Нина Ивановна – мужу:
«26 мая 1957 года
Мне очень приятно, когда в кругу своих друзей за чашкой чая ты вспоминаешь меня, – я чувствую это даже на расстоянии».
В парке г. Калуга. Рязанский М.С., Тихонравов М.К., Королев С.П., Королева Н.И., Трунов К.И. После закладки памятника К.Э. Циолковскому. 15 сентября 1957 года
[Музей космонавтики]
На второй старт Р-7 надеются все.
«Жизнь наша и дела идут, как принято говорить, – пишет Нине Ивановне Сергей Павлович за несколько дней до пуска, – очень быстрым ходом. Все дело, конечно, в том, что происходящие и произошедшие “события” по мере нашего познания их в процессе изучения полученных данных несут нам все новые и новые неожиданности и “открытия”.
Безграничная книга Познания и Жизни (громко сказано!) листается здесь нами впервые. Надо быстро понять, осмыслить то или иное событие, явление и затем безошибочно дать решение».
Очень огорчают Королева возникшие трения с Глушко:
«Приехал Вал. Петр. и к всеобщему (и моему!) изумлению через час после приезда в самой грубой и бессмысленной форме изругал всю нашу работу здесь. Это произвело на всех нас очень плохое впечатление. (…) Ник. Алек. требовал, чтобы мы разобрали его поведение, но разве это поможет? Ведь если человек так заносится, что считает себя “самым умным во всех без исключения вопросах”, то помочь здесь могут только факты, которые опровергнут эти все высказывания. Кроме того (и это, пожалуй, самое важное), моя лично задача состоит в том, чтобы сплотить, а не разобщить нашу группу конструкторов, которая столько создала за эти годы. Ведь вместе – мы сила в нашей области техники.
Королева Нина Ивановна. Май 1944 года
[Музей космонавтики]
Все, конечно, объясняется тем периодом неудач, через который мы сейчас проходим. Мне думается, что до берега уж не так далеко, и мы, конечно, доплывем, если только будем дружно, вместе выгребать против волн и штормов…»
Нину Ивановну он успокаивает и подбадривает, как самого себя:
«Ты должна понять, что мы должны добиться здесь, именно здесь и сейчас нужного нам решения. Дело слишком большое, очень важное и срочное».
И в конце письма приоткрывает скрытую от всех романтическую часть своей души:
«Мечты, мечты… Но, впрочем, ведь человек без мечтаний все равно что птица без крыльев, правда? (…) А сейчас близка к осуществлению, пожалуй, самая заповедная мечта человечества. Во все эпохи люди вглядывались в темную синеву небес и мечтали…»
Второй пуск назначили на 11 июня.
Глушко бродил по дорожкам полигона и не мог избавиться от навязчивого ощущения, что и эта попытка будет неудачной. Ему было жаль двигателей, попусту, без всякой пользы, сгорающих в небе. Сколько труда затрачено! В отчаянье накинулся, прилетев в Тюратам, на Королева с обвинениями в плохой подготовке ракеты. Ну, и остальным перепало. Вспоминать сейчас свою невыдержанность Валентину Петровичу было неприятно: одной из лучших человеческих черт он считал как раз умение хранить спокойствие в любой ситуации. А тут – сорвался.
Пушкин А.С. Сочинения / Под ред. и с комм. М.А. Цявловского и С.М. Петрова. Вступит. ст. С.М. Петрова. – М.: Гослитиздат, 1949
[Музей космонавтики]
Было жарко, сухой зной поднимался над степью. В Кап. Яре всегда летом пахло полынью, воздух горчил, а здесь пахнет какими-то другими травами и пылью.
Решили проводить второй пуск ночью, когда раскроется звездная карта неба. Королев чувствовал себя неважно, мельком пожаловался Мишину, что у него почему-то упадок сил. Ракета тоже оказалась без сил – просто не полетела. При проверках все время обнаруживались какие-то технические неполадки. Пуск, поразмыслив, отменили.
– Зато ракета цела, – негромко проговорил Главный. – Все-таки неплохой результат.
Третье испытание Р-7 оказалось, как первое, аварийным. Старт прошел хорошо: ракета сначала уверенно пошла в зенит. Отвечающий за пуски Воскресенский следил за полетом через окуляры перископа. Внезапно Р-7 развернулась…
– Пошла за бугор! – воскликнул Леонид Александрович. – Закувыркалась и развалилась!
– Преступники мы, почти сто миллионов, считай, целый поселок, выбросили на ветер, – горько сказал Пилюгину Королев.
Он так поглощен и огорчен неудачами с первой межконтинентальной, что не обращает внимания на приятную новость: в конце июня ученый совет НИИ‐88 присудил ему ученую степень доктора технических наук без защиты диссертации. Оппонентом вместе с академиком М.В. Келдышем и членкором Г.И. Петровым был и Глушко. Королев вспомнил его бледное лицо и подумал: приказали, наверное, Валентину Петровичу принять участие в спектакле. Руководитель такого ранга, каким Королев был теперь, без научной степени – нонсенс, вот сверху и дали указание срочно ситуацию исправить. Обычно становятся сначала кандидатами, затем докторами наук, а уж потом академиками: у него, как всегда, все необычно!
Сейчас самое важное – пуск «семерки»! А все лишние мысли нужно гнать!
Сергей Павлович пишет Нине Ивановне 13 июля 1957 года:
«Наши дела опять очень и очень неважные. Трудно мне определить точно дальнейший ход событий, но нам снова предстоит много и серьезно поработать и разобраться в тех новых задачах и вопросах, которые возникли заново».
Собралась Государственная комиссия. Королев сидел нахохлившись, Глушко – подчеркнуто прямо. За окном в ярко-голубом небе застыло одно-единственное облако. Оно стояло, как след паров кислорода разрушившейся ракеты, прямо напротив глаз Валентина Петровича и нестерпимо мучило взгляд – хотелось прогнать вытянутое облако с голубого небесного полотна.
– Предлагаю ракету отправить обратно в ОКБ-2 и там доработать, пусть Дмитрий Ильич Козлов как ведущий конструктор доводит изделие до ума, – предложил маршал Неделин, уставший от неудачных пусков.
Королев тут же встрепенулся и кинулся в атаку:
– Митрофан Иванович, я высоко ценю ваше мнение, но в данном случае прошу учесть мое: причину аварии мы уже установили, Козлов ни при чем, дала сбой система управления!
Пилюгин угрюмо водил карандашом: когда он нервничал, то обычно складывал маленькие коробочки из листа бумаги или что-то на нем механически чертил, постоянно повторяя одни и те же линии.
– Причина вполне устранима здесь, в МИКе, транспортировка ракеты тяжела и обойдется много дороже, с другой стороны, она просто не нужна, все системы ракеты работают нормально, неисправность выявлена, значит, и ее устраним прямо в Тюратаме. Надеюсь, главные конструкторы меня поддержат.
Пилюгин перестал чертить и проговорил глухим голосом:
– Виноват, рубите мне голову. А Сергея Павловича поддерживаю полностью. Чего таскать эту махину туда-сюда, когда во всем разобрались.
– Я вас, Митрофан Иванович, понимаю, – сказал Рябиков, – заказчик армия, и армии нужно, чтобы ракета летала, а не совершала акробатические кувырки и не разваливалась.
– Но мы уже во всем разобрались, – повторил Пилюгин. – И Козлов, на которого могут посыпаться все шишки, ни при чем.
– Разобрались после того, как мои лучшие двигатели загубили! – Голос Глушко прозвучал юношески звонко. – Первая ракета разрушилась по вине ОКБ-1, видите ли, неправильно установили клапан! Такое и в Кап. Яре происходило! Сергей Павлович, если бывал виноват в авариях, никогда в этом не признавался и все сваливал на других. Я поддерживаю предложение Митрофана Ивановича. Ракету нужно отправить обратно в Подлипки!
– Вы уверены? – спросил удивленно Рябиков, явно не ожидавший такого поворота со стороны одного из главных.
– Почему мое ОКБ и лично я должны терять время и обнулять результат огромной работы из-за халатности других?
– Валентин Петрович постоянно стремится обособиться! Для него не существует слово «наше», только «мое»! – закипел возмущением Королев. – Не секрет, что в нашу работу втянуты очень многие организации и институты практически по всей стране. Много опытов, много самых различных результатов – и ошибаться могут все! Дело, которое мы начали, совершенно новое. А у Валентина Петровича получается, все виноваты в неудачах, а он один безгрешен!
– Не все, Сергей Павлович, – ледяным тоном проговорил Глушко, – а лично вы. Причем ваш Мишин всегда пытается все аварии свалить на мои двигатели.
Рябиков глянул сначала на Глушко потом на маршала Неделина: похоже, маршалу не нравился внутренний конфликт главных.
– Предлагаю отложить решение вопроса, – сказал Рябиков, – а Совету главных сначала досконально разобраться с проблемой.
Все стали расходиться. Валентин Петрович торопливо направился к своему домику, не дожидаясь своих соседей: Рязанского и Кузнецова. Уже почти у дверей задумчиво остановился, пошел обратно и, свернув на другую дорожку, побрел по вечно бодрствующему полигону: с военных лет авралы считались нормой, вот и здесь все работали круглосуточно, на износ.
…Да, Королев прав, я индивидуалист, думал он уже не раздраженно, а вполне спокойно и трезво, но я таким родился, коллективизм мне органически чужд, как был он чужд Лангемаку, такие люди, как мы с Георгием Эриховичем, неисправимы. И куда привел коллективизм? К дружным собраниям доносивших на меня в РНИИ? Я не писал жалоб и никого не обвинял, потому что как индивидуалист отвечал лично за себя перед своей совестью. И сейчас отвечаю в первую очередь перед самим собой. Королев, конечно, совестливый человек, но я верю только в талант – в науке, технике, литературе, музыке, – а он свято верит в единый коллективный дух и стремится отвечать за все, что делает, перед всем народом. Это мне органически чуждо, хотя такой его высокий душевный настрой и вызывает уважение: есть в его личности героические черты.
И, конечно, Королев в конце концов убедит: Р-7 отправлять в Москву не станут! Убедит. У него магическая сила воздействия.