и, даже в кабинете Устинова, идти напролом и говорить то, что думает, не сильно стесняясь в выражениях. Именно за прямоту Устинов его ценил, однако по той же причине не столь часто на совещания звал, хотя и относился к Пилюгину более дружески, чем к другим членам Совета главных.
Глушко считал Пилюгина вторым после себя, иногда с непроницаемым лицом изрекал: «Ракета – это двигатель и автоматика», – и все понимали, даже все чаще присутствующий на Совете главных Мстислав Всеволодович Келдыш, что Валентин Петрович снова бросил камешек в огород Королева.
Сын нижнего чина полка уланов Николай Пилюгин начал свою трудовую деятельность писарем в верховой конюшне. Можно было бы, ради чуть курьезного подтверждения юнговской теории синхроничности, вспомнить конных казаков Фурса, коновязь на Беговой, Конюшковскую улицу, конный завод в Подлипках, крах его владельца на скачках ипподрома… Впрочем, любая состоявшаяся судьба, если в нее вглядеться пристально, приоткроет свои узоры совпадений, тонкую вязь предопределенности.
Увлекшись авиацией, Николай Пилюгин пришел в ЦАГИ, стал слесарем, позже по рекомендации заметившего его способности Туполева поступил в Бауманку. «Туполевская параллель» в их судьбах была для Сергея Павловича важна;
– Виктор Иванович Кузнецов – главный гироскопист. Это ему будет обязана своим созданием советская гироскопическая техника для ракетно-космического оборудования. Без гироскопа (сейчас гироскопы лазерные) ракета не способна удерживать заданное направление. Человек чисто научного склада, Кузнецов подавал голос на совещаниях Совета главных, только если вопрос касался его темы;
– Михаил Сергеевич Рязанский – главный «радист». Разрабатывал вместе со своим коллективом радиосистемы для баллистических ракет, а впоследствии для ракет-носителей, спутников и межпланетных станций. Работавший у Рязанского А. Селиванов писал: «Если попытаться одним словом охарактеризовать совместную многолетнюю работу с Главным конструктором, то ее можно назвать комфортной. Это слово непривычно употреблять в подобном контексте, тем не менее, оно очень точно передает то чувство, которое возникает при воспоминании о прошедшем, совсем не легком и не простом времени. Дистанция между молодым инженером и Большим Главным конструктором, конечно, была всегда, но Михаил Сергеевич умел ее сглаживать и делать незаметной»[60];
– Владимир Павлович Бармин – главный конструктор ракетно-космических и боевых наземных стартовых комплексов.
Начинал он свою карьеру как создатель холодильников. В 30-е годы под его руководством был разработан углекислотный компрессор УГ-160 для холодильной установки Мавзолея Ленина. Иногда в самом близком кругу он мог сказать: «Вот так и поддерживаем бессмертие революционного вождя».
В 1940-м Бармин – главный конструктор завода «Компрессор», который вскоре передали военной отрасли и перепрофилировали на серийное производство легендарной «Катюши». Для этого на заводе образовали специально конструкторское бюро во главе с Андреем Григорьевичем Костиковым. Голованов, называя Костикова лжеотцом «Катюши», не заметил в своем же тексте противоречия: Бармин рассказал ему, что Костиков вскоре с должности главного конструктора завода был смещен: сам Владимир Павлович, в то время его заместитель, и пожаловался министерскому руководству на то, что Костиков не разбирается в заводском производстве. Тем не менее фактически Бармин и подтвердил роль Костикова в создании «Катюши». Костиков был приглашен на завод именно как руководитель этого оборонного проекта. Пусть он не принимал участия в самом процессе разработок, а был только их инициатором (это факт доказанный), как главный инженер института он, конечно, не мог не контролировать и процесс работы, и полигонные институтские испытания. А то, что, не будучи специалистом в заводском производстве, он был отправлен на завод, вина не его, а вышестоящего руководства.
– Разрешил конфликт маршал Малиновский, он в проблему вник и сказал Костикову: «Ваше дело институт, а производственники путь сами разбираются». Так я стал во главе СКБ.
Совет главных – костяк, и по мере возникновения проблем Сергей Павлович наращивал на него интеллектуальную ткань, раздвигая границы обсуждений за счет включения в Совет нужных специалистов. Со знаменитой фотографии шести главных конструкторов иногда исчезает сидевший слева Алексей Федорович Богомолов – ученый-радиотехник, нередкий гость на Совете.
Все Главные принадлежали к разным министерствам, что Королевым не рассматривалось как недостаток централизации, а, наоборот, великолепно использовалось – облегчало присоединение необходимых ему научно-исследовательских институтов, конструкторских бюро и производственников-исполнителей, максимально расширяя сферу его руководства и кооперативного сотрудничества. Создание ракет для вооружения было провозглашено приоритетным оборонным направлением. Впрямую отказать Королеву не мог ни завод, ни научный институт. На него теперь работало время.
Пуски первых ракет в ГИРДе воспринимались большинством как бесплодная фантастика, немногие способны были разглядеть их перспективы. Сейчас Королев выполнял заказ правительства, стал фигурой государственной, что идеально совпало с огромным до этого не израсходованным запасом его личности. Потенциальная интеллектуально-организаторская сила преобразовалась в мощную энергию руководителя. В ускоренные сроки им создавалась ракетная империя, на первый взгляд отражавшая структуру всей страны, – но это было засекреченное зазеркалье.
Все разветвляющаяся сеть, идущая от центра – научно-технического острова ОКБ-1, – имела свою этическую специфику, отличную от «ковровой дипломатии» партийного руководства. «Между участниками кооперации, – свидетельствовал Черток, – царили честные деловые отношения, основанные прежде всего на порядочности. Чтобы согласовать сложный вопрос, достаточно было простого визита и даже телефонного звонка. И если человек дал слово, ему и в голову не приходило отрекаться от него. Когда возникали трудности, то не скрывали их, а искали способы преодолеть их сообща».
Королеву приходилось – ради этих «честных деловых отношений» внутри ОКБ-1 и со смежниками и ради сохранения творческого духа своего коллектива – маневрировать в правительственных коридорах и кабинетах.
Власть Королева все крепла.
– Чем он берет? – спрашивал сам себя Глушко, несколько уязвленный своим «вторым местом» в Совете. – Авторитет Королева становится буквально гипнотическим. Почему его коллектив реагирует, точно единый организм? Признаю: он очень внимателен к людям, никогда не бывает ни с кем формален. Но как ему удается «подключать» каждого к своей программе?
«Авторитет Королева, – утверждал Ветров, – формировался под влиянием его настойчивости в достижении цели и благодаря убедительности результатов, которых он добивался. Ведь только за два первых года его деятельности в ОКБ были созданы и прошли летные испытания ракеты P1, Р2, В1А и подготовлен эскизный проект ракеты РЗ, определивший направление дальнейших работ ОКБ»[61]. Известный конструктор Исаев, когда-то вместе с Березняком создавший первый ракетный самолет БИ-1, дал свой ключ к разгадке влияния Сергея Павловича: «Королев… был не только, как теперь пишут, “основателем практической космонавтики”, но и великим артистом. Повернись судьба по-другому, он мог бы стать и военачальником, и директором крупного завода, может быть, и министром. Одним словом, это прирожденный вождь коллектива, которому надо непрерывно преодолевать трудности. Если бы он был полководцем, он бы двигал армию на лобовые штурмы как можно быстрее, не считаясь с потерями, оставляя в тылу гарнизоны недобитого противника – только бы первым захватить или освободить города. И без передышки снова вперед»[62].
Кроме того, многие работавшие в ОКБ-1 отмечали поразительное инженерное чутье Королева при выборе точного решения из многих предложенных, а его методы сталкивания на Совете технических вариантов для выхода на единственно верный казались некоторым, например К.П. Феоктистову, «шаманством»[63]. Это «шаманство» во многом было результатом пристального внимания Королева к любому, самому малому звену общего Дела. Но скрывалось в нем и некое сверхчувствие, выходившее за пределы рациональных объяснений, угадываемое в Королеве Келдышем, Раушенбахом и даже Глушко, тоже обладающим чем-то подобным, близким интуиции, однако более глубоко и далеко проникающим и еще менее уловимым. Наблюдательный, чуткий Черток замечал, что было нечто «одновременно спасительное и пугающее» в том, как фактически мгновенно Королев мог определить суть человека и его творческий потенциал.
Любой пустяк может привести к аварии и трагедии на пуске, а кроме этого, к трате огромных государственных средств. Мы вместе отвечаем перед народом. А Главный конструктор ответственен за все и за всех, – Королев нередко говорил о себе как о Главном в третьем лице, создавая «отдельный» лично от себя образ и насыщая его информацией, должной работать – при соединении его с живым образом – на авторитет.
Иногда опасным «пустяком» при пуске оказывался кислородный клапан на ракете. Он замерзал и не закрывался при подаче команды «Стоп». А морозы в Кап. Яре были жесткие. Вспоминают, что приходилось звать на помощь Ю.А. Корнеева: на первых пусках он приспособил винт с накидной гайкой, и этот винт спасал от перелива кислорода.
Стала полигонной поговоркой фраза Воскресенского:
– Юра, винт взял?
Без «кустарных методов» никак обойтись при первых пусках не удавалось, и Королев иногда мельком, с неприятным чувством, вспоминал обвинение технического акта 1938 года в «кустарщине». Ничего, думал он, отгоняя тяжелые мысли, возвращающие в прошлое, начало разработок ракетной техники затянулось не по моей вине. Теперь все в наших силах! Совершенство науки и техники – впереди.