Черток вспоминал, что Бушуеву и ему Королев сказал:
– Решение, конечно, нам на пользу, там большой коллектив, есть опытные конструкторы, налаженное производство – все это позволит нам развернуть новые работы не только по твердотопливным ракетам, но и по космосу. Но Грабин не перекати-поле, а тоже главный. И мне просто неудобно ставить ему подножку. И я по этому вопросу никакой инициативы проявлять не хочу. Поэтому на переговоры с ним идите оба.
Грабин любил цветы: территория вокруг ЦНИИ-58 походила на оранжерею. Генеральский кабинет тоже был «с ванной, гостиной, фонтаном и садом» – Королеву очень не нравились такие излишества. Когда Грабин освободил кабинет, Королев приказал всю «генеральскую роскошь» убрать. Убрали и экспонаты артиллерийского музея, из-за чего впоследствии пропали ценнейшие образцы боевой техники.
Парторга своего ОКБ-1 Королев попросил не трогать квартирную очередь присоединяемого ЦНИИ-58.
– У них уже два дома почти достроены, все нужно оставить как есть. Себе не прихватывать.
– Наши сотрудники, Сергей Павлович, тоже нуждаются в жилье.
– Решим! Дайте только срок, будет вам и дудка, будет и свисток!
Парторг улыбнулся:
– А заработная плата у наших от объединения с грабовцами не пострадает?
– Постараюсь, чтобы все отсталость как есть. Устинов понимает наши проблемы.
Присоединенное здание Королев сделал территорией № 2, «космическим крылом» ОКБ-1, возглавляемым Константином Давыдовичем Бушуевым. Правда, через три года Королев вернул и космос, и своего заместителя Бушуева к себе: грабинская территория потеряла специфику, став просто продолжением ОКБ-1, а генеральский кабинет на тридцать лет занял Борис Евсеевич Черток. Острословы поговаривали, что ради кабинета он и «подсидел» Бушуева, мол, Черток еще с Германии мечтал быть генералом и обожал «шикарную мебель». Вопреки острословам Бушуев и Черток тесно дружили и после «дислокации». Конечно, причина перестановок иная: в довольно долгий период реорганизации Королев прикрыл Бушуевым собственную роль в поглощении ЦНИИ-58, а отделение «космического крыла» предпринял как тактический ход для разжигания интереса грабовцев к новой для них научной теме и одновременно – для убеждения «дяди Мити», что самое важное для ОКБ-1 все-таки военные разработки, а все остальное, космическое, несколько в стороне. Но поскольку космос был главным для Королева, когда побочные цели были достигнуты, он вернул его себе.
Как-то раз на расширенном заседании Королев показал пальцем на Раушенбаха, перешедшего к нему в ОКБ-1, и грозным тоном произнес:
– Вот человек, который всегда нам мешает. Предсказывает всякие неприятности: это, мол, не получится, это откажет. Просто никаких сил нет с ним работать!
Все гневные взгляды устремились на виновного. Кто-то выкрикнул:
– Точно! Проходу от него нет с его помощниками!
– Пилюгин за него горой! – раздался другой голос.
– При чем тут он? Они живут с Келдышем на разных полюсах, – шепнул Рязанский Кузнецову.
– Как совет, так шторм, – тихо ответил ему Кузнецов.
Пилюгин начал нервно мастерить из бумаги коробочки.
Раушенбах вспоминал: «Я сижу, не знаю, куда деваться. Все смотрят с осуждением: вот негодяй какой – мешает Королеву работать!.. А Королев выдерживает паузу, снимает с лица гневное выражение и совсем другим, почти нежным голосом добавляет: “И, представьте, всегда оказывается прав. Если уж сказал, что не будет работать, обязательно это устройство отказывает…” Ну, а я на этом совещании нечто в подобном роде и утверждал. И согласились, в конце концов, со мной, наверное, не столько под влиянием моих аргументов, сколько под влиянием разыгранного Королевым спектакля – был он великий мастер и на такие номера…»[80]
В мае 1958 года в зале заседаний на техсовете горячо обсуждали представленный отделом Тихонравова уже готовый проект корабля, состоящий из кабины для человека и приборно-агрегатного отсека.
– Космолет… – начал было Феоктистов.
Королев недовольно вскинулся и спросил на украинском:
– Що за прiзвисько?
– По-моему, неплохое название, – проговорил Максимов.
– Лучше «Звездолет», – предложил Ивановский.
– Мы не фантасты все-таки – возразил Цыбин.
– Космолет подходит! – уперся Феоктистов.
Королев посмотрел на него исподлобья:
– Циолковский писал о воздухоплавании, вот и давайте назовем просто – корабль. Корабль-спутник.
Не всем понравилось предложение Сергея Павловича, но Главный есть Главный.
– Растекаться по древу не будем, сейчас у нас вопрос, как вернуть корабль на землю. Давайте колес не изобретать, вспомним, что мы уже имеем. И говорим коротко и по существу.
Все заговорили, перебивая друг друга:
– Идем на неоправданный риск! Корабль сгорит, входя в атмосферу!
– Вся наша работа – риск!
– Да, нужно защитное покрытие!
