Устинов посмотрел на него пристально. Уменьшить бы разброс в цели… 4–5 километров все-таки многовато, Яковлев прав. Но ракеты нужны. А если… Если скооперироваться с ядерщиками? И хорошо бы еще решительнее увеличить дальность.
– Положительное решение то, что у ракеты имеется своя система автоматического аварийного отключения двигателя. И телеметрия не подводит.
– Что ж, можно признать: Р-2[58] уже не копия. – Устинов был отчетом удовлетворен. – Изделия все дальше отходят от немецкого образца. В общем, хлеб едите не зря, поработали неплохо. Еще снизьте аварийность до 80–90 %. Жмите до звона!
Сергей Осипович Охапкин. 1970-е годы
– И я вот что думаю, – говорил он Королеву уже на полигоне, убедившись, что «изделия» выполняют полетные задания, – необходима ракета сверхдальняя, чтобы смогла она достать идеологов холодной войны, и в случае перехода «холодной» в «горячую», а это не исключено, «подарить» им наш боевой ответ. Как там с Р-3?
– У меня есть некоторые соображения, пока они в доработке.
Постановление Совета Министров СССР обязывало отдел № 3 НИИ-88 начинать работу по созданию ракеты Р-3 с дальностью действия 3000 километров. За двигатель отвечали две организации – ОКБ В.П. Глушко и НИИ-1 МАП, где работы возглавлял А.И. Полярный. Королеву как Главному конструктору предстоял выбор из двух предложенных вариантов. Устинову он не сказал главного: проект Р-3 почти завершен, но он задумал от него отказаться. Посоветовался с Неделиным, Митрофан Иванович колебался. Есть сомнения у Мишина и других конструкторов, стоит ли идти на такой риск, ведь на Р-3 уже затрачены большие средства. Засомневался и Глушко, которому Мишин намекнул об отказе, а Глушко – это готовый двигатель. Поэтому Королев пока в одиночестве и о своем решении – сообщить на совещании о том, что, заморозив готовый проект, готов начать разработку межконтинентальной ракеты, – молчит.
– Надеюсь, Дмитрий Федорович, мои соображения вы поддержите.
– Телегу впереди лошади не ставят, – недовольно сказал Устинов. – Будут высказаны предложения, тогда и примем решение, поддержать или наложить вето.
Но сам факт того, что министр сам завел разговор о межконтинентальной ракете, внушал Королеву уверенность: если Устинов его поддержит, убедить получится и других!
Константин Давыдович Бушуев. 1960-е годы
Вторые двенадцать пусков ракеты Р-2 прошли хуже первых: нарушения работы наблюдались даже в головных частях ракеты. Пришлось опять дорабатывать. Последний этап испытаний ракет Р-2 показал хороший результат: из двенадцати запущенных только одна не выполнили намеченное полетное задание. Р-2 была принята на вооружение.
…А ведь Королев был прав, думал по дороге с полигона Устинов, – приятное покачивание вагона настраивало маршала на примирительные размышления, – упорно со мной спорил, настаивал, чтобы испытания не перепоручали военным. И верно: недостатки виднее всего на полигоне, и кто их должен видеть в первую очередь? Конструкторы. Военные бы забраковали ракету и дело с концом. Если бы не его упорство и упрямство, загубили бы ракетостроение страны в самом начале, на корню. Опытным путем идет, другого пути пока нет.
Мелькали в окне перелески, бежали куда-то поселковые дороги, проскочил одинокий серый домишко путевого обходчика… Устинов включил вагонное радио: передавали оперные арии, это Дмитрий Федорович любил, и, задернув шторкой окно, тихонько подпел тенору: «Что день грядущий мне готовит?..»
Устинов приезжал в Кап. Яр. не раз. «Едем раскачать полигон», – говорил верному сопровождающему Рябикову.
– Эх, степь да степь кругом, одни клубки перекати-поля, ни березки, ни сосенки… А пыль какая! Построили бетонное шоссе, так из-за пыли порой и его не видно.
Анатолий Аркадьевич Благонравов. 1950-е годы
– Место, прямо скажем, невеселое, Дмитрий Федорович, – соглашался Рябиков. – Однако народ здесь живет героический: каждый третий мужчина погиб на фронте. А женщины и подростки оказали неоценимую помощь Сталинграду: насыпали земляной вал под железнодорожное полотно длиной более двадцати километров, круглосуточно трудились в дождь и мороз, и с декабря 1941-го, благодаря им, пошли эшелоны с военной техникой и продовольствием для защитников Сталинграда.
– Полигон должен сельчанам помогать. Поговорю с Вознюком, он человек широкой души, откликнется… А Капустин, как понимаю, не от капусты, а от фамилии какого-то первопоселенца?
– Вы, как всегда, в точку! Я с местными фактами заранее ознакомился. Село образовалось еще в начале XVIII века: решили освоить левобережье Волги и поселили здесь сто семей, часть их пришлая, из Одессы, стали они на Волге чумаками, то бишь возчиками соли, а заправляли всем казаки, вот один из них, казак Капустин, и вошел в историю. Наверное, был активнее других. Одним словом – командир.
– Королев тоже войдет в историю, – сказал Устинов без улыбки. – Как пить дать – войдет. Управляет всеми, точно магнит железной стружкой.
– Да, его наступательный дух людей заражает. Я еще в Германии сразу обратил на него внимание. Он выделялся и подходил ко всему как хозяин, а не как случайный исполнитель. Буквально все его интересовало. Было видно – он поставил перед собой задачу создать советскую ракету. Масштабно человек мыслит! Хотя и с трудным характером.
– Норовистый мужик!
Для приезжавшего столичного начальства во втором спецпоезде были выделены максимально комфортные «маршальские» вагоны. Стартовая команда полигона жила много скромнее: в нее входили инженеры, механики-испытатели, офицеры и солдаты военной части.
Постоянно руководили пусками Леонид Александрович Воскресенский и Евгений Васильевич Шабаров.
Иногда новая ракета внезапно отказывалась взлетать.
– Мне нужен точный отчет о причинах, – приказывал тогда Устинов.
Королев требовал разобраться, все нервничали, заново проверяли двигатель, Глушко косо смотрел на Пилюгина, отвечающего за автоматическую систему управления, Пилюгин молча буравил взглядом долгое пространство степи… А причиной неудачи мог оказаться какой-нибудь пустячок вроде неплотно входившего в розетку ракеты штекера (штепселя). Зато как радовались все на полигоне – от конструкторов до солдат, – если пуск проходил удачно! Каждый тогда чувствовал себя именинником и победителем.
Как-то Королев пожаловался Устинову, что не хватает специалистов – инженеров-ракетчиков.
– Они с неба не свалятся! Нужно учить!
Дмитрий Федорович с минуту думал и тут же принял решение – откроем факультет или быстрые курсы.
– Вопрос – где?
– Предлагаю в Бауманке! – сказал Королев. – Там уже есть знающие профессора.
– А как с Р-3 с дальностью в три тысячи?
– Проект на подходе. После возвращения с полигона будет назначена дата обсуждения.
В Кап. Яре Королев самый главный «пусковик», ему подчиняются все: от солдата до Вознюка. Подчиняются и другие главные. А в институте он по-прежнему лишь начальник отдела № 3, любую дату совещаний и заседаний обязан сверять с руководством.
Устинов о разговоре на полигоне не забыл: в МВТУ вскоре открылись Высшие инженерные курсы. Кафедру возглавил профессор Победоносцев. Королев когда-то сам был «ускоренным» студентом, и курсы тоже готовили ракетчиков по ускоренной программе. Сергей Павлович читал лекции по теме проектирования баллистических ракет дальнего действия. Преподавали на курсах Бармин и набирающий силу молодой конструктор Челомей. Иногда приходил на лекции и садился в первом ряду Устинов.
Думал ли в те годы Сергей Павлович о космосе? На этот вопрос много позже он ответил сам в беседе с П. Асташенковым: «Я пришел в ракетную технику с надеждой на полет в космос, на запуск спутника. Но долго не было реальных возможностей для этого, о первой космической скорости можно было лишь мечтать. С созданием мощных баллистических ракет заветная цель становилась все ближе».
Василий Сергеевич Будник, один из заместителей Главного, рассказывал (беседа есть в Сети, в открытом доступе): «Еще когда все мы, включая Королева, работали над боевыми машинами, он как-то, взяв меня за руку, сказал: “Пойдем, я тебе кое-что покажу”. Повел в опытный цех и, демонстрируя макет внутренней начинки космического корабля, с увлечением объяснял, для чего здесь имеется, где расположена та или иная бытовая деталь для космонавта. При этом он подробно рассказывал об этих бытовых деталях, как будто это все уже было в действительности. А ведь тогда никакого полета людей в космос еще не было».
В 1951 году отдел № 3 стал полноценным конструкторским бюро – ОКБ-1. К этому времени сложилась его структура и управленческая система Королева. Созданный им Совет главных конструкторов приобрел приоритетное право принимать решения, обязательные для других КБ, институтов и производственников. Иногда приходится читать, что королевский Совет главных – кем-то придуманное название, а проводились обычные технические совещания. Однако определяли такие совещания как Совет все – от Королева до Устинова, а значит, название отражало суть.
Ядро Совета оставалось неизменным:
– Валентин Петрович Глушко – главный двигателист, считавший двигатель сердцем ракеты. Б.Е. Черток писал, что Глушко «выделялся гордостью и аристократизмом хорошо воспитанного человека. Он не любил переходить на “ты”. Никаких намеков на панибратство не терпел»; «документы, которые приносились ему на подпись, перепечатывались по многу раз только потому, что исполнитель не мог совместить ясность изложения с синтаксисом русского языка или не соблюдал скрупулезной точности в наименовании адресата»[59] – черта почерпнутая Валентином Петровичем в юности у своего старшего друга Лангемака;
– Николай Алексеевич Пилюгин – главный по системам автоматического управления. Мозг ракеты, называл его Королев. На испытаниях они с Пилюгиным понимали друг друга без слов. Пилюгин отличался тем, что способен был на любом заседани