[73], прекрасно знал «бюрократическую субординацию и капризы Королева, но не предупредил Буцкого и не нашел в себе мужества сказать, что списки составлял он, а не Буцкий». «Мне стало ясно, – добавляет генерал, – в какой зависимости от С.П. Королева находится и маршал Неделин».
Двигатель РД-107. Макет М 1:1. 1959–1972 годы
[Музей космонавтики]
Кого боялся Мрыкин – самого Королева, об особом положении которого знали уже все, или Неделина и Устинова – не столь важно. Сам факт примечателен: несколько лет назад Александр Григорьевич Мрыкин диктовал свои требования как главный заказчик от армии, а Королев перед ним отчитывался, ныне Мрыкин боится признаться, что вписал фамилию Главного конструктора не в тот список.
То, что Нестренко воспринял как «капризы», было у Королева скорее чувством собственного достоинства и еще в большей степени производственной необходимостью: Сергею Павловичу, отправленному не тем рейсом, пришлось ждать в Москве своих сотрудников – работа простаивала, что он всегда считал преступным. А чувство собственного достоинства проявлялось у него всегда. Биографы приводят такой факт: в Сталинграде (Волгограде), куда Королев и Пилюгин приехали «на свидание с женами», их сначала поселили в обшарпанном общежитского типа здании. Королев был оскорблен таким отношением – даже не к ним – к их женам, будь они с Пилюгиным одни, возможно, внимания на убогость обстановки он бы не обратил, расценив условия как «походные». Рассвирепев, он тут же набрал номер директора завода «Баррикады», специализирующегося на вооружении, Романа Анисимовича Туркова, и высказал свое возмущение. Турков приехал сам, очень спокойно выслушал Королева и переселил две пары в гостиницу люкс. Этот сильный спокойный человек понравился Королеву, позднее он перетянул Туркова в Подлипки, Роман Анисимович стал его заместителем по производству, а двумя годами позже директором завода № 88 и очень помогал Главному еще и на поле бытовых проблем: занимался жильем для сотрудников, детскими садами, яслями, школами, коммунальщиками, транспортом, городским снабжением…
Королев старался окружать себя людьми, проверенными им лично. Турков такую проверку выдержал еще в Сталинграде: с ним можно было работать. В Шубникове Сергей Павлович увидел тоже достойного партнера и сменил тактику: стал хвалить сделанное (а построено к его первому приезду было много чего) и уже после добрых слов завел снова разговор на тему полигонного быта «своих людей».
В сентябре начали рыть котлован под первый старт. «На котловане работали круглосуточно сотни самосвалов в три смены, десятки экскаваторов, бульдозеров и скреперов, – вспоминал генерал Нестеренко. – Сложность работы заключалась еще в том, что на глубине 10–15 м находился чрезвычайно плотный глинистый грунт, состоящий из серой и красной глины, плотной и вязкой, как свинец». А под глиной, которую извлекали с помощью взрывов, оказалась вода, и офицер-прораб Сергей Алексеенко предложил остановиться. Его тут же представили Главному конструктору, незадолго до этого прилетевшему на полигон: фамилию Королева не разглашали, ее знало только руководство. Полковник в отставке Алексеенко рассказывал, что подошедшему коренастому большеголовому человеку не в военной форме, а в шляпе и городском пальто он предложил начать устройство фундаментной плиты на достигнутой глубине.
«Сергей Павлович буквально стал трясти перед моим носом кулаком:
– Нет, ты мне выкопаешь котлован строго по проекту или будешь мыть золото очень далеко отсюда!»
Алексеенко, в отличие от Мрыкина, субординации еще не знал, поэтому ответил довольно резко: мол, чего огород городить, какая разница – метром меньше, метром больше. И тогда Королев, уже «спустивший пары», вынужденно объяснил:
«– Ракетная струя должна иметь длину свободного пробега не меньше половины высоты стартующей ракеты. В противном случае ракета не сойдет со старта или, сойдя, упадет рядом. Поэтому прошу: сделай все по проекту!»[74]
И сметливый прораб понял, так вот какой «стадион» они строят! Пришлось требования Главного выполнить.
В ускоренные сроки были проложены железные дороги и все бетонные подъездные пути, сети линий электропередачи и распределительных трансформаторных подстанций, построены кислородный завод, монтажный корпус (МИК) со всеми подсобными помещениями и многое другое.
«В связи с тем что сроки строительства были ограничены, пришлось развертывать одновременно строительство на всех площадках, – вспоминал генерал Нестеренко, – С раннего утра и до позднего вечера в полосе дорог на расстоянии 30 км от 10-й до 2-й площадки стояло сплошное облако пыли. Плотность пыли доходила до того, что машины двигались днем с зажженными фарами. Особенно большая пыль во взвешенном состоянии поднималась при тихой погоде, она сутками стояла сплошной пеленой. Не лучше было, когда поднимался ветер Беш-Кунак.
Надо иметь в виду, что каждый камень, кирпич, доска, гвоздь были доставлены издалека по железной дороге до станции разгрузки, а затем автотранспортом на площадки по бездорожью. Для обеспечения водой гарнизонов и всего строительства, в том числе и работы бетонного завода, работало круглосуточно несколько десятков водовозов».
«Байконур мне открылся в первый приезд таким, – рассказывал Олег Генрихович Ивановский, – по сторонам квадратной площадки шесть деревянных одноэтажных зданий барачного типа, посередине дощатый помост-площадка. На столбе – репродуктор. Кругом ни кустика, ни деревца, испытательного корпуса. А уж о стартовом устройстве и говорить не приходилось. Перед ним только можно было молча снять шапку. Это было нечто фантастическое, грандиозное, доселе невиданное»[75].
Заботившийся об условиях жизни своих сотрудников и других главных конструкторов, сам Королев был очень неприхотлив, даже аскетичен в быту. Нина Ивановна Королева вспоминала: «Сергей Павлович был человеком редкой доброты, очень скромным в повседневной жизни. Довольствовался исключительно необходимым, ничего лишнего не хотел для себя». Свой трехкомнатный полигонный дом в 35 квадратных метров: крашеный пол, потолок, обшитый картоном, бумажные обои, маленькая кухонька, – обычно он делил с Мишиным. Обстановка в комнатах была самая простая, а под крышей обосновалась семейство диких голубей. Сергей Павлович не разрешал голубей прогонять, любил наблюдать за взрослеющими птенцами, подкармливал их крупой и крошил им хлеб.
К 1957 году на полигоне появилась летняя танцплощадка, крытый театр на 600 мест, из привезенных книг составили очень неплохую библиотеку – Сергей Павлович туда захаживал, и на полке его тюратамского дома стояли Пушкин, Лесков, Салтыков-Щедрин, Аксаков, Станюкович, Ефремов и, конечно, скорее как идеологический антураж, «История КПСС» и труды Ленина… Стали устраивать вечера отдыха, проводить спартакиады, на сцене театра пели и танцевали, декламировали стихи.
Многие байконурцы писали стихи сами. В степях у реки Сырдарья в IX веке родился тюркский акын, поэт-песенник и композитор, создавший музыкальный инструмент кобыз, Коркыт-ата, так что бессмертный поэтический дух над Тюратамом витал с древности.
Как-то Королеву рассказали, что во время рытья котлована строители нашли остатки древнего селища: артефакты отправили в Москву, и археологи определили, что в степи Казахстана люди жили несколько тысяч лет назад.
– Мы строим на берегу Вселенной, на границе жизни. До нас здесь была жизнь, значит, это место станет для нас счастливым, – сказал Королев.
Не все поняли логику Главного. Сам не чуждый тонких порывов Валентин Петрович Глушко, узнав, что Сергей Павлович попросил частичку найденного пепелища древнего костра и положил крошечный артефакт в спичечную коробку как талисман, подумал: никто не способен проникнуть в глубины его души…
А ветер Беш-кунак все не стихал…
Как сложный человек, Глушко относился к Королеву сложно. В Казани не только Валентина Петровича, но и многих других поражали упорство и смелость Королева при испытаниях ракетных ускорителей для самолетов. На вечере, посвященном пятидесятилетию Главного, Валентин Петрович в своей юбилейной речи это подчеркнул:
– Особо я хотел бы отметить личное мужество Сергея Павловича, в котором я имел возможность неоднократно убеждаться во время летной отработки двигателей РД-1 и РД-1ХЗ. Несколько раз двигатель при запуске взрывался и хвостовое оперение самолета было настолько повреждено, что приходилось только удивляться искусству летчика, сумевшего посадить самолет на аэродром. Поведение Сергея Павловича, принимавшего участие в полетах, после каждой такой аварии вызывало чувство глубокого уважения к нему, так как мы видели со стороны Сергея Павловича лишь желание подбодрить нас, двигателистов.
Удивляла Валентина Петровича способность Королева притягивать к себе людей: все, кого он решал обратить в свою ракетную веру, начинали вращаться вокруг него, как электроны вокруг ядра, причем степень близости орбиты очередного электрона моментально устанавливал сам Сергей Павлович. Что это, задавал себе вопрос Глушко, такая уникальная проницательность? Порой возникает впечатление, что он буквально считывает чужие мысли, ты только подумал, он уже произнес!
– Я уверен, Сергей вполне сознательно шаг за шагом наращивает свой авторитет, – говорил он своей третье жене. Сегодня Глушко отдыхал после возвращения с полигона и настроен был к Королеву, да и ко всему миру, дружелюбно. – Выстраивает нужные связи, используя информацию внедренных «своих людей», на это указывают многие его ходы на опережение… И не упускает из поля зрения ни один этаж возводимой пирамиды власти. Но большинство работающих и у него, и у меня увлечены самими идеями. Власть – всего лишь необходимый инструмент организации… К тому же Королев одержим работой, это люди видят и стремятся от него не отстать. Его организаторский дар проявился еще в Казани, я это первый увидел. Теперь все чаще сравнивают его знаешь с кем? С полководцем!