– Но без тормозной установки тоже не обойтись!
– Не забывайте про вес!
– Общую массу корабля надо свести к минимуму, это облегчит спуск.
– А может, все-таки не стоит возвращать весь корабль на Землю?
Все посмотрели на Феоктистова. Некоторые – с большим удивлением.
– Тогда и теплозащитное покрытие нужно будет только для отдельно спускаемого на Землю аппарата, а приборно-агрегатный отсек защищать не нужно, что упростит задачу!
– Не слишком ли решительно? – Королев записал что-то на листочке, обвел всех пронзительным взглядом и начал жестко и детально критиковать этот вариант.
Но Феоктистов не сдался, угадал: «Главный применяет один из своих виртуозных приемов, называвшийся “развалить избу”. Был у него и такой метод решения проблемы. Выступит на совещании с разгромной критикой наиболее смелого варианта, а потом слушает: найдется ли кто такой отчаянный, чтобы возразить и оспорить доводы самого Королева. Если предложение было дельным, серьезным, защитник непременно обнаруживался. И тогда Королев вдруг становился на его сторону. Назывался этот прием “развалить избу”. Если, мол, есть у нее, то бишь у идеи, настоящий хозяин, то возьмет ее под защиту, а если нет, значит, идея мало чего стоит. Шаманство!» [81]
– Приборно-агрегатный отсек можно отстыковать. А спускать только ту часть корабля, где будет человек, – проявил упорство Феоктистов.
– А как спускать?
Опять все заговорили, яростно заспорили. В конце концов пришли к выводу: пока самое надежное и проверенное – парашютная система.
– Я вас выслушал, – сказал, завершая совещание, Королев. – Без тормозной установки, несомненно, обойтись нельзя. Придется пойти на поклон к Исаеву, он в этом деле разберется лучше других. Насчет парашютной системы спуска будем прикидывать. Есть еще один, чуть раньше предложенный вариант – роторный, как на вертолете. Сейчас идут переговоры с вертолетчиками. Что касается раздельного спуска… – Главный сделал длинную паузу, – предложенного Константином Петровичем… – Снова пауза. Феоктистов от волнения побледнел. – Этот вариант стоит принять.
– Если вы думаете, что Главный конструктор какой-нибудь системы или корабля – творец этого корабля, – говорил Сергей Павлович[82], – вы заблуждаетесь. У Главного конструктора есть прямые обязанности, за которые он и морально, и по закону несет прямую личную и единоличную ответственность. Скажем, исходные данные. Спорят с ним сотни людей в течение трех месяцев. Наступает момент, когда эти данные должны быть утверждены. За утвержденные данные по закону и по совести ответственность несет персонально и единолично Главный конструктор. За методику. За безопасность. Ведь можно построить работу так, что не все предусмотришь, что-то не сделаешь. Но жизнь не обманешь, и это «что-то» обязательно вылезет! Разве может Главный конструктор все предусмотреть? Не может. Это плод коллективного труда. Методику надо выработать, надо отсеять все лишнее, надо взять главное, основное, надо установить порядок и надо его утвердить. Вот за это Главный конструктор несет персональную и единоличную ответственность.
Надеясь на проект новой ракеты для вооружения – Р-9, Устинов и Малиновский, как опытные аппаратчики, конечно, ясно видели: Хрущев прочно «подсел» на космические свершения, а Королев стал их гарантом. Подстегивали ракетный азарт Хрущева и постоянные вести из США. Там было создано Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства (NASA).
– Не опереди мы их с первым спутником, американцы бы не активизировались, – как-то заметил Глушко, – занимались бы они космосом вяло. Теперь поставили сверхцель – обязательно нас обогнать.
А Королев был счастлив: пусть от военных заказов он не свободен, пусть приходится заниматься разработкой стартового комплекса, скрытого в шахте, и нелюбимыми боевыми ракетами на твердом топливе, пусть пришлось уступить военным и разработать Р-11 и ее модификации с двигателем на азотном окислителе, но уже сбываются мечты Циолковского и Цандера: проложен мост в космос! Пора думать о достижении Луны!
Он перекидывает написание докладов на военную тему Б.В. Чернятьеву в отдел П.В. Цыбина, конфликтует с Глушко, заявляя на партсобрании о нарушение им графика поставок двигателей РД-107 и РД-108, и начинает активно заниматься лунной программой, уверенный: Хрущев поддержит.
Чернятьев позже вспоминал: «Сергей Павлович не любил больших сроков создания космических аппаратов, поэтому применялись различные формы ускорения работ. Порой это напоминало принципы “мозгового штурма” с расширенным составом разработчиков»[83].
Штурм – слово, очень точно характеризующее стиль Королева.
Голованов, считая, что Раушенбах не совсем точно называл Сергея Павловича полководцем, опять же опровергал собственное определение, характеризуя деятельность Главного в 1958 году как «наступление» на «лунном фронте». Глушко был прав: подчеркивали черты полководца в Королеве многие соратники. И сам Сергей Павлович, говоря о «штурме» космоса, невольно приоткрывал образ самого себя – полководца. Образ отражал его характер, пусть и с оттенком драматического усиления, и не противоречил другому определению – дирижер.