– Митрофан Иванович, – сказал Королев строго, – даже для маршалов есть запрет находиться ближе положенного расстояния. Не рискуйте своей жизнью. – Сказал, и в сознании внезапно возник тревожный образ – сверкнувшая в пепле маршальская звезда. – Работа людей здесь связана не только с физическими и психологическими нагрузками, но и с опасностью для жизни.
– Прекрасно все понимаю, Сергей Павлович. Но мой долг видеть во всех деталях то, что мы должны поставить на вооружение.
Игорь Васильевич Курчатов. 1950-е годы
– И я понимаю вас.
Представителем Министерства обороны, ответственным за ядерный заряд и его подготовку к старту был генерал-лейтенант А.А. Осин. Офицер Иван Кокорев, один из тех, кому страна была обязана своим ракетно-ядерным щитом, вспоминал: «В морозных условиях номера расчётов моего электроогневого отделения при контровке штепсельных разъёмов в приборном отсеке ракеты работали голыми руками, соприкасаясь с металлическими приборами, плоскогубцами и контровочной проволокой, подмораживая подушечки пальцев рук, так как перчатки, цепляясь за концы контровочной проволоки, удлиняли время выполнения операции.
Перед подъёмом ракеты на пусковой стол на пристыкованную головную часть был одет утеплительный чехол (термочехол), который должен быть снят незадолго до старта ракеты. Но когда стали сдёргивать чехол, то он не спустился, и пришлось объявлять задержку на пуск, подгонять автовышку и таким образом снимать чехол».
Комиссии доложили о готовности к пуску.
– Пуск разрешаю, – произнес председатель комиссии генерал Мрыкин.
– А что предусмотрено в случае отклонения от заданной траектории? – спросил Зернов. – Прошу срочно доложить.
– У ракеты существует система аварийного подрыва – АПР, – отчитался Королев. – Отвечает за АПР один из наших лучших специалистов Рефат Аппазов. В случае непредвиденной ситуации он назовет пароль и ракету ликвидируем до попадания в жилую зону.
Леонид Александрович Воскресенский. 1960-е годы
Но испытания прошли без срывов. Когда офицер сообщил по телефону: «Наблюдали “Байкал”!», тяжелый полог всеобщего напряжения упал с полигона: шифровка означала – ракета долетела, и взрыв произошел в запланированной точке.
Слово-пароль «Айвенго» на случай аварийного подрыва знали только трое: Королев, Воскресенский и Аппазов.
– Английский роман выбрал Сергей Павлович, – в ресторане «Арагви» вспоминал за бокалом вина Воскресенский. – И мне слово пришлось по душе. Сказал ему: «Помню, читал книжку в детстве, нравилась, подойдет». Именно я должен был нажать кнопку уничтожения ракеты!
– А название романа выдашь? – спросил Мишин.
– Разрешение раскрыть пароль от Главного не поступало, – гордо ответил Леонид Александрович.
– Да знаю я пароль, Леня, – засмеялся Мишин, – любишь ты о серьезном рассказывать, ерничая, честное слово. Сделали великое дело – превзошли в вооружении американцев, а это гарантия мирной жизни для миллионов. И Сергей стал человеком, которому абсолютно доверяет правительство. После морской ракеты и ядерной он лидер всей оборонной отрасли! Жаль, Нина у него приболела, не смог быть сегодня с нами… Но Сергей обещал после ее выздоровления устроить праздник дома.
– Мы славно подгадали для Федоровича, – весело прогудел Пилюгин, – полетела наша родная точно в дни партийного XX съезда. И как ловко полетела.
– И нашу выставку в сборочном цехе Хрущев и сопровождающие хвалили, тоже вода на нашу мельницу, – улыбнулся Мишин. – Макеты техники его восхитили.
Удостоверение № 0086 Королева С.П., начальника и Главного конструктора ОКБ-1. 1962 год
[Музей космонавтики]
– Погоди еще, Василий, – Воскресенский чуть обиделся за упрек в ерничестве, – как только дядя Митя сообразит, что мы становимся слишком сильны, превращаемся в государство в государстве, он быстренько нас уравновесит, как мы американцев, и я даже знаю – кем.
– Кем? – точно очнулся до этого о чем-то задумавшийся Борис Евсеевич Черток.
– Янгелем, конечно. Озолотит теперь его КБ, чтобы Кузьмич нас перегнал.
– Леониду верю! Он всегда предсказывает точно!
– Здесь, Борис, и предсказывать не нужно, никто, кроме Кузьмича, не справится! – усмехнулся Мишин. – А то, что хозяин нашу единичную власть над ракетой не потерпит, мне еще Сергей сказал. Вопрос: переживет ли сталинист дядя Митя новую политику? Разоблачение культа Хрущевым – удар и по нему лично. Сергея наша перспектива тревожит. Хоть они с Федоровичем и ругаются, но понимают друг друга. Даже чем-то похожи: Сергей тоже скоростной, не любит ни застолий, ни банкетов и готов ночевать в ОКБ. Ничего, кроме работы, для них обоих не существует. Может, и сегодня просто ускользнул. Так что, Борис, ты зря возвел Леонида в оракулы.
– Возвел в оракулы я его не зря. Больно гордый ты стал, Вася, когда вам двоим с Сергеем присвоили за «пятерку» и одиннадцатую Героя Соцтруда, – засмеялся Черток. – Мне вот лишь орден Ленина достался.
– Лишь да не лишний, – сказал Пилюгин. – Чего считаться, кому чего дали, кому нет.
– Нам с Костей Бушуевым тоже по Ленину вручили, – Воскресенский уже немного опьянел, – и Сереге Охапкину, несмотря на то что не любит он ездить на полигон… Отец мой, когда я первый раз полетел в Кап. Яр, меня благословил… До сих пор не могу поверить, что его уже нет. Показал бы ему награду…
– Понимал твой отец, что, делая смертоносное оружие, мы работаем для мира, – сказал Мишин. – Меня вот некому было благословить.
– Все эти награды – ничто, ракета – все! – Пилюгин поднял бокал. – За нее!
– За нее! – воскликнул Черток.
7 ноября 1957 года на военном параде в честь 40-летия Октябрьской революции мимо трибун проплывут транспортные установки с боевыми ракетами Р-5М. Зарубежные СМИ тут же отреагируют, а военные намотают себе на ус: в СССР есть мощное оружие. В США ракету Р-5М назовут Shyster – «Хитрец».
Как-то Королев в самом близком кругу своих заместителей сказал:
– Мы впереди американов в проектировании и полигонных испытаниях Р-5М. Начали ковать ракетно-ядерный щит страны. И с Р-7 их приоритета не допустим! У них подобной ракеты пока в проекте нет, а наша вот-вот полетит, и полетит хорошо.
Помолчал, постучал по деревянному столу, «чтоб не сглазить».
– Обгонять нас категорически не позволим!
Были в расчетах проектировщиков и важные частности, требующие особого внимания, к примеру, непригодность для Р-7 графитовых движков-рулей.
– Валентин, сделаешь для управления особые маленькие движки? – на Совете главных спросил Королев.
Глушко скептически усмехнулся:
– Глупая идея.
– Без таких рулей управления не обойтись, – проворчал Пилюгин.
– Я заниматься твоей, Сергей Павлович, мелочевкой не стану.
Кузнецов и Рязанский молча переглянулись.
– Значит, Валентин Петрович, отказываешься?! – начал воспламеняться Королев.
– И никто из моих не станет.
– Намеренно тормозишь все, что предлагаю лично я! Так?! Признайся, что именно так! Ты никак не хочешь понять, что ракета не моя, ракета – наша!
– Только аварии чаще всего по вине твоего ОКБ! – подчеркнуто ровным тоном заметил Глушко.
– По вине моего ОКБ?! – Королев разъярился и, уже не выбирая вежливых выражений, покраснев до корней волос, негодовал.
– Бывает, и по моей, – чтобы разрядить обстановку, вбуравил в крик Королева реплику Пилюгин.
– А его двигатели, выходит, безгрешны, как девственницы?!
Глушко молчал.
Маршал Советского Союза, Герой Советского Союза, дважды Герой Социалистического Труда, министр обороны СССР Дмитрий Федорович Устинов. 1 июля 1984 года
[РИА Новости]
– И на челе его высоком не отразилось ничего, – прошептал Кузнецов Рязанскому.
Голованов выдвинул предположение, что «начало многолетнему и, увы, бесплодному спору Сергея Павловича Королева и Валентина Петровича Глушко, когда личная неприязнь перешла на дело, и дело от этого год от года все больше и больше страдало» следует искать в Тюратаме при первых аварийных пусках Р-7. Скорее, будущий тюратамский конфликт лишь откроет карты: язва зрела давно.
Королев спотыкался о разногласия с Глушко еще в РНИИ-НИИ-3, холодновато-красивое лицо Валентина так контрастировало с воспоминаниями о теплой Одессе, о старом верном друге Вале Божко. Личные эмоции служили только фоном, главным было то, что Клейменов и Лангемак поддерживали Глушко и задвигали Королева с его гирдовцами и кислородной тематикой, поэтому, жалуясь на некомпетентное, по его мнению, руководство Клейменова Тухачевскому, Сергей Павлович тогда не преминул написать и о «плохих» двигателях Глушко. Иногда он опять думал, что Валентин Петрович мог впоследствии об этом узнать. К тому же Королев все годы поддерживал отношения со всеми, кроме Костикова и Душкина, кто в РНИИ-НИИ-3 выступал против Глушко, это было крайне неприятно Валентину Петровичу.
Судя по всему, Глушко принадлежал к тому типу людей, чьи сильные чувства таятся в глубине, а душевные раны не заживают годами. Такие люди, скрывая в недрах души желание отмщения, кажутся спокойными, даже хладнокровными – и, когда их страстные эмоции вырываются огненной вулканической лавой, окружающие бывают крайне удивлены.
Сергей Павлович, наоборот, казался человеком открытых спонтанных эмоций, однако наиболее внимательные видели, что он даже свои эмоции нередко использует как рычаг управления. А управлять было кем: его назначили заместителем директора НИИ-88 по опытно-конструкторской и научно-исследовательской работе.
– Я все больше восхищаюсь Королевым, – как-то признался Крюков своему начальнику Бушуеву, которого очень ценил и уважал. – Серей Павлович – сильная личность! Глеб Максимов считает, что СП в очень большой мере обладает необъяснимым до конца свойством немногих людей, которое характеризуют словом «лидер».
– По-моему, это свойство заметили уже все, – улыбнулся Константин Давыдович. – А степень необъяснимости все возрастает.