сергей, мы с тобой ни в чем друг перед другом не виноваты.
– Я, Валентин, еще на прииске Мальдяк, когда золотишко проклятое добывал, все понял и всех, кто свидетельствовал под пытками, простил. Меня лагерь сделал другим человеком. Знаешь, когда каждый наступивший день кажется последним, с тебя точно сбрасывают все внешние оболочки, одну за другой, обнажая ядро твоего «я», до этого скрытое. Там, в лагере, я решил: если мое призвание идти по дороге Циолковского и Цандера, я выживу! И поклялся: если выживу, с этого пути ни при каких препятствиях не сверну!
Королев встал со стаканом в руках. Глушко, резко побледнев, тоже встал, обнял Королева.
– Давай, Валентин, за наше дело! А Костикова… таких нужно уничтожать!
– Тише! Давай выпьем за победу! Передали сводки: сегодня, то есть уже ночь, значит, вчера, 19 ноября, наши начали громить фашистов под Сталинградом!
Два авиационных завода в Казани – № 22 самолетостроительный и № 16 авиационных двигателей – были задействованы на выпуск бомбардировщика Пе-2. Глушко возглавлял свое КБ: коллектив имел очень хорошую производственную базу, какой не было даже в РНИИ-НИИ-3.
Работы Глушко всячески поддерживались: возможно, руководство заводов, зная, что немецкий «Юнкерс» использует жидкореактивный двигатель (ЖРД) в качестве ускорителей для самолетов, стремилось не отстать.
Работали в КБ, кроме заключенных, и люди со стороны. Н.С. Королева приводит интересное свидетельство А.И. Эдельмана, вольнонаемного инженер в КБ Глушко: «при подписывании чертежей фамилии заключенных не указывались – их заменяли номера. Например, у Глушко был номер 800. На чертеже в трафарете стояло: проектировал Эдельман, главный конструктор – 800».
Уже в декабре Королев составил план работ по реактивной установке для самолета Пе-2. Двигатель РД-1, созданный под руководством Глушко, был качественным, однако проблемным: как отмечает Ветров: «Несмотря на все попытки добиться успеха, которые продолжались до 15 февраля 1944 г., принятая система зажигания на высотах свыше 3,5 км не давала положительных результатов. Разработка новой системы зажигания продолжалась с февраля 1944 г. по март 1945 г. Остановились на варианте химического зажигания. За время отработки РУ-1 самолет сделал 100 вылетов (в том числе 29 с включением РД-1), 114 отладочных и контрольных полетов без включения двигателя, 67 полетов для отработки системы зажигания».
Работа Королеву нравилась: Глушко выделил для него подотдел № 5; теперь Сергею Павловичу подчинялся целый коллектив производственников: инженеры, механики, слесари-сборщики – и два летчика, с которыми он летал и сам.
Не обходилось без аварийных ситуаций. Все, что было связано с повышенным риском, Королев брал на себя. Наверное, как раз в Казани выпукло проступили три черты его характера, очень важные в дальнейшем: чувство личной повышенной ответственности за любой участок проводимой работы от самого малого, на первый взгляд незначительного, который можно перепоручить кому-то и позволить себе выполненное не проверять, до самого главного. Королев лично проверял все от самой малой гайки до психологической готовности к полету летчика. Проявилось у него в Казани и буквально отцовское стремление к командной сплоченности вверенного ему коллектива. И то спокойное, деловое, исследовательское отношение к аварийным ситуациям и ошибкам, неизбежным при постижении нового, отличающее Королева как руководителя.
Результаты испытаний РУ-1 для двигателя РД-1 были признаны успешными.
Глушко через много лет говорил и писал: «По моему ходатайству С.П. Королев был направлен на работу в наше ОКБ. Он горячо взялся за руководство разработкой установки двигателей на боевых самолетах и проявил в этой работе блеск своего таланта. Еще в РНИИ нас связала преданность любимому делу и взаимная заинтересованность в сотрудничестве, так как под его руководством разрабатывались летательные аппараты, а под моим – двигатели для них»[50].
С.П. Королев с матерью Марией Николаевной. 1 февраля 1937 года
[РИА Новости]
Самолетом Пе-2 теперь занимался конструктор Мясищев: Петляков трагически погиб при полете в Москву.
Берия (с подачи председателя Наркомавиапрома Шахурина) признал работу по реактивной установке на Пе-2 ценной, и 27 июля 1944 года было принято решение о досрочном освобождении со снятием судимости 35 заключенных специалистов 4-го спецотдела НКВД СССР, в том числе Глушко и Королева.
Свободен! И даже получил свое жилье в Казани – светлую комнату на пятом этаже шестиэтажного дома № 5 по улице Лядова в квартире № 100. Весь подъезд отдали бывшим заключенным: освободили 29 человек.
«Комната моя “шикарно” обставлена, – писал Королев Марии Николаевне, – именно: кровать со всем необходимым. Стол кухонный, покрытый простыней, 2 табурета, тумбочка и письменный стол, привезенный мною с работы. На окне моя посуда: 3 банки стеклянных и 2 бутылки, кружка и одна чайная ложка. Вот и все мое имущество и хозяйство. Чувствую Ваши насмешливые улыбки, да и мне самому смешно. Но я не горюю… Это ведь не главное в жизни, и вообще все это пустяки».
Наташа Королева. 2 августа 1938 года
Глушко дали двухкомнатную квартиру для семьи. Он устроил новоселье, пригласил Королева, Севрука, Стечкина, играл для них на скрипке, его жена Тамара приготовила, что могла. Она приезжала с дочкой к мужу на свидания еще до его освобождения и упорно добивалась своего перевода в Казань, сначала поселилась в области, недалеко от города, позже, в 1944 году, устроилась в управлении торфопредприятиями.
Ни Ксения Максимилиановна, ни Мария Николаевна в Казань к Королеву не приезжали. Он и сам этого не хотел. Понимал: они боятся ставить под угрозу жизнь Наталки